Это с очевидностью проявилось летом семнадцатого при бесплодных «метаниях» в поисках ушедших в подполье большевистских вождей молоденьких юнкеров, недоучившихся студентов и их руководителей офицеров-фронтовиков, сменивших окопы на специфический труд «охотников за шпионами». Мобилизованные по призыву Временного правительства на место разогнанных революционерами контрразведчиков царского времени, даже при содействии спецслужб Антанты они не смогли справиться с этой задачей. Поэтому и с этой точки зрения, режим Керенского, лишенный как специального так и военно-силового потенциала (после провала выступления Лавра Корнилова) в октябре семнадцатого был фактически обречен.

Победившая власть большевиков не стала повторять ошибок своих предшественников. При этом русская розыскная традиция, несмотря на гибель в огне революционной стихии почти всех своих носителей, безвозвратно не исчезла. Она, словно подтверждая действенность законов диалектики, была возрождена в новых исторических условиях в структурах советских органов госбезопасности.

Оказывается, поиск компромата — старая российская традиция.

Но если в начале века объем порочащих сведений умещался в пятисотстраничной картотеке, то сегодня не хватит и десятка чемоданов. Пожалуй, скоро компромат будут грузить бочками. А цель и тогда и сейчас была одна — расправиться с неугодными. Впрочем, если сегодня дальше грубого шантажа и криминальных разборок дело не идет, то раньше летели головы и людей стирали в лагерную пыль.

Тайны всегда завораживали. Особенный смысл для правящих группировок они приобретали в условиях борьбы за власть, за право влиять и безгранично управлять. К их разгадке подключалось немалое число специалистов и соответствующих служб, а судьба их носителей довольно часто зависела от «ценностей» или «опасностей» этой информации.

Атмосфера интриг и шантажа в среде сталинской бюрократии не могла поддерживаться без компроматов друг на друга. Особенно острая потребность в них почувствовалась в обстановке погромов «декоративной» политической оппозиции (эсеров, меньшевиков, троцкистов, сапроновцев, безвожденцев и пр.) в 20-е годы. Агентурное осведомление, перлюстрация, донесения бывших полицейских структур — все было сориентировано на добычу компромата. Сталин и сам поучал, что в этом деле основными методами являются слежка, шпионаж, залезание в душу и даже издевательство.

Но, с одной стороны, во всем этом не хватало эпатажа, с другой — власти опасались неожиданной утечки сведений о себе и особенно некоторых деталей из личной и политической жизни до и в период октябрьских событий.

Такие сведения необходимо было заполучить немедленно, а их носителей тщательно изолировать. Арест в 1925 году Полномочным Представительством ОГПУ в Ленинградском военном округе (ПП ОГПУ в ЛВО) Михаила Николаевича Лебедева, одного из руководителей Контрразведывательного Отделения (КРО) штаба Петроградского военного округа (ПВО) в годы первой мировой войны, показал, что эти опасения большевистского руководства не были лишены основания.

Тогда впервые Сталин через Генриха Ягоду, лично наблюдавшего за ходом следствия по этому делу, узнал о существовании в КРО ПВО особой картотеки на представителей различных политических партий и групп, действовавших в России до октября 1917 года, которую по крупицам собирали царские контрразведывательные службы и аналогичные структуры Временного правительства.

Позже, когда были арестованы еще 17 бывших сотрудников контрразведки Временного правительства, выяснилось, что «большевистский» раздел специальной коллекции КРО ПВО, насчитывающий около 500 карточек, имел красный цвет, за что и получил среди сотрудников название «красная картотека».

Значительная часть этих документов содержала информацию о партийной деятельности и некоторых обстоятельствах личной жизни руководящих персон РСДРП, хранила сведения оперативного характера, шифры литерных дел и агентурных разработок по ним. Специальной символикой помечались материалы на платных агентов и осведомителей в большевистской среде. В картотеке были представлены материалы на Зиновьева, Каменева, Свердлова, Сталина, Молотова, Бухарина, Ленина. В ней упоминались некоторые адреса явочных квартир, мест отдыха, круг знакомых, средства существования и многое другое. Потенциально картотека становилась удобным оружием шантажа и преследований.

Картотека содержала сведения и о финансовых операциях большевистских дельцов, нанесших ущерб партии и ее организациям, но скрытых руководством от рядовых членов. Перехваченные КРО ПВО закодированные телеграммы большевистских финансовых эмиссаров свидетельствовали о возрастающей их активности, особенно к осени 1917 года. Где и каким образом большевистский центр в Петрограде доставал такие средства, оставалось для контрразведчиков загадкой.

Главное, что вытекало из первичных сведений, полученных о «красной картотеке» в ходе допросов, сводилось к следующему: Временному правительству удалось спасти «агентурные записки», личные дела секретных сотрудников и практически все архивы подразделений Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов. Однако многое из имеющегося не могло быть использовано любителем «острых политических блюд» для нужд своей убийственной кухни. Где-то в недрах хранилищ оставались очень важные компроматы и найти их нужно было в самые короткие сроки. Травле политической оппозиции явно недоставало охотничьего азарта и хитроумной изобретательности.

Хотя М.Н.Лебедев в 1925 году дал довольно подробные объяснения о целях и задачах КРО ПВО в годы первой мировой войны, восстановить на допросах все подробности исчезновения «красной картотеки» в октябрьские дни он не смог. Не удалось это сделать и сотрудникам контрразведки Гредингеру (арестованному в начале 1928 года) и Коропачинскому, занимавшимся в феврале-октябре 1917 года в КРО округа политическими делами. О ее судьбе мог поведать, пожалуй, только последний начальник контрразведки ПВО Николай Дмитриевич Миронов, но большевики «потеряли» его сразу же после революционных событий. По инструкции КРО ПВО картотека подлежала консервации, а за ее сохранность нес ответственность один из сотрудников отделения. Возможно, что она была вывезена в Вологду вместе с другими важными документами военной контрразведки ПВО. По косвенным свидетельствам, это должен был осуществить Волькенштейн. Что касается материалов, на основе которых пополнялась картотека, то все они были уничтожены еще до переворота.

О «красной картотеке» новые власти вспомнили лишь в конце 1927 года, после открытого выступления Троцкого и его сторонников против сталинской тирании. Тогда в Советской России и за границей, с подачи неизвестных для властей лиц, стали появляться отдельные заметки и статьи о Сталине и его подручных с довольно разоблачительными подробностями о их «революционной деятельности» и личной жизни до и в период октября 1917 года. Все это свидетельствовало о полной информированности источников, а также об их связях с лицами, обладающими такой «убойной» информацией.

Сталин не исключал, что столь полные «источники» находятся в России и ждут удобного случая для начала «шантажа и провокаций». Сначала подозрение пало на бывшие правоохранительные структуры царского и Временного правительств, а впоследствии — на хранителей государственных и личных архивов Москвы, Ленинграда, Харькова и других крупных городов.

В результате этого уже к марту 1928 года органами ОГПУ Ленинграда по указанию из Москвы были арестованы практически все сотрудники КРО ПВО, работавшие там в период с февраля по октябрь 1917 года: Андреев Д.А., Петров В.М., Волькенштейн А.М., Гредингер Л.П., Курьев М.М., Исаев Д.В., Кучков И.О., Деменчук и. В., Лященко Я.Г., Кравченко А.П., Счастный Р.И., Кириллов П.П., Блеклов Н.Н., Стасов П.И., Васьков И.П., Гнедич Н.М. и Михайлов А.П.

29 октября 1928 года следственное дело № 366 по обвинению гр. Андреева Д.А. и др. (всего 17 человек) по ст. 52–13 УК РСФСР было закончено. В начале ноября прокурор Ленинградской области присоединился к предложению ПП ОГПУ в ЛВО о направлении дела в Особе Совещание при Коллегии ОГПУ.