— А может быть, лучше мне взяться за это? Я технику знаю и видел, как Виктор работал, — возразил Ковалев.

— На аппаратах могут самостоятельно работать только геологи! — бросил Грибов с раздражением. — Что ты будешь снимать? Все равно тебе нужна нянька.

— Ну, тогда установим сроки, когда мы обсудим статью, — не унимался Ковалев.

В его прищуренных глазах Грибов увидел глубокое недоверие.

— Допустим, на аппараты десять дней, на статью еще десять, — сказал Грибов, не повышая голоса, и вышел в лабораторию.

— Десять дней — невелик срок. Посмотрим, как он возьмется за дело, сказал летчик за его спиной.

В тот же вечер, разбирая вместе с Тасей папки Виктора, Грибов неожиданно спросил:

— Скажите, Тася, довольны мной товарищи?

Тася смутилась. Кажется, это был первый вопрос Грибова, не относящийся к математике. Отвечать честно или щадить Александра Григорьевича?

— С вами трудно, — тихо сказала она. — Вы… отделяете себя. Про вас говорят: "Его прислали сюда служить, а он держится, как будто станцию подарили ему".

— Кто говорит? Ковалев?

Тася почувствовала, что перед ней приоткрылась дверка в сердце Грибова. Можно было сказать "да", ругнуть Ковалева и вступить в союз с начальником, польстив его самолюбию. Но нет, Тася не хочет дружбы, основанной на слабостях. Она не унизит Грибова, потакая ему.

— Все так думают, — сказала она громко. — И я тоже, если хотите знать! Она высоко подняла голову, но не видела ничего, слезы туманили ей глаза.

— Хорошо, — отозвался Грибов сухо. — Можете идти. Мы закончим завтра.

Грибов лежал на спине. Глаза его были широко раскрыты. Он глядел на синий прямоугольник окна. Начинался рассвет. Из тьмы проступили пазы бревенчатых стен, тумбочка, спинка кровати. За перегородкой ворочался и скрежетал зубами во сне Ковалев. Прежде в соседней комнате спал и Виктор… О нем, ушедшем, и раздумывал Грибов сейчас.

Виктор победил дважды — как специалист и как человек. Виктора все любили, а его, оказывается, считают зазнайкой. Как сказала Тася: "Держится, как будто ему подарили эту станцию"… Несправедливые, слепые люди! Его считают эгоистом, а для него выше всего работа. Почему они не заметили? Потому что он не хвастался, не говорил красивых слов? Впрочем, слова никого не убедят. Доказывать нужно делом. А как? Он выполнит обещание, через двадцать дней напишет статью, через десять выйдет в поле с аппаратом. За десять дней изучить подземную съемку — задача не из легких. Так зачем он теряет время? Скоро утро. Сегодня ему уже не заснуть…

По ночам движок не работал — электричества на станции не было. Грибов зажег жужжащий фонарь, поставил на стол аппараты — большой с экраном и один из маленьких, вынул из-под крышки инструкции, разложил найденные вечером конспекты Виктора.

— Романтика кончилась! Начинается технология, — сказал он вслух, беря в руки отвертку.

Он не понимал, что дорогая ему романтика смелой мысли нужна ученому всегда при обдумывании фактов. И безразлично, как добыты факты: увидены глазами или записаны прибором.

Вздохнув, Грибов начал отвинчивать первый винт. С непривычки отвертка соскакивала, винты выскальзывали из пальцев. Перед ним открылся хаос переплетенных проводов — желтых, красных, белых, коричневых, коробки и пластины — металлические, черные эбонитовые, из навощенного картона и прозрачные — с паутинным узором печатных схем. Кристаллы — громадные, искусственно выращенные, и мелкая кристаллическая пыль, тяжеловесные магниты и нежные лампы. Грибову стало страшновато.

Как разобраться? Он уже не верил в себя так, как неделю назад.

Однако разобраться было нужно. "Попробуем по инструкции", — сказал он себе и начал читать с первой страницы.

Общие сведения об аппарате ЦП-67

Аппарат ЦП-67 предназначен для просвечивания земных недр, подземной и подводной геологической съемки, для поисков полезных ископаемых — твердых, жидких и газообразных, для определения состава, структуры и физического состояния горных пород, находящихся в глубинах.

Аппарат ЦП-67 состоит из следующих основных частей:

* блока питания,

* генератора просвечивающих лучей,

* излучателя с магнитной линзой,

* приемника с усилителем,

* канала фотозаписи,

* канала изображения… "

Где же здесь эти каналы и блоки?" — спрашивал себя Грибов, глядя на путаницу ламп и проводов.

Развернув приложенную к инструкции схему и с трудом припоминая давнишние занятия в кружке радиолюбителей, он начал сличать блоки, сопротивления и емкости на схеме и в аппарате.

Постепенно дело пошло на лад. Устройство аппарата уже не казалось таким таинственным. Грибов отыскивал детали все быстрее, с удовольствием постукивал по ним отверткой, приговаривая:

— Это главный переключатель. Точно! Тут включаем фотозапись, а сюда канал изображения. Так я присоединяю его, тут настраиваю частоту, здесь изменяю направление. Возьмем угол, для примера двенадцать градусов… установили, включаем…

И вдруг голубая искра озарила аппарат. Что-то зашипело, задымилось. Запахло горелой резиной. Ровный электрический гул постепенно затих, померкли красноватые огоньки контрольных лампочек.

Грибов покраснел и закусил губу. Кто знает, что там случилось в темном дремучем лесу емкостей и сопротивлений?

Он пощелкал выключателем, лампочки не загорались. Вывинтил предохранители, глянул на свет… но нет, проволочки были целы.

Может быть, все разобрать и снова собрать? Но что это даст? Грибов в растерянности глядел на мертвый аппарат.

— Омметр возьми!

Грибов вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Ковалев. Надо же было ему явиться как раз теперь!

— Почему не спишь? — спросил начальник станции с неудовольствием.

— Я говорю, сопротивление надо измерить, — повторил Ковалев. Подойдя к столу, он вынул из чемоданчика для инструментов прибор с подвижной стрелкой, похожий на пенал. — Вот смотри, как это проверяется, запоминай.

Он оттеснил Грибова и начал прикасаться проволочками прибора к различным зажимам. Чувствительная стрелка колыхалась, отмечая неповрежденные места. Но вот найдена точка, где цепь порвана. Стрелка лежит неподвижно.

— Ну, вот и все. Пустяки: сгорело сопротивление. — Ковалев показал маленький цилиндрик, выкрашенный зеленой краской. — После завтрака пойдем в ангар, у меня там паяльная лампа. Наладим быстренько.

— Я не знал, что ты так разбираешься, — с усилием, преодолевая самолюбие, выговорил Грибов.

— У меня на вертолете электрика посложнее. Приходится разбираться.

— Дай теперь я сам проверю.

Грибов ожидал попреков — вот, мол, взялся не за свое дело, портишь, ломаешь, тебе же говорили… Но летчик не воспользовался его промахом.

— Конечно, проверяй сам, — сказал он. — Технику изучают руками. Тут одной головой не обойдешься. Мало запомнить — нужно покрутить, сломать и исправить. Только не трогай ничего под током. Высокое напряжение — не игрушка. Ударит не обрадуешься.

На восьмой день, несколько ранее назначенного срока, Грибов вылетел на вулкан с аппаратом.

Вокруг Горелой сопки на десятки километров все почернело. Скрытый под теплым пеплом снег таял, и по склонам бежали ручейки. Ели в лесу стояли серые, словно после пожара, ветви их ломались под тяжестью пепла. После взрыва, во время которого погиб Виктор, три боковых кратера слились в один. На боку горы образовалась как бы рваная рана. Из нее непрерывно шла густая, вязкая лава. Сползая по склонам, она постепенно застывала, превращаясь из густого теста в поток горячих, грохочущих камней. А по ночам над кратером виднелось бледное зарево, очень похожее на ночное зарево большого города.

Ковалев посадил вертолет в том же овраге и вынес аппарат на тот же склон, где его устанавливал последний раз Виктор. Летчик ревниво следил за Грибовым, то и дело поправляя его: