Не стесняйся. Свой голос возвысь.

Ты прорвешься на ецену с Арбата

и не с черного хода, а так...

Разве с черного хода когда-то

всем народом вошли мы в рейкстаг?!

производители уродства

Производители уродства,

ботинок

тяжких, как гробы,

тех шляп,

куда как внутрь колодца,

угрюмо вныривают лбы —

скажите, вас еще не мучил,

как будто призрак-лиходей,

костюм для огороднвтх чучел,

бросающийся на людей?

У вас поджилки не трясутся

от липких блуз,

от хлипких бус,

производители отсутствия

присутствия

того, что вкус?

Уродство выросло в заразу.

Вас не пронизывает стыд

за мебель,

у которой сразу

болезнь слоновья

и рахит?

В поту холодном просыпаюсь.

Я слышу лязгающий сон —

распорот лермонтовский парус

для ваших варварских кальсон.

11роизводители уродства,

вы так хватаетесь за власть.

Производить вам удается

друг друга,

чтобы не упасть.

Производители уродства,

производители того

иреступнейшего производства,

76

которое —

пи для кого.

На плечи Лопдон вы надели,

впихнули ноги в Рим рожком,

и даже запонки из Дели...

А как же быть с родным Торжком?

Производители уродства,

захламливатели земли,

вы проявите благородство —

носите, что произвели!

Наденьте,

словно каждый — витязь,

бюстгальтеры,

как.шишаки,

и хоть на время удавитесь

удавкой

галстучной кишки!

А мы,

заплакав через силу,

в честь ваших праведных трудов

к вам

соберемся

на могилу

в мильонах

траурных трусов!

77

кабычегопевышлисты

Не всякая всходит идея,

асфальт пробивает по всякое

семя

Кулаком по земному шару

Архимед колотил, как

всевышний,

«Дайте мне точку опоры,

и я переверну всю землю!», —

но не дали этой точки:

«Кабы чего не вышло...»

«Кабы чего не вышло...» —

в колеса вставляли палки

первому паровозу —

лишь бы столкнуть с пути,

и в скальпель хирурга вцеплялись

всех коновалов пальцы,

когда он впервые разрезал

сердце — чтобы спасти.

«Кабы чего не вышло...» —

сыто и мордовито

ворчали на аэропланы,

на электрический свет.

«Кабы чего не вышло...» —

и «Мастера и Маргариту»

мы прочитали с вами

позднее на двадцать лет.

Прощание с бормотухой

для алкоголика — горе.

Прыгать в рассольник придется

соленому огурцу.

Но евть алкоголики трусости —

особая категории.

«Кабычегоневышлисты» —

по образному словцу.

Их руки дрожат, как от пьянства,

их ноги нетрезво

подкашиваются,

когда им дают на подпись

поэмы и чертежи,

и даже графины с водою

побулькивают по-алкаьнески

у алкоголиков трусости,

у бормотушников лжи.

И по проводам телефонным

ползет от уха до уха,

как будто по сладким шлангам,

словесная бормотуха.

Вместо забот о хлебе,

о мясе,

о чугуне

слышится липкий лепет:

«Кабы... чего... не...»

Па проводе Петр Сомневалыч.

Его бы сдать в общепит!

Гражданственным самоваром

он весь от сомнений кипит.

Лоб медный вконец распаялся.

Прет кипяток сквозь швы.

Но все до смешного ясно:

«Кабы... чего... не вы...»

Выставить бы Филонова

так, чтобы ахнул Париж,

но —

как на запах паленого:

«Кабы... чего... не выш...»

Пока доказуются истины,

рушатся в никуда

кмбычегоневышлисгчмя

высасываемые года...

Кабычегоневышлизмо;.!,

как засухой,

столькое выжгло.

Под запоздалый дождичек

стыд подставлять решето.

Есть люди,

всю жизнь положившие,

чтобы хоть что-нибудь

вышло,

и трутни,

чей труд единственный —

чтобы не вышло

ничто.

Взгляд на входящих нацелен,

словно двуствольная «тулка»,

как будто любой проситель —

это тамбовский волк.

Сейф, где людские судьбы, —

волокитовая шкатулка,

которая впрямь по-волчьи

стальными зубами: «Щелк!»

В доспехах из резолюций

рыцари долгого ящика,

где даже носастая Несси

и та не наткнется на дно,

не лучше жуков колорадских

и морового ящура

хлеба и коров пожирали

с пахарями заодно.

II овдовела землица,

лишенпая ласки сеющего,

затосковала гречиха,

клевер уныло полег,

и подсекала иод корень