- А Шурка, значит, не в счет? - тихо спросил я.

Мы оба посмотрели на Шурку. Шурка сидел безучастный, сонный, как будто бы речь шла не о нем.

- С Шуркой, значит, можно не церемониться, - настаивал я.

- Послушай, не заедайся,- Борька выставил ладонь (этот жест его меня всегда приводил в бешенство). - Пиши свои законы для себя одного. Никто по ним не жил и жить не будет.

- А я и пишу для себя одного, - сказал я, повернулся и вышел в коридор.

Борька что-то тихо сказал Шурке, Шурка засмеялся. Я не ждал, конечно, что Шурка за мной последует (ссориться с Борькой было ему не с руки), но все-таки потоптался немного у вешалки. Никто не вышел меня проводить, только тетя Дуня помаячила в конце коридора. Я хлопнул дверью и не спеша пошел по лестнице вниз. Еще подумал по дороге: неплохо все-таки, что не успел прочитать раздел «Дружба». Не знаю, почему, но сейчас было бы неловко. Что же касается «Любви», то до нее я просто не добрался. Соображения кое-какие имелись, но, в общем, дело было еще для меня неясное.

Маринка стояла в моем подъезде у лифта и, поставив свой огромный портфель на пол, ждала.

- Была уже? - показал я глазами наверх. - Неужели трудно сообразить? Мои подумают, что я прогуливаю.

- Трудно! - вызывающе сказала Маринка и, подняв портфель, прошла с гордым видом мимо меня к дверям.

- Постой!- Я схватил ее за руку.- Ну что ты строишь из себя, честное слово! Теперь что я буду своим старикам толковать? Еще в школу выяснять явятся.

Марина молчала. Отвернувшись от меня, она придирчиво разглядывала трещину на стене.

- Ну ладно, - махнул я рукой. - Ясное дело, вывернемся. Кто дома-то хоть?

Оба или только мать?

- Да не была я у тебя,- сердито сказала Маринка, не оборачиваясь.- Не думай, что все тебя глупее. Я просто хотела предупредить, что Мантисса прийти сюда собирается.

Я ничего не спросил. Я молча взял у нее портфель, и, выйдя через черный ход на улицу, мы медленно пошли к Маринкиному дому.

- Где пропадал-то? - как бы невзначай, проговорила Маринка. - Секрет - можешь не говорить. В конце концов, ты не обязан передо мной отчитываться.

- Да никакого нет секрета… - ответил я. - Мы переходим в другую школу.

Маринка приостановилась на минуту, быстро взглянула на меня, потом, спохватившись, ускорила шаг. Я еле поспевал за нею. Портфель был тяжеленный, как магнитофон «Яуза».

- Я твердо решил стать дипломатом, - подумав, добавил я. Не знаю, зачем я врал, но как-то стыдно было признаться, чем мы полдня занимались. - И потом, язык всегда пригодится. Особенно в наше время.

- Значит, будешь ездить по разным странам? - равнодушным голосом спросила Маринка. - А я?

- Что - ты?

- Как же я?

- Ты со мной.

- Но я буду геологом… И мне тоже придется много ездить… Только совсем не туда, куда тебе…

Долго-долго мы шли и молчали. Уже давно остался позади Маринкин дом, а мы всё шли, шли, шли и смотрели себе под ноги, на сырой от холода асфальт.

- Может быть, ты будешь атташе по делам минеральных богатств? - сказал наконец я, хотя очень сомневался, что такой пост вообще существует.

- Нет, я только геологом, - твердо ответила Маринка.

- И не изменишь решение?

- Нет.

- Даже ради меня?

- Даже.

- Ради нас?…

- Нет.

- Но ты пойми, я же мужчина! Не могу же я изменить свои планы только потому, что так хочется тебе!

Сейчас я уже и в самом деле верил, что стать дипломатом - моя заветная цель.

Маринка снова взглянула на меня, грустно улыбнулась и опустила голову.

- Вот видишь, какая ты…

- Вижу…- перебила меня Маринка.- Вижу, Сереженька, вижу. Я давно уже тебе говорила: ничего у нас с тобой не получится. Слишком просто все это.

Первая любовь всегда кончается трагично.

- Опять начиталась Мопассана! - со злостью сказал я. - Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не смела его читать, что он на тебя плохо действует! Ты становишься какая-то обреченная…

Маринка горько покачала головой. А я представил себе, что она идет вот так же рядом с кем-то высоким, старым, мудрым и держит его под руку…

- О чем ты думаешь? - услышал я свой собственный голос.

Не помню, как мы оказались у нее в подъезде, на самом верхнем, на шестом этаже. Лестничные окошки здесь были низкие и тусклые, и снизу невозможно было ничего разглядеть. Я снял пальто, свернул его, постелил на подоконник, и мы сели.

- О чем ты думаешь? - снова спросил я.

- Так…- Маринка взяла меня за руку и стала медленно перебирать мои жесткие, неприлично крупные пальцы.- Я вспомнила, как в детском садике мы с тобой целовались на время… Ты знаешь, мне совсем не стыдно об этом говорить! - вдруг удивилась она. - Помнишь, Танька еще будильник притащила: выдержим пять минут или нет?

Я взглянул на ее грустную щеку с прядкою у виска, и мне сразу стало спокойно. Нет, мы не можем расстаться никогда: у нас есть прошлое, очень светлое, очень долгое, и это прошлое связывает нас. Я наклонился к ее лицу и сказал:

- А сейчас?…

- Нет,- не отстранившись, печально сказала Маринка.- Сейчас- нет. Тогда мы ничего не понимали, и было хорошо… А сейчас мы всё, всё понимаем.

Сейчас - ни за что. Это значит - украсть у себя «потом».

- Значит, будет «потом»?- Сердце у меня заколотилось быстро, как будто я захлебнулся.

- Будет, Сережа,- коротко сказала Маринка и взглянула мне в глаза.

- А геология? - осторожно спросил я.

- Вместе решим,- после паузы сказала Маринка.- Если вместе, все можно решить, правда?

Я провел рукой по ее щеке и ничего не ответил. Маринка не отстранилась. Она только прикусила губу и чуть-чуть подалась вперед.

Мои пальцы опять дотронулись до ее щеки, холодной, как будто с мороза, и медленно, вздрагивая, начали спускаться ниже, к уголку рта, где кожа становилась теплее и теплее. Губы Маринки дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, и я быстро убрал руку.

- Щекотно…- как бы оправдываясь, проговорила Маринка и тихо засмеялась, по-прежнему глядя мне в глаза. Еще ни одна девчонка не смеялась так странно, не отводя от меня глаз.- Смотри…- И рука ее спокойно и уверенно протянулась к моему лицу.

Словно перышки коснулись моих губ- в самом деле было смешно и щекотно.

- У тебя горячие губы… - чуть нахмурясь и понизив голос, как будто это было очень важно, сказала мне Маринка. - А у меня?

Я взглянул на свою руку, потом на ее губы, светлые и нежные даже здесь, в тусклом свете окна, и мне стало неловко, что такая рука дотронется до таких губ. Но Маринкин взгляд говорил мне «ну», как будто в ее глазах кто-то маленький и любопытный кивал головой, подзывая, и я тихо, стараясь почти не касаться, провел пальцами по ее губам.

Теплые они были или холодные, я не успел заметить, но дыхание ее вдруг скользнуло по моим пальцам и, круглое, щекочущее, скатилось мне в рукав.

Тут на темно-коричневом платье Маринки под распахнутым пальто что-то блеснуло.

- Что это? - Я протянул руку, и в моих пальцах оказалась тонкая, как струйка песка, желтая цепочка с полумесяцем на конце.

Маринка наклонила голову так, что подбородок ее коснулся моей руки, взглянула, отшатнулась, коротко ахнув, и быстро застегнула верхнюю пуговицу пальто.

- Так, ничего, - отчужденно сказала она, вставая. - Мне пора.

- И все-таки, что это такое? - резко спросил я и тоже встал.

- Так, цепочка, ты видел… - равнодушно проговорила Маринка, наклоняясь к портфелю, чтобы я не мог видеть ее лица.

- Откуда она у тебя? - изо всех сил стараясь казаться спокойным, спросил я, хотя точно уже знал, откуда; только у Борьки, у него одного, я мог видеть эту цепочку с полумесяцем.

- Не будь мелочным,- тихо сказала Маринка и отвернулась.- Какое твое дело, в конце концов?

Не знаю почему, но одна мысль, что эта тонкая цепочка теперь лежит невидимая под пальто, выводила меня из себя. Если бы я мог увидеть ее еще раз, мне стало бы легче. Но Маринка этого не понимала. Мне хотелось распахнуть ее пальто, сорвать эту цепочку, бросить ее на пол и растирать подошвами ботинок, пока она не превратится в медную пыль. Но я этого, конечно, не сделал. Я схватил свое пальто и побежал, перескакивая через ступеньки, вниз.