– Ах… ты! – остатки Лениного терпения утонули в ярости. – Вылезай! – подумала она, имея в виду волка. – Ну!

Он дымком появился из-под лавки и выжидающе повернул морду к Лене. Та, в свою очередь, глазела на него, забыв, что собиралась ему приказать. Зверь был не серым, скорее бурым. Особенно крупным он не выглядел, но линялым и тощим, с белыми прорезями глаз в неопрятной темноте шкуры.

Фанта ринулась в атаку. Раздался детский вопль, от которого свет взорвался у Лены в глазах. Она поняла, что лежит в собственной кровати, а в дверях маячит перекошенная Димкина физиономия. Детский рёв и лай как будто ещё громче сделались.

– Ну, наконец! – Дима утёр пот тыльной стороной ладони. – Я уже начал звонить Иннокентий Германовичу, только телефон потерял... Ёлки, у тебя рука вся в кровище!

– Я сама прокусила, – буркнула Лена. – От чувств.

– Фига се чувства у тебя! Зубы тоже ничего. Ох, заткни их уже, не могу!

***

Из детской неслись младенческие вопли, Дима разобрал слово «волк». По мокрой от жары спине скользнул холодок. Дети и домашние животные видят разную хрень, это знают все. Нормальные дети видят, а уж эта… о чём только Ленка думает? Другая б ребёнка с такими заморочками давно бы по врачам… мама рассказывала. Если только Ленке это не на руку. Яблочко к яблоне, неизвестно, чем она тут занимается со своими родственниками. «Пол часика на кухне покарауль».

Глаза теряют фокус, домой бы, пока ноги держат, да мама ещё не легла, мозг выест. Настеньку обидел, напился! Дима тоскливо покосился в разверстую пасть балкона, где торчало над заводом полнолуние. Чтоб его!

Особенно рьяный взвизг кончился шлепком, последовавшее за паузой хныканье лишилось истерического запала. Ленин голос за дверью звучал монотонно и невнятно, как сквозь подушку.

Будь нормальный дом, куда можно прийти с работы, не сидел бы сейчас у Ленки, и пить бы не стал, тем более сегодня! В такие дни не пиво бухать, а пустырник с валерианкой, и спать пораньше лечь. Ляжешь, как же. Не должен человек в сорок лет жить в двушке с мамой и бабушкой, ещё эту дуру принесло, тут не к Ленке, на Луну сбежишь. Так, о Луне думать сейчас не стоит.

Покараулил, мало не показалось. Вот что это было? На пустом месте ледяной, животный ужас навалился, скрутил кишки, оборвал дыхание. Не завой хором Фанта с Нюсей, рванул бы с балкона. Нюсе шоколадку, Фанте лытку какую отжалеть. Дима поёжился, вспомнив, как стояла Фанта над Леной – шкура дыбом, из пасти слюна… Он ещё подумал, что до кровати теперь хрен кто пробьётся, даже Иннокентий Германович. Пашка раз заснул бухой в прихожей, у него тоже ротвак, на охрану встал, так домашние до обеда в окно гадили – страшное дело. А ведь собака-то не на него, не на Димку кидалась! По центру спальни что-то висело, Ленка прочухалась, и это что-то убралось, потому что собака сразу заткнулась.

Дима умылся из-под крана. Всё-таки коньяк был лишним. Уселся со второй попытки, поднялся с пола и сел на другой стул, опустив голову на руки. Пережитый страх размылся алкогольными парами, с новой силой проклюнулась жалость к себе вперемешку с обидой на Настюху. Вот если баба страшная, то она непременно ещё и тупая. Бракованный генофонд, от них дети неполноценные получаются, сама природа даёт понять самцам, чтоб не связывались. «Как ты с Настенькой обращаешься, опять девочку до слёз довёл».  Маме не втолкуешь. А как обращаться, когда она сказала, что у него каждый месяц ПМС? Поневоле банку опрокинешь, чтоб успокоиться, или их было две? Три. И Ленкин коньяк. Полбутылки. Или больше?

Дима принял решение рискнуть мамиными нервами (вдруг всё же легла). Отлепился от стула, помогая себе руками, и озарение заплясало под черепной коробкой огнедышащим радостным мячиком. Ясно, что его всё время беспокоило! Не только сейчас, вообще всегда в этой, ёксель кот, квартирке – тут же...

***

Вошла Лена.

– Ели уложила. Дим, шёл бы и ты спать?

Крутанувшись к ней, Дима едва удержав равновесие.

– Да ты хоть знаешь, что…  – взревел он, – что я!

– Ты? – нежно переспросила Лена.

Дима осел на стул кисельной массой. Лена, кривясь, прижгла раненый палец перекисью водорода. Рана зашипела.

– Ты это… на тебя волк напал? – тихо спросил Дима, чувствуя, как глаза снова лезут за положенные человеку рамки.

– Масштаб слегка не волчий, не находишь?

– Но напал.

Лена пожала плечами. На самом деле скорей нет, чем да. Вряд ли он хоть раз пытался. Ну, он за ней бегал, но до нападений не доходило. Лена плеснула себе коньяку, ловко отведя бутылку от Димкиной загребущей лапы.

– Нет, Дим, тебе лучше чаю и домой. Татьяна Викторовна сто пудов в койке.

Диму прорвало.

– Знаешь, что скажу? –  возгласил он, шатко нависая над Леной. – Должен сказать. Предупредить. Ты слушай, на меня алкоголь только на координацию расстраивает, а соображаю я даже лучше. У тебя проблемы, короче. Боль-ши-е проблемы! Я всё голову ломал, с чего мне тут так тревожно, и только сейчас допёр: у тебя же ни-че-го-шень-ки нет,  даже чёрных слизняков и мохнатых по углам!

– А должны быть? – Лена насторожилась. Татьяна Викторовна вроде дама аккуратная, но надо будет присмотреться, всё же Нюся там два дня через два проводит.

– Должны! – отрезал Дима. – Даже в обычных домах водятся, а у нас кладбище кругом всякое-разное. Всюду, кроме твоей квартиры. Я вижу, и не твоё дело, почему. Но я контролирую ситуацию. Чётко контролирую!

– Ты о чём? – осторожно спросила Лена, прощупывая глубину проблемы. Она разделяла как-то высказанную папой мысль, что заболевания психики во всех смыслах дешевле считать вариантом нормы, пока пациент не слишком докучает окружающим. Поскреби любого, и можно заводить историю болезни, но без крайней необходимости делать этого не следует, в первую очередь из экономических соображений. Вот только некоторые скребутся сами крайне не вовремя и не по адресу.

Димка придирчиво оглядел кухню и остался недоволен увиденным:

– Бегающих теней нет. В нашем-то доме!

– И домового, – вставила Лена, подавив нервную улыбку.

– Чего?

– Домового. А у вас, между прочим, живёт, Нюся рассказывала – на антресолях. Маленький, зубастый, в шерсти, глазки горят.

Дима смерил её медленным мутно-багровым взглядом.

– Значит, полная стерильность. А я о чём?! Погоди, о чём я говорю?

– Что у меня нет домового. Слушай, чего это тебя так заводит? Нюся вашего домового побаивается. Нину Павловну домовой по ночам душит, она иголки по углам втыкает, те падают, котик колется, у самой я на прошлой неделе иглу из пятки на силу достала. Короче, нам и без домовых нормально.

– Дура! У тебя самое стрёмное на районе и водится, короче, остальные его реально боятся, и в твоей квартире не селятся, даже потревоженные покойники! В форме волка.

«Смешно, но возможно, так и есть, – горько вздохнула Лена. – Самое стрёмное на районе – это я». Однако тему следовало прикрыть.

– Дим, давай-ка я верну тебя маме.

Димка увернулся от её рук. Бабушкин стол лишился при этом манёвре задней правой ноги, печально звякнули на прощанье чайник и чашка с блюдечком.

– Вот говори с бабой о серьёзном! По-человечески предупредить хотел, но с бабами нельзя, вы наглеете!

Пока Лена возвращала его в вертикальное положение, Димка мрачнел. Побрёл к балкону вместо прихожей, Лена догнала его, желая сменить траекторию, но он пихнул её так, что она удержалась на ногах только благодаря холодильнику (синяк на груди обеспечен, и кое-кто за это поплатится).

– Или тебя всё устраивает?! – возопил Дима. – Чем, собственно, ты у меня в доме занимаешься?! Угощаешь лоха типа вареньем, тварь встаёт на след, а патологоанатом находит приступ или скоротечное кровоизлияние вообще всего. Неплохо так устроилась! Теперь моя очередь, да? Мазь в коньяк намешала?! А твоя зверюшка не облопается – двух мужиков подряд умять?

Бутылка улетела с буфета на рандеву с асфальтом.