—    Все хорошо, Паша? — голос осипший, но бодрый.

Мимо него, ни на кого не глядя, протиснулся Нефедов:

—    Пойду покурю.

Володя кивнул Леонидову:

—    По твоим делам все в порядке?

—    Да и по твоим, я смотрю, тоже. А то вот нам помощь предлагают. — Паша показал подбородком на пожилую пару.

—    Материальную, я надеюсь... — Володя улыбался.

—    Я врач, — повторил пожилой мужчина растерянно, — я думал...

—    Да, да, мне под конец совсем нехорошо было, — признал Володя. —То ли духота, то ли жара.

—    Вы позволите? — Мужчина взялся пальцами за запястье Высоцкого. — Подождите-ка, вам надо лечь. Немедленно! У вас...

—    Не беспокойтесь. Это всегда так после сцены. Волнение. Я после спектакля часов до четырех-пяти утра не сплю. Сердце колотится. Профессиональное. Как вас зовут?

—    Александр. Кира, — представились супруги.

—    Очень приятно — Владимир. Спасибо, что побеспокоились. Но у меня все хорошо. Даже очень хорошо. — Он повернулся к Леонидову: — Паша, есть хочу умираю. Поехали в гостиницу. Поужинаете с нами, ребята?

—    Спасибо, мы дома.

Александр и Кира отошли в полной растерянности. То ли оттого, что их назвали ребятами, то ли просто потому, что, будучи медиками, поняли, в чем дело.

Высоцкий вернулся в гримерную, а Леонидов остался в коридоре — прогуливаться.

Он расхаживал по коридору, когда из-за угла появился Фридман.

—    Кто там? — он ткнул пальцем в дверь гримерной.

—    Володя.

—    И всё? — удивился Леня.

—    И всё.

—    И больше никого? — настаивал Леня. Глаза у него бегали.

—    А кто тебе еще нужен?

—    Никто.

—    Лень, у тебя здесь знакомые в милиции есть?

Леня вздрогнул:

—    У меня?

—    У тебя.

—    Зачем ты спрашиваешь? Я никогда... Почему у меня должны быть знакомые там? Я многих знаю, но чтоб близко или дела какие-то... Да никогда! — Он вдруг весь покрылся красными пятнами и завизжал: — Ты за кого меня держишь? Я что тебе, стукач? Ты это хочешь сказать?

Паша в недоумении захлопал глазами:

—    Ты чего орешь на меня? У Татьяны паспорт забрали в милиции.

—    Татьяна? Она что, приехала?

—    Приехала. Сейчас в гостинице. Паспорт у нее забрали. Я думал, может, ты знаешь кого-то. Странный ты какой-то, дерганый.

—    Это я-то странный? — Леня уже успокоился. — Чем же это, интересно?

—    Леня!

—    «Леня, Леня»... Вот поехали бы к Сулейманову, там многие будут...

—    Какой еще Сулейманов?

—    Большой человек, из местных. У него день рождения сегодня, я же говорил тебе. А ты еще отмахнулся: «Мало ли что там, Леня»...

—    Так поехали.

—    Там Володя нужен. А он не сможет теперь.

—    Теперь-то как раз сможет, поговори с ним. Про Татьяну ни слова, а так — мол, поехали, отдохнем. А мы с тобой, может, и решим вопросы наши.

Фридман поправил рубашку, пригладил волосы и нырнул в гримерную.

—    Володя! Блестяще! Было руководство местное. Знаю, тебе это не очень важно, но очень всем пришлось по душе. — Он сделал круг по комнате, зачем-то коснулся гитары. —Тут вот еще какое дело... Нас всех пригласили, прямо сейчас, мотануться за город. На воздух. Шашлык, плов... Здесь плов, я тебе доложу... — Он изобразил лицом восторг. — Интеллигенция местная. Чего они здесь видят? Ты же праздник сюда привез! Вот... Может, поедем? Поужинаем... Тут в гостинице еда не очень... А там все по-настоящему. И очень ждут.

Володя с улыбкой посмотрел на Фридмана:

—    Пообещал уже?

—    Если не хочешь, я все назад отмотаю.

—    Да ладно, если обещал — поедем.

Фридман засиял:

—    Конечно, конечно. Володя, ты... ты — настоящий... ЧЕЛОВЕК!!! Серьезно. Спасибо! Мне здесь, может, еще работать придется. И это очень здорово, что ты вот так... согласился. Здесь люди настоящие, они помнят добро.

Всей компанией они вышли через служебный вход на улицу.

—    По машинам, ребятки! Нас ждет шикарный ужин. Гитарочку давай в багажничек, — суетился Фридман. — Если захочешь, Володь, споешь.

Уже устроившись на переднем сиденье «Волги», Володя заметил Севу. Тот стоял в стороне, уже переодетый. Концертный костюм на вешалке держал, закинув на плечо. На асфальте стояла сумка с вещами.

—    Едем ужинать? — окликнул его Володя.

—    Я не поеду, Володь. Я, знаешь, домой...

—    Как — домой?

—    Домой, в Москву. Я сорвался, не подумал, а у меня репетиция, потом запись на радио... Поеду я.

—    Севка!..

—    Да ладно... Меня вон и в афише-то нет — даже не заметит никто. Что мне тут делать? Смотреть, как ты себя гробишь?

Володя вышел из «Волги»:

—    Ты прекрасно работаешь! Если бы не ты, я бы не дотянул сегодня.

—    Володь, не надо, — оборвал его Сева, — не говори ничего.

Он поднял сумку и прошел мимо друга, задев его вешалкой с костюмом.

—    Сева! Я прошу тебя!

Сева открыл багажник «Волги» и бросил туда сумку.

—    Ну вещи-то я могу положить? Или мне их так и держать? — Он хлопнул багажником и сел в машину. Опустил стекло.—Мы едем ужинать... или как?— крикнул он Володе.

28 июля 1980 года, Москва

Недалеко от Белорусского вокзала между высоких зданий на Ленинградском проспекте стоит маленький одноэтажный домик с мезонином. Ни вывески, ни номера, ни даже таблички перед входом. Домик отделен от тротуара высоким кованым забором. Калитка всегда открыта, но никто не входит. По ночам во всех окнах горит свет.

Попадают внутрь через подвальные коридоры из подъезда многоэтажного жилого дома. В этом большом сером доме раньше жили старые большевики. От них на фасаде остались две мемориальные доски. Одна — в память о латышском стрелке, годы жизни 1888-1931. Он и пожить-то толком в этом доме не успел — с 1928 по 1931 год. Другая посвящена женщине. Кто она? Что она? Неизвестно. «Видный деятель международного коммунистического движения». Дожила аж до 1964 года, а родилась... да и не важно, когда она там родилась.

Важно, что висела доска с ее именем рядом с третьим подъездом. Из него-то и можно было попасть в дом с мезонином. Зайдя в подъезд, следовало не подниматься к лифту, а, наоборот, спуститься по лестнице на один пролет к двери со звонком.

Нажмешь — откроют, ничего не спросят и проводят. Этим же ходом попадали в дом с мезонином и работники — от уборщицы до дежурного офицера, — и гости...

В народе его называли Дом свиданий. А вообще-то по документам он значился как приемная номер 2 КГБ СССР по Москве и Московской области. Имелась еще и приемная номер 1, но про Ты-то как раз все знали. Она находилась в районе Большого дома на Лубянке. Там и вывеска наличествовала, и заходили туда с парадного входа. А эта — на Ленинградке — оставалась как будто никому не известной...

Хотя вся Москва знала. Даже приезжим как достопримечательность показывали. Вот, мол, наш Дом свиданий!

Внутри было несколько комнат, спальня и большая зала—гостиная. В ней сохранились печка в изразцах и старинная хрустальная люстра.

Все комнаты были оборудованы прослушкой, а «слушатели» располагались в мезонине. У входной двери, в которую никто не входил, стоял часовой. А у черного входа — аж два.

Комнатка отдыха для караула находилась в подвале, и там же была небольшая, человек на десять, столовая. Сюда три раза в день привозили горячую еду.

Отдельного места для дежурного офицера не предусматривалось, поэтому Серый слонялся по комнатам. То там посидит, то здесь полежит. Если телевизор смотреть, то в гостиной. Дежурство — суточное. Делать почти всегда нечего. Сослали так сослали.

Работа Серого заключалась в том, чтобы предоставлять — открывать комнаты для встреч сотрудников разных подразделений комитета с агентурой или просто с гражданами для бесед. Вербовкой здесь никто никогда не занимался. Так... поговорить, предупредить, попугать.