Не сводя с Димы тушью прорисованных глазок, Нюся залилась лаем – невероятно похожим на Фантин, хоть и выше на несколько октав.

– Здорово, правда? – расплылась в улыбке Лена и незаметно для себя чмокнула ребёнка в лохматую макушку. – У Нюси талант к звукоподражанию, скоро заговорит. Мне кажется, ей нечасто приходилось общаться с людьми, отсюда и голос странный.

Дима принялся собирать инструменты в специальный щёгольский чемодан.

– Нормальная девка. Чем это ты ей диатез вылечила? У Сеньки часто бывает от конфет.

– Сразу говорю – не дам, и не проси, – придерживая Нюсю, Лена достала из  буфета фарфоровую баночку, ярко разрисованную цветами и иероглифами.

Дима открыл тугую крышку, ядовито-зелёное содержимое пахло не то сеном, не то вареньем.

– Что это?

– Галка дала, небось, у китайцев выклянчила, у них полно народных средств. Гнала совсем уже полную пургу, что этим надо мазать Нюсе глазки, а то нечисть вселится. Ну, нечисти у нас нет, зато диатеза были полные штаны. Мазнула я Нюсе попу, утром – гладенько. Да ты смотри! – Лена вытянула руку. –  Видишь? Пальцы зажили, куда мазь попала! Прямо мгновенно! Хотя мне ни разу ничего толком не помогало! Дим, ты, конечно, душка, спасибо за кроватку, но Сенька твой без конфет перебьётся, а у меня дерматит – больная тема.

***

Отношения детей и собак часто далеки от идиллии.

Полчаса назад, извиваясь и пыхтя, Нюся достала восемь теннисных мячей из-под огромной кровати (единственной Лениной уступке факту, что мебель продолжают выпускать и после того, как дед купил на новоселье платяной шкаф). Теперь растерянный ребёнок сидел у невидимого забора, делившего в собачьем сознании кровать на две половины, а Фанта бранчливым рявканьем пресекала малейшую ребёнкину попытку дотронуться до любого из обретённых экстремальным ползаньем трофеев. Лена отметила верность поговорки, водрузившей «на сено» именно собаку. Из чувства справедливости она своею властью распорядилась половиной мячей в Нюсину пользу. Девочка с восторженным визгом отдала их собаке, тут же вернувшейся в оборонительную позицию.

В соседней комнате очнулся телефон: кто-то попал не туда или отчаянно мечтал продать пылесос. Уж лучше б пылесос! Свидетели Иеговы тоже сойдут… Сестрица Лидочка была единственным человеком, беспокоившим Лену праздничными поздравлениями, но ведь восьмое марта благополучно миновало почти неделю назад…

– С восьмым марта, Лен! До тебя не дозвонишься, мы уже начали беспокоиться.

– Привет. Да я заранее телефон отключала, а сегодня сдуру назад врубила.

Праздники – условность и фигня. Из года в год  проводить их дома и в одиночестве иногда приятно, иногда противно, по настроению. Что совершенно точно противно, так это когда кто-то в курсе данной особенности твоего быта, тем более кто-то, сто процентов празднующий, как положено. Одинокий человек необязательно несчастен, как и наоборот. Однако быть одиноким – неприлично. Раз ты одинок, значит, с тобой что-то не в порядке, так считает общественное мнение. И оно право. Взять хотя бы Веру с Белочкой, даму-судмедэксперта настолько радикальных взглядов, что после неудачных выборов встречаться с ней в парке небезопасно даже при наличии ротвейлера. Или Страшную Бабку (пятьдесят кошек на квадратный метр, соседи не подают в суд только потому, что давно подали, и это не помогло). Или Лену.

Лидочка в абсолютном порядке, она отвечает чаяниям общества, современная молодая женщина. У Лидочки муж, у Лидочки двое детишек-близнецов, Платон и Василиса (дурацкие имена). Но Лидочка не просто жена богатого мужа, Лидочка – психолог, у неё своя практика, хотя ей всего двадцать шесть. И даже к ней люди ходят. Мать с очередным супругом и сыном живёт в том же коттеджном посёлке, что и Лидочка, в доме напротив. Лидочкин муж его им купил. Матери с Лидочкой повезло. Лена знала о сестре гораздо больше, чем хотела, потому что Лидочка предавала огромное значение семейным узам и названивала по праздникам.

Последний раз Лена встречалась с Лидочкой сразу после того, как та окончила школу и посетила Родину Предков (развалины бабушки с дедом деревни). Встреча не задалась: Лене было крепко не до сестры, рассказов о деревне она выше крыши наслушалась от бабушки, а главное – с детства ненавидела как раз такой тип девочек-симпатяжечек, отличниц со светленькими кудряшками и губками бантиком. Особенно если они добреньктие и весёленькие, стервозные грымзы всё же не так противны. Лена могла поклясться, что понравилась Лиде не больше, чем та – ей, но с тех пор сестрица упорно проявляла родственные чувства. Как только телефон раздобыла после Лениного скоропостижного переезда? Зараза неотвязная.

Фанта клевала носом, голова медленно опускалась на лапы в рыжих носках. Нюся схватила мяч, торжествующе взвыла и поползла прятаться за Лену. Фанта рыкнула вслед, мяч выпал из ослабевшей от страха ручки, угодив в ротвейлерную пасть. Нюся не замедлила поведать миру, как сильно он к ней несправедлив.

– У тебя ребёнок? – Лида изумлённо затрепетала на своём конце провода.

– Надо же чем-то кормить собаку, – выпалила Лена неуклюже. – Погоди.

В Лениных руках девочка совершила краткий перелёт в сторону кресла, где утихла, пытаясь затолкать себе в пасть отвоёванный мяч. Выходило хуже, чем у Фанты (сказывалась разница в размерах пасти), но Нюся отличалась настойчивостью.

«Отличницей будет», – решила Лена.

– Ты усыновила?! – громким шёпотом спросила Лидка.

Лену передёрнуло.

– Родила, – прошипела она.

А при рахите рекомендованы прогулки на свежем воздухе. Такого рахита, как у Нюси, Лена не встречала даже у щенков с Птичьего рынка (наверно, не доживают). Зря она так с Лидкой: в психологи от хорошей жизни не идут, у Лиды, наверно, травмы детства просто чудовищные. Угораздило ж её родиться настолько белой и пушистой в такой неидеальной семейке!

– Прости, Лид, я немного нервничаю. Подруга заболела, я согласилась посидеть, пока лечится. Слушай… мм… такое дело…. У тебя детских штанов и курток не осталось года на полтора? И ботинок?

Пару дней спустя пухлый молодой человек, назвавшийся Ромой и сыном Лидкиного мужа, привёз багажник детского добра. Нюся оказалась экипирована на все случаи жизни, причём экипирована роскошно. Девочкой Лена не играла в куклы, но, переодевая Нюсю из бархатного сарафанчика в платье с шёлковыми розами на поясе, распробовала прикол. Нюся похлопывала себя по вышитой грудке, потрясала ножками в малиновых лаковых туфельках и рычала. Не считая падения с лошадки-каталки, день прошёл в восторгах и умилении. Вот только пижонская коляска не вписалась в лифт, совмещённый с мусоропроводом. Рома посоветовал загнать её через интернет, что Лена успешно проделала. На коляски она решила забить, раз уж Нюсе пора носиться антилопой (по мнению Нины Павловны, Лидки и интернета).

***

Весна началась и кончилась, а на Ленином ремне кончились дырки. Ставшая пугающе широкой одежда поласкалась на ней унылым мешком. Похудение, или, в данном случае, исхудание, объяснялось не только успехами на ниве укрощения гнева, смирения и кротости, хотя в этих дисциплинах Лена, по собственному мнению, переплюнула всех йогов в горах Кавказа. В довесок к нравственным, на Лену свалились мучения физические. Каждое утро и каждый вечер Нюсе подмышки просовывался шарф, и Лена таскала по парку необычайно тяжёлого ребёнка под аккомпанемент ребёнкиных воплей (Сердобольные прохожие нейтрализовывались Фантой). В мае Нюся уже топала впереди собаки, но падала часто, вставала с трудом и при этом тоже, в общем, не молчала. Главной её реакцией на окружающий мир по-прежнему оставался ор – восторженный или гневный, но одинаково за пределами болевого порога.

Ленины нервы превратились подобие ниток, изодранных котёнком и растащенных им же по квартире. Сладостный голос Александры Порфирьевны бесконечно нашёптывал ей во сне, что Галка разыскивает любимое дитятко, но всякий раз Лена просыпалась от хриплого рёва, которым Нюся возвещала миру о своём пробуждении. Недалёкая от того, чтобы перенять эту привычку Лена стала философски относиться к рассказам о родителях, выкинувших детку в окно. Не то чтобы она их оправдывала, просто поняла, насколько легко такое может случиться.