Теперь молодые пчёлки как зачарованные смотрели на Бабушку.

— Жарко! — зашумела охрана башни. — Не напирайте же! Имейте совесть!..

Улица была до того плотно забита зеваками, что поневоле рассердишься. Старым работницам невозможно делом заниматься — строить новые восковые ячейки-домики, складывать мёд, утрамбовывать пергу[1], кормить деток…

— Жарко, душно! — заволновалась толпа.

Тогда у Главных ворот выстроился отряд вентиляторш. Заработали по команде. Крылья их крутились, словно пропеллеры. Тотчас хлынул свежий воздух. Духота быстро выветривалась.

Возле башни началось сильное волнение. Рождения Пчелиной Матери, оказывается, давно ждал с нетерпением весь город с пятидесятитысячным населением. Прежняя Мать ведь умерла уже шестнадцать лет назад. Пчелиных лет, конечно!

— Ах, — вздохнула Бабушка. — Я-то помню покойную Матушку. Последние годы болела она сильно. Эй там, на башне, осторожнее!

— Иди помоги-ка, вместо того чтобы ворчать, — отозвались охранницы башни. Они осторожно счищали с двери воск. Пришла пора высвобождать молодую Пчелиную Мать «из заточения». Недолго думая, Бабушка полезла к ним на помощь. А заодно позвала и молодых:

— А ну, милые, за мной… Ваши силёнки ещё не истрачены.

Обе молодые повиновались беспрекословно. Когда они наконец протиснулись к куполу башни, с него свалилась дверь-крышка. Блестя радостными глазами, высунулась из своей необыкновенной восковой колыбели будущая Пчелиная Мать.

— Вот и она!.. — прошамкала чёрная пчела. — Приветствуем тебя, наша царевна!..

— Мать… Наша мать… — прокатилось по толпе. Её величество!

— Пчела Трутневна — да! Но не «её величество», — возразила Бабушка. — Вы же знаете, с тех древних пор, как род наш познал всю выгоду дружной работы и жизни одного для других, а всех для одного, нет у нас этих слов «её величество». Она родная мать наша…

Пока здесь говорили, Пчела Трутневна медленно выходила из своего особняка, в котором проспала, пока росла, шестнадцать пчелиных годочков.

— Тебе, Бабушка, досадно, — заметил кто-то, — что помирать скоро, а Матери жить да жить…

Молодые несмело спросили:

— Но ведь та старая Пчелиная Мать, которая нас породила, тоже умерла? Значит, все мы смертны?..

— Это верно. Но Пчелиная Мать будет жить шестьдесят наших жизней. Если, конечно, природа даст ей доброе здоровье. Шестьдесят наших жизней — это две тысячи четыреста пчелиных лет…

— Гу-у-у — загудели вокруг.

Сотни простых пчёлок удивлённо смотрели на Пчелиную Мать. Радостно и удивлённо. Пусть живёт. Пусть долго-долго живёт!

Толкаясь жирными боками, посмотреть на Большую Пчелу пришли толстые трутни.

— Но, но, осторожней вы! — неодобрительно зашикали на них потревоженные работницы.

Трутни полезли сквозь толпу, не обращая ни на кого внимания. Ведь самое главное в их жизни — суметь понравиться молодой невесте. Их сотни, а она одна. Только один и сможет стать её женихом.

— Нагляделись, а теперь пора и за работу! — опять шепеляво проговорила Бабушка. — А ты, как я погляжу, настоящая хохотушка, — заметила она одной из молодых. Та подёргала крылышками и смущённо засмеялась.

— Ну что ж, давайте знакомиться, — предложила Пчела Трутневна двум молодым. — Вот ты, как тебя зовут?

Та вначале растерялась, но тут же нашлась, бойко ответила:

— Хохотушка!

Прекрасное имя!.. А тебя? — обратилась Пчелиная Мать к её подружке.

Пчёлка застеснялась, не зная, что сказать. Ведь у неё ещё не было имени.

Но тут опять выручила Бабушка:

— Да это Егоза!

— А вас? — обернулась Пчелиная Мать к трём охранницам, которые только что высвободили её из восковой башни.

Средних лет, сильные, с серьёзными лицами, они переглянулись.

— Эти Железные, — подсказала Бабушка. — Они тут стояли железно, никого не подпускали…

— Показывайте же мне город, — попросила Пчелиная Мать.

— Извольте…

Так сама по себе и образовалась свита Пчелиной Матери. Её составили три Железные сестры, Бабушка, Егоза и Хохотушка.

Не успели они сделать по городу и пяти шагов, как к свите присоединились ещё две.

Одну, все время молчавшую, с задумчивыми и чуть печальными глазами, вскоре прозвали Молчанкой.

Другую — совсем странным именем: Мухаобстекло. За то, что она молчит-молчит да вдруг как забубнит! Будто муха бьётся об стекло.

Никто из жителей пчелиного города не подозревал, какая опасность нависла над ними. Когда рыжие лесные муравьи точили свои жвалы, молодая Пчелиная Мать со своей свитой отправилась осматривать город.

В этом городе-доме, обнесённом со всех сторон стеной, тринадцать одинаковых улиц. Над городом тяжёлая крыша. Вся в щелях и с круглым люком. В него вытягивается спёртый воздух. Там денно и нощно дежурит охрана. Уж очень много охотников за мёдом. Да и за самими пчёлами. А над щелястой крышей ещё одна крыша — водонепроницаемая.

Сопровождаемая свитой Пчелиная Мать не торопясь шла широким проспектом, который обрамлял весь город. Он назывался Замкнутым.

От Южной стены к Замкнутому проспекту примыкают Главные ворота. Через них может одновременно проходить пчёл двести. В воротах стоит сильная стража. Всех входящих и выходящих проверяют. На каждой из тринадцати внутренних улицах высятся многоэтажные восковые здания.

Телохранители Пчелы Трутневны незлобиво расталкивали шнырявших повсюду работниц, а также слонявшихся без всякого дела трутней.

На Девятой улице внимание Пчелиной Матери привлекли детские домики.

— Их три с половиной тысячи, — объяснила Бабушка.

В одних домиках-ячейках спали совсем малюсенькие, только что начинавшие свою сонную жизнь младенцы, похожие на крохотных гусениц. От них пахло пчелиным молочком и мёдом. На всех — одинаковые белые, туго натянутые рубашки… Чтобы ни один младенчик не забыл попить молочка, пососать жидкой перговой кашки, кормилица то и дело бегала от одного к другому. На каждую из кормилиц приходилось десятка по три-четыре малюток. Только успевай поворачивайся! Ну, а уж в рот малышу класть пищу не надо. Кормилица только пощекочет его, мол, не спи, и он тотчас начинает жадно сосать. И потому каждый так быстро растёт, прибавляя в весе!

Десятая улица была сплошь забита носильщиками пыльцы. Сотни их вереницей двигались от Главных ворот, и каждая несла по две корзины этой изумительной пищи, очень богатой витаминами и белками.

— Взгляните, вот у этой в корзинках пыльца красная, — обратила внимание Пчелиной Матери одна из Железных сестёр. — Значит, собрана с люпина…

— А вон те несут белую, — заговорила другая телохранительница. — Вероятно, с малины. Изумительный запах. Ах-ах…

— Я не знаю, что такое люпин и малина, — грустно призналась Пчела Трутневна.

— О, не расстраивайтесь, вы ещё всё узнаете, и очень скоро… А вон у одной корзинки зелёные… Это, кажется…

Но вспомнить, с какого цветка пыльца зелёная, не успели. Наверху, у вытяжного люка, раздался дикий крик. Там тревожно забегали. Этот люк находился над Детской улицей. Что случилось? — вздрогнула Пчелиная Мать.

Бабушка и Железные, стоявшие рядом, испуганно переглянулись. И по взглядам поняли друг друга: нельзя всего сразу пояснять Пчеле Трутневне. Зачем ей сейчас же знать, что у верхнего люка в любую секунду может произойти несчастье. Под водонепроницаемой крышей в углу на потолке живёт страшный злодей. Он может подкрасться к стражнице люка и одним ударом могучих лап прикончить бедняжку. Вот сейчас, возможно, Паук-Рогач и похитил стражницу?..

Чтобы не опечалить Пчелиную Мать, Бабушка ответила уклончиво:

— Всякое там случается… Заснёт, например, стражница, и померещится ей жуткий сон…

— А может, сладкоежка, пробираясь за мёдом, щекотнул её за пятку, — сказала одна из Железных сестёр.