«Терпение», — напомнила она себе. Пока что ей нужно приготовить показательный урок для Актового дня — ничего сверхсложного, но будущие ученицы и их родители должны обратить внимание и заинтересоваться.

От отца Фэйт получила исчерпывающие знания об античных языках; избранные книги из его библиотеки стояли на ее книжной полке. Она подошла к ней и провела пальцами по кожаным корешкам переплетов. Девушка пропустила греческих и римских философов, зная, что ее ученицам это будет слишком сложно перевести. Эсхил просто обжигал пальцы Фэйт, а Еврипид притягивал, но она покачала головой и взяла то, что хотела: комментарии ее отца к работам Геродота — вот это вполне подойдет для школьниц.

Книга отца была уже достаточно потрепана, что свидетельствовало о ее возрасте, но для Фэйт она была самым ценным имуществом. Девушка благоговейно провела рукой по тесненной фамилии автора на обложке: «Малколм Макбрайд».

Как учитель она должна была знать о всех грамматических и синтаксических подвохах, поэтому устроилась в кресле у камина и принялась читать книгу. Вскоре на нее нахлынули воспоминания и глаза наполнились слезами. Она почти слышала голос отца, подтрунивавшего над ней за странный перевод.

— Придерживайся текста, — говорил он, — и не уточняй.

И она изо всех сил следовала напутствию отца, с радостью слушая его громкий смех.

Ее мать погибла, катаясь на лодке, когда Фэйт было всего шесть лет, поэтому воспоминания о ней были очень смутными, хотя отец и старался заполнить пробелы. Он рассказывал, что жена всегда ездила с ним на экскурсии в римские развалины Англии, но это было до рождения Фэйт. Потом она уже оставалась дома, чтобы сидеть с ребенком.

Было ли все это правдой? Но зачем отцу врать ей?

Фэйт неторопливо перелистывала страницы комментариев, когда вдруг в голове возникло еще одно воспоминание.

— Я помню, как мама… — сказал отец и осекся; его лицо стало грустным. Затем он посмотрел вдаль.

— Что мама? Я хочу узнать больше о ней. Расскажи мне!

Его лицо вновь посветлело, и он улыбнулся.

— Она была в восторге от рассказов Геродота и выбрала для изучения греческий язык только потому, что хотела читать их в оригинале. Она читала тебе вслух, когда ты плакала или капризничала. Звучание этих слов всегда отвлекало тебя, ты успокаивалась и слушала мамин голос. У нее был прекрасный голос.

Было ли это ложью?

Фэйт стало как-то тревожно. Она отложила книгу в сторону и посмотрела в окно. Там мало что было видно: с берега надвигался туман и все заволокло полупрозрачной дымкой. Школа была практически пуста в этот поздний час, и в открытое окно не доносилось ни звука, словно Фэйт была одна на всем белом свете.

Эта мысль заставила ее вздрогнуть.

Она уже собиралась закрыть окно, когда заметила какое-то движение. В кустах возле школы кто-то был. В это время суток все девочки должны находиться в своих комнатах, и с трудом верилось, чтобы какая-нибудь учительница пряталась в кустах.

Фэйт сжала губы. В каждой школе есть свой бунтарь, и Сент-Уинифред не была исключением. В голове сразу всплыло имя: Дора Уинслет. Девочке все давалось без особых усилий: языки, математика и… мальчики. Особенно мальчики. Эта хулиганка давно уже могла быть исключена из школы, если бы не ее мозги — лучшие из всех, которые мисс Элиот пришлось встретить за долгую учительскую карьеру. Директриса ожидала от Доры очень многого.

Выругавшись про себя, Фэйт открыла дверь и вышла из комнаты. Она тихо сошла с крыльца школы и, сделав несколько шагов, остановилась и прислушалась. Было тихо. Туман поглощал звуки и предметы.

— Кто здесь? — Ее голос был чуть громче шепота. — Дора, это ты?

Тишина страшила. Затем до нее донеслось чье-то дыхание. Треснула ветка, потом еще одна. Кто бы это ни был, он незаметно продвигался по направлению к ней.

Может, это тот, кто, как ей прежде казалось, следил за ней? Она сглотнула комок в горле.

На ум пришло еще одно имя: Джеймс Барнет! Фэйт от этого разнервничалась еще больше. Развернувшись, она быстро возвратилась в школу. Нарочито громко захлопнув дверь, заперла ее на замок и поднялась по лестнице.

Оказавшись в своей комнате, девушка подошла к окну. Если там была Дора, она поймет, что заперта снаружи. Единственный вход был через центральную дверь, и дежурный привратник доложит о нарушении девочкой школьных правил. А если это Джеймс Барнет изводит ее, то привратник вышвырнет его с бранью.

Гнев Фэйт остыл, как только она отвернулась от окна и ее взгляд упал на письменный стол. Письмо леди Коудрей лежало на том самом месте, где она оставила его. Не на месте была лишь книга с комментариями отца. Она тоже лежала на письменном столе, но девушка отчетливо помнила, что положила ее на маленький столик возле кресла.

В голове всплыла картина: кто-то вошел в ее комнату, пока она была на улице, гоняясь за Дорой, и поднял книгу, которую она читала. Не найдя ничего интересного, неизвестный подошел к письменному столу, все еще держа книгу в руках. И тут его внимание переключилось на письмо…

Погруженная в свои размышления, Фэйт подошла к письменному столу и взяла письмо. Она оставляла его сложенным. Кто-то развернул его. Теперь этот кто-то знал о леди Коудрей и Мадлен Мэйнард. Он с легкостью догадался, что Фэйт поедет в Челбурн. Но зачем это кому-то нужно?

Девушка, почувствовав недомогание, присела на край кровати. Через несколько секунд у нее возникла другая мысль. Это была школа для девочек. Наверное, одна из учениц зашла к ней зачем-то и, найдя дверь открытой, дала волю своему любопытству.

Что еще могло быть?

Было уже далеко за полдень, когда к воротам школы для девочек Сент-Уинифред подъехал двухколесный экипаж. Джеймс вышел и помог спуститься своей тетке, миссис Марии Лейленд. Это была дама лет около шестидесяти пяти, с приятными округлыми формами и веселыми искорками в ясных, по-воробьиному острых глазах. Она не была одета по последней моде, но качество ее одежды свидетельствовало о том, что женщина не испытывает недостатка средств.

— Значит, это и есть Сент-Уинифред, — сказала она. — Жаль, что в мое время не было таких школ.

Джеймс сухо улыбнулся. Всю прошлую неделю он занимался тем, что узнавал все о Сент-Уинифред, поэтому сомневался, что его тетя могла научиться здесь тому, чему не научилась за свою богатую, пусть и чуждую условностей, жизнь. Она была не столько паршивой овцой в семье, сколько просто мятежницей, а когда выходила из себя, то могла быть и подстрекательницей. Он любил ее безмерно, но это не мешало ему сочувствовать последнему мужу тетки, полковнику.

Джеймс не мог постичь, как Фэйт оказалась здесь. Девочек тут учили переворачивать мир с ног на голову — его спокойный, принадлежащий мужчинам, как он считал, мир. Он помнил Фэйт не такой. Та, прежняя, была мягкой, доброй, ранимой… Но, как оказалось, он совсем ее не знал.

Порыв ветра задел его шляпу, и Джеймс придержал ее рукой. Вспомнив о хороших манерах, он подал тетке другую руку. Миссис Лейленд автоматически оперлась на нее, устремив взгляд на пышный парк и красивое трехэтажное здание в григорианском стиле за подъездной дорожкой.

— Как вышло, что школа для девочек расположена в этом прекрасном доме? — спросила она. — Какая-нибудь бывшая ученица завещала его Сент-Уинифред?

— Да, — подтвердил Джеймс. — Эксцентричная леди, похожая на вас, тетушка Мария.

Она засмеялась, сочтя его слова за комплимент.

— А откуда ты знаешь так много?

— Удивительно, но много всего можно узнать в клубах.

И от кузенов. Не пришлось даже применять никаких сверхъестественных способностей. Все, что потребовалось, — так это маленькая собака-ищейка, пара слов с глазу на глаз со своей теткой — и вот у него идеальное право на вход в Сент-Уинифред в Актовый день. Тетя Мария издала несколько биографий замечательных представительниц своего поколения, и ее часто просили сказать несколько слов женщинам. На этот раз она предложила выступить с речью перед девочками Сент-Уинифред, и ее инициатива была с готовностью принята.