Одно упоминание о коренастом лысом Куполе сейчас вызывало у Бертона приступ гнева. Этот охотник за «темными звездами» лично скомандовал разбомбить поезд, где были его дети. Да, он не мог поступить иначе. Но простить его Бертон был не в состоянии.

Вдобавок деятельный генерал-вещун следит за тем, кого Бертон принимает в Гестель! Он заранее подбирает кадры для батальона-22 и постарается взять лучших.

Граф совладал с собой. Сейчас Купол нужен как никогда.

— Итак, вы полагаете, что Ларита Динц находится в Бургоне? — Бертон взял бумаги со стола, чтоб руки были заняты. Похаживать по кабинету, заложив их за спину — слишком похоже на манеры Цереса.

— Вероятно. — Крестовик был осторожен с выводами.

— Откуда шел голос?

— Из Бургона. Голубь не ошибается. Отклонение не больше, чем полрумба.

«А принц времени даром не теряет! Выхватывает ценных человечков прямо из огня. Похоже, он тоже следит за моими находками».

— Вещание узкое или широкое?

— Круговое. Вещатель словно стремился охватить всех, кто может слышать.

— Чей голос?

— Если с возрастом Лариты Динц ошибки нет, это была не она. Какая-то девушка постарше. Голубю голос незнаком. Он говорит, очень приятный.

— О, тут вам верить трудно. Вы холостые, вам любая кошка ласково мурлычет. Я разрешаю вам поговорить с кадетом Хавером, он в лазарете. Но при разговоре будет мой человек. Обруч придется снять.

Вместо ответа Крестовик снял кепи. Обруча на нем не было. Должно быть, устал от голосов за время дежурства.

Тем временем ребята с оружием уже отправились на задание.

Шифровальщицы закончили кодировку, и надели шлемы. Бертон специально взял тех, кто умело владел узким вещанием. В эфир понеслось:

— Четыре, семь, пять, ноль, один, три, девять, ноль, два…

Тот, кто позволял Куполу передохнуть от трескучих голосов, поймал сигнал и начал строчить стенограмму.

— Гере штабс-генерал, для вас срочное сообщение!

Огонек таял от счастья.

В жаркий месяц полевик он лежал в светлой прохладной палате, на белоснежной постели, а рядом сидела девчонка с лицом ангела, которая принесла лекарства и еду. Они были наедине! И дверь в коридор закрыта! И никто не подглядывает! С ума сойти.

— Вот это вам надо выпить. А вот это проглотить, не жуя. Нет, в рот я класть не буду. Это вы сделаете сами.

Чепец сестра Эрита поправила, теперь из-под него ни волосинки не выглядывало. Темно-пламенные губы ее были поджаты, но желто-карие глаза порою весело поблескивали, когда она задерживала взгляд на Огоньке.

«Я что, такой смешной?»

От волнения он чуть не подавился пилюлей, а потом едва не пронес ложку мимо рта. Сидеть в кровати оказалось тяжелей, чем на жестком сиденье в кабине самоходки. Если лежа было еще ничего, то сев, он оказывался почти лицом к лицу с сестричкой и начинал ощущать какой-то тонкий, еле уловимый аромат цветов.

«Но сестрам милосердия нельзя духами брызгаться! Наверно, это мыло. Она мылась в купальне, запах впитался в волосы. О, Дева Небесная!» — стоило Огоньку представить, как Эрита сбрасывает черно-белые одежды и становится на край купальни своей волшебной ножкой, у него тотчас начинало колотиться сердце, а рот пересыхал. Приходилось лишний раз хлебнуть компота.

Раз или два он вспомнил Лару, но сейчас лица девчонок путались у него в голове и заслоняли одно другое. Сестричка была ближе и потому затмевала образ Лары.

Сама мысль о том, что где-то там у Эриты есть гладкие розовые ноги, ушибала его наповал. Он даже взглянул с кровати вниз, но сестрица изящно спрятала ступни под длинным подолом. Облом.

— Этот порошок следует принять после еды.

— Угу.

— Почему вы под арестом? — чуть склонившись, тихо спросила Эрита. Огонек ощутил крылья за спиной. Наконец она что-то сказала не по службе! Можно подхватить.

— А откуда вы узнали? — прошипел он как заговорщик, с оглядкой.

— По метке в лазаретной карте. Я посмотрела тайком, — созналась Эрита. — Там сказано, вы пострадали в бою, и вдруг арест… Непонятно.

— Это бывает у военных. — От гордости Огонек выпрямился, как в строю, хотя и сидя. — Я отдал дивизиону приказ сменить позицию. Так велела тактическая обстановка, — добавил он офицерским голосом. — Штабс-генерал меня одобрил, но порядок есть порядок! Поправлюсь, и придется сесть на гауптвахту. Но вроде Гестель перевозят?

— Лазарет останется, — ответила Эрита глуховато и печально, отведя глаза. — Только я…

— Что?

— Ничего, кадет.

— А я думал, вы будете меня лечить.

— Вряд ли. За вами присмотрит другая сестра.

— Мне бы хотелось, чтоб вы.

«Взять ее за руку? А вдруг она отдернется? Почему она такая грустная?»

— Вы спрашивали о лунатизме, — сменила она тему, — то есть о левитации. Вообще-то нам запрещено об этом много говорить. Но я мало знаю о медиа-связи, мы могли бы поделиться.

— А разве в женском корпусе не делятся между собой? — поерзав на кровати, он придвинулся поближе к сестричке. — Вы там подружки.

— Я из особого корпуса, — сдержанно ответила Эрита, и Огонек остановился. Вот те на. Дворянка. То-то она такая утонченная. Да-а, малому из рабочего предместья с ней ничего не светит. За шашни с благородной взгреют, мало не покажется.

— Простите, ан, я слишком вольно болтаю. Виноват. — Потупившись, он отодвинулся. Эх, где там Лара? Она понятней, она ровня.

Но внезапно Эрита прикоснулась к его руке, заставив Огонька вздрогнуть и замереть. Ох! Какая у нее нежная кожа! А пальцы теплые-теплые.

— Вы больной, я милосердная сестра. В лазарете титулы не так важны, как в жизни. Кадет, ведите себя немного проще, хорошо? Вы же не крестьянин, не мастеровой, вы будущий офицер. Когда-нибудь вам дадут личное дворянство. Или даже наследственное. Почему вы не хотите говорить со мной?

— Стесняюсь, — еле выговорил Огонек. Она не отпускала руку, а он боялся, что девчонка почует его дрожь.

Наконец, Эрита отвела ладонь, словно сама смутившись своей смелости.

— В особом корпусе мало жильцов, — тихо заговорила она. — Там свой этикет. Это гораздо строже, чем военные уставы. Кое о чем мы вообще не говорим. Наши разговоры — с множеством условностей, которые вам не знакомы. В светском обществе человек гораздо более одинок, чем в праздничной толпе. Поэтому я и решила вам довериться. А вы обещали никому не передавать моих слов.

— Да, ан, в точности так. — Огонек тряхнул каштановыми вихрами.

— И расскажете мне о медиа-связи?

— Все, что захотите!

— Лунная болезнь, — начала она, глядя в окно, — приходит во сне. Снится, будто ты летишь. Это начинается по-разному. Одни девочки ходят по траве, и та не сгибается под их ногами. Другие плавают по воздуху, словно аэростат. Третьи поднимаются на крыши своих домов, даже на верхушки башен, куда может забраться лишь опытный кровельщик, и то со страховкой.

— Разве это не бывает у ребят? — неуверенно спросил Огонек, постепенно оттаивая от своей неловкости.

— Бывает, но чаще у девочек. Мы ближе к луне.

— У нас в корпусе ни одного парня-лунатика. — Огонек заговорил смелее. — Правда, один малый, Гуди, здорово умеет лазить по карнизам и водосточным трубам. Его натаскивали воры в Красной столице Патерион, чтобы он забирался в дома. Однажды он услышал, как говорят вещуны, и решил, что рехнулся. Сыскная полиция прислала его в Гестель. Скоро он будет учиться в батальоне, как я.

— Надеюсь, он оставит воровское ремесло и станет честным человеком.

— Какое там воровать! Дай ему шлем, а потом с головы не сорвешь, только вместе с ушами. Вещать и слушать — все, что ему надо. А вас как обучают?

— Нас учат спать наяву, — поведала Эрита. — Это странно, когда видишь все как сквозь туман. Ни день, ни ночь, а некое свечение вокруг. Я начинаю чувствовать луну, даже если она по ту сторону Мира. Тогда я могу направлять себя в воздухе.

— Так ты… так вы умеете летать? — Огонек уставился на Эриту, будто у нее открылся третий глаз во лбу.