Я же все это время занимался тем, что собирал и систематизировал информацию, которую удалось нарыть на ноутбуке, но больших успехов на этом поприще не добился - я был электротехник и специалист по техническим системам безопасности, а тут нужны были технологи, металлурги и куча еще других профессионалов. Параллельно осваивал нравы местного общества - начал изучение французского языка, осваивал верховую езду и даже пытался что-то выделывать с холодным оружием, как это принято у дворян. Осташев, который специально нанял для меня в срочном порядке учителей не мог без содрогания смотреть на мои занятия - уж как-то все у меня не так проходило. И язык мне не давался, и в седле смотрелся как собака на заборе и со шпагой и саблей как-то все не так красиво, как это описывается в романах, выглядело. Но процесс шел. Параллельно по возможности старался побольше времени проводить среди дворни, пытаясь перенимать манеру говорить, словарный запас и хоть как-то изучать быт.
Все это время мне не давало покое чувство, что я что-то пропустил или забыл. Маясь, пытаясь вспомнить, изводил себя насущными заботами, когда разобрав по привычке свой карабин и мурлыкая песню, наконец-то вспомнил, что у меня засело в голове. Когда я только попал в этот мир, я сканировал радиодиапазон и сканер показывал какие-то сигналы на уровне естественного шума, но ведь что-то же было? А тут, в усадьбе полная тишина. Значит, есть некоторая вероятность связи с моим миром. Это можно вычислить, вернувшись к тому памятному дубу. На следующий день я запланировал марш-бросок в тот лес, поэтому весь вечер готовился, как только мог. Нарезав из старых тряпок тонких полосок, я занялся шитьем и к вечеру приготовил некоторое подобие маскировочного костюма типа 'Леший' или 'Кикимора'.
Добравшись на следующий день максимально близко к тому лесу в закрытой карете генерала, я дал вознице указание возвращаться обратно в усадьбу через полчаса, прямо на ходу выскочил и сразу скрылся в кустах. Но, к моему сожалению и удивлению, приблизиться к тому памятному дубу я не смог. Лес буквально кишел людьми: крепостные помещицы Михеевой бросив все свои дела буквально метр за метром перерывали лес в поисках гипотетических сокровищ. Сколько энергии выделяет человеческая жадность. Поэтому чтоб не привлекать внимания, я максимально быстро и скрытно покинул эту страну дураков, тихо матерясь и вспоминая книжку про Буратино. Наверно все-таки сказку писали не на пустом месте и были реальные предпосылки.
Небольшой уездный городок Ефремов, утопал в весенней зелени. Провинциальная неторопливость накладывала особую печать на всех его жителей. Будучи одним из аграрных центров Черноземья, город больше ориентировался на торговлю зерном, и все местные мануфактуры выдавали типичный набор товаров для глубинки: кирпич, сало, кожи, воск. В большом частном доме, где проживал городничий полковник Маркелов, жизнь тоже шла неторопливо и скучно. Хозяин тосковал по столице, где он, будучи молодым офицером, участвовал в веселых гулянках и попойках, вздыхал, вспоминая боевые походы, где сложили голову многие его товарищи. Сейчас он был не удел. По сути дела, его сослали в этот опостылевший уездный город, где все пропиталось вонью с кожеобрабатывающих мануфактур. В последнее время, он не мог уже переносить эту каторгу, не прикладываясь к заветному штофу с водкой, которая мутила голову, но не убирала тоску, а только ее притупляла на некоторое время. Иногда он встречался с такими же ветеранами, осколками военной славы Российской империи, доживающими свой век в забвении и в отдалении от великих дел, которые, судя по газетам, происходили в мире.
Все изменилось тем памятным утром, когда к нему в дом вломилась помещица Михеева и, распространяя вокруг себя амбре из смеси дешевых духов и ядреного бабского пота, визгливым голосом начала что-то рассказывать по поводу подлого графа Осташева.
Пребывая с утра в меланхолическом настроении, поддержанном парочкой рюмочек холодной, прямо из погреба, водочки, городничий сначала не понял про какого Осташева ведется речь. Когда до него наконец-то дошло, что эта вонючая и крикливая бабища обвиняет генерала графа Осташева, пользующегося уважением и авторитетом среди ветеранов, Маркелов вышел из себя и накричал на просительницу. Но он был поставлен сюда блюсти закон, поэтому пришлось вызвать секретаря, который в это время на соседней улице подбирал ключики к сердцу вдовушки, хозяйки хлебной лавки, и устроить допрос по всем правилам.
Часом позже, выслушивая обвинения перемежающиеся с показательным плачем, в котором Михеева давила на жалость, рассказывая как тяжело живется вдове и все ее норовят обжулить, городничий наконец-то прояснил для себя ситуацию. Рассказ о 'телеге полной золота', которую генерал умудрился тайно вывезти из леса помещицы, взбудоражил его. Решив разобраться на месте, он дал команду запрягать карету, кликнув двух приставов, выехал в имение графа Осташева.
Это был самый запоминающийся день за несколько лет. Самобеглая повозка произвела на него неизгладимое впечатление. Но вот еще больший интерес вызвал новоявленный 'сын' генерала. Он ни на минуту не поверил, что этот плечистый с пронзительным взглядом убийцы молодчик в необычной рябой одежде, которую он называл на английский манер 'джангл фетигс', и пистолем на бедре, сын генерала. Уж очень они были не похожи, но он слишком уважал графа Осташева и когда тот попросил Маркелова посодействовать в дворянском собрании о признании этого человеком сыном генерала, он не смог отказать.
Потом, вернувшись к себе домой, он долго обдумывал и анализировал события такого насыщенного дня. Тайна, больная тайна - вот что он почувствовал, после общения с генералом и его гостем. Многие вещи, нюансы поведения, мелочи, на которые бы не обратил внимания обычный человек, не укрылись от пытливого взгляда городничего. Результатом долгих размышлений и мук совести, где между собой боролись уважение к генералу Осташеву, карьеризм, чувство долга и простое желание выбраться из этого опостылевшего городка, стало письмо отправленное с нарочным даже не в Тулу, где находился его непосредственный начальник, а прямо в Санкт-Петербург на имя управляющего III-м отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-лейтенанта Леонтия Васильевича Дубельта.
Это был шанс, Маркелов это чувствовал всеми фибрами души и чтоб не сидеть без дела, пока в Санкт-Петербурге закрутятся колесики государственной машины принимающей судьбоносные решения, он по возможности стал собирать информацию о событиях в поместье генерала Осташева и главное о его госте. Но дни шли, из столицы не было никаких известий, а все, что ему удалось узнать об Александре Осташеве, как он стал его называть, говорило о том, что молодой офицер, а то что он офицер и не ниже капитана, повидавший жизнь Маркелов не сомневался, вел образ жизни свойственный помещику, а не посланнику неких сил, которые вроде как маячили за спиной этого необычного человека.
Новость о том, что самобеглая повозка исчезла из поместья, взволновала городничего. Это при том, что и граф и его приемный сын ведут себя как ни в чем не бывало, значит, они куда-то спрятали этот необычную машину, которая занимала большую роль в качестве доказательства в плане полковника Маркелова, по возвращению со всеми почестями в столицу.
Он начал впадать в отчаянье и опять все чаще прикладываться к заветному штофу, когда однажды секретарь доложил, что прибыл горный инженер Стеблов и просится на прием чтоб выразить свое почтение господину городничему. Махнув рукой, полковник Маркелов принял подобающий вид, уселся в высокое и удобное кресло за письменным столом, заваленным служебными бумагами, когда в комнату вошел молодой человек, лет тридцати. То, что гость никакой не инженер, городничий понял сразу - уж слишком выделялась военная выправка, да и взгляд тоже был далек от обычного почтения, которое старались выказать всякие просители.