История не знает ни одной религиозной, политической или социальной реформы, которую нашим отцам не пришлось бы добывать ценой своей крови, ценой целыми столетиями следовавших одно за другим восстаний.

23 февраля 1848 г., в ту эпоху, когда Францию в течение уже долгого времени глубоко волновал вопрос о собраниях реформистов, а в Париже вопрос этот достиг особой остроты, на улице Сен-Дени, недалеко от бульвара, помещалась довольно просторная лавка под следующей вывеской:

ЛЕБРЕН, ТОРГОВЕЦ ПОЛОТНОМ.

«ПОД МЕЧОМ БРЕННА».

На вывеске художник довольно недурно изобразил известное в истории событие: предводитель галльской армии Бренн с суровым и надменным видом бросает свой меч на одну из чашек весов, на которых лежал выкуп Рима, побежденного галлами более двух тысяч лет тому назад.

Некогда обитателей квартала Сен-Дени немало забавляла воинственная вывеска торговца полотном. Впоследствии про вывеску забыли, убедившись, что Марик Лебрен прекраснейший человек в мире, примерный супруг, добрый отец семейства, продававший по справедливым ценам превосходный товар, между прочим и великолепное бретонское полотно, привозившееся с его родины. Этот почтенный купец аккуратно платил по счетам, был по отношению ко всем предупредителен и услужлив и исполнял, к великому удовольствию своих дорогих товарищей, обязанности капитана в первой роте гренадер своего батальона в национальной гвардии. Сверх того, он пользовался общей любовью в своем квартале и имел полное право называть себя одним из его нотаблей.

В довольно холодное утро 23 февраля ставни магазина были, по обыкновению, открыты слугой совместно с служанкой, которые оба были бретонцами, так как и их хозяин Лебрен всегда брал слуг со своей родины.

Служанка, свежая и красивая девушка лет двадцати, звалась Жаникой. У слуги магазина, по имени Жильдас Паку, крепкого и сильного юноши, было открытое и немного удивленное лицо, ибо он находился в Париже всего два дня. Он довольно хорошо говорил по-французски, однако при беседе с Жаникой, своей землячкой, предпочитал говорить на бретонском наречии, в котором всего лучше сохранился древний язык галлов.

Жильдас Паку казался глубоко погруженным в свои мысли, хотя занятие его заключалось лишь в перенесении ставней внутрь лавки. На мгновение он даже остановился посреди магазина с сосредоточенным видом, опершись руками и подбородком на верхний край одной из ставень, которые только что снял.

— О чем же вы, однако, думаете, Жильдас? — спросила его Жаника.

— Милая, — произнес он с глубокомысленными и почти комическим видом, — помните ли вы песенку «Женевьева из Рюстефана»?

— Конечно, я засыпала под ее звуки. Она начинается так:

— Ну вот, Жаника, я точно как этот маленький Жан. Когда я был в Ванне, мне и не снилось, что я увижу Париж.

— Что же удивительного видите вы в Париже, Жильдас?

— Мать мне сказала: «Жильдас, наш земляк господин Лебрен, которому я продаю полотно, приготовляемое нами, нанимает тебя слугой в свой магазин. Это дом, на котором почиет благоволение Божие. Ты будешь жить там так же спокойно, как и здесь, в нашем маленьком городке, ибо на улице Сен-Дени в Париже, где помещается лавка твоего будущего хозяина, живут честные и мирные купцы». И вот, Жаника, не позже как вчера вечером, на второй день моего приезда, разве вы, подобно мне, не слышали криков: «Закройте лавки!» Видели вы патрули, барабанщиков, эти толпы людей, в беспорядке и смятении проходивших взад и вперед? У некоторых были страшные лица с длинными бородами. Они мне снятся теперь, Жаника! Я вижу их во сне!

— Бедный Жильдас!

— И если бы только это!

— А что же еще? Разве вы можете в чем-либо упрекнуть своего хозяина?

— Его? Нет, это прекраснейший человек в мире. Я в этом уверен, моя мать так сказала.

— А госпожа Лебрен?

— Милая и достойная женщина! Она своей ласковостью напоминает мне мать.

— А барышня?

— О, про нее, Жаника, можно сказать то, что поется в песенке «Бедняки»:

— Ах, Жильдас, как я люблю слушать родные песни! Эта точно сложена про барышню Велледу, и я…

— Подождите, Жаника, — сказал слуга, прервав свою землячку, — вы спросили меня, чему я удивляюсь. Разве у барышни христианское имя? Велледа! Что это значит?

— Что же вы хотите! Ведь это выдумка хозяина и хозяйки.

— А их сын, который вернулся вчера в свое коммерческое училище?

— Ну и что же?

— Что у него за дьявольское имя? Оно звучит как какое-то ругательство или проклятие. Скажитё-ка это имя, Жаника. Ну скажите же.

— Очень просто, сына нашего хозяина зовут Сакровиром.

— Ага, я так и знал! У вас был такой вид, точно вы проклинали… Вы сказали Сакр-р-ровир.

— Вовсе нет, у меня буква «р» не звучала так сильно, как у вас.

— Она достаточно звучна сама по себе… Да, наконец, разве это имя?

— Это тоже выдумка хозяина и хозяйки.

— Хорошо. Ну а зеленая дверь?

— Зеленая дверь?

— Да, в глубине квартиры. Вчера, в самый полдень, я видел, как хозяин вошел туда со свечой.

— Вполне понятно, потому что там всегда закрыты ставни.

— И вы находите это естественным, Жаника? А почему же ставни всегда закрыты?

— Я ничего не знаю об этом, это тоже…

— Выдумка хозяина и хозяйки, хотите вы сказать, Жаника?

— Конечно.

— Что же находится в этой комнате, где царит темнота в полдень?

— Я ничего не знаю, Жильдас. Туда входят только хозяин и хозяйка, даже дети не знают, что там находится.

— И все это не кажется вам удивительным, Жаника?

— Нет, потому что я к этому привыкла. Вы тоже привыкнете.

Затем, прервав на минуту разговор и выглянув на улицу, молодая девушка сказала своему товарищу:

— Вы видели?

— Что?

— Этого драгуна…

— Драгуна, Жаника?

— Да, пожалуйста, пойдите посмотрите, не повернется ли он в сторону лавки. Я потом объясню, в чем дело. Идите скорее… скорее!

— Драгун вовсе не обернулся, — наивно ответил Жильдас. — Но что у вас, Жаника, может быть общего с драгуном?

— Ничего, слава богу, но их казарма находится близко отсюда…

— Эти мужчины в касках и с саблями — дурное соседство для молодых девушек, — сентенциозно заметил Жильдас. — Мне вспомнилась песня «Вопрос»:

— Понимаете, Жаника? Голубки — это молодые девушки, а ястреб…

— Это драгун? Вы…

— Как, Жаника! Разве вы не заметили, что соседство ястребов… то есть драгун, для вас вредно?

— Это меня не касается.

— А кого же?

— Подождите, Жильдас, вы, я вижу, славный парень, мне нужно с вами посоветоваться. Вот что случилось. Четыре дня назад барышня, вместо того чтобы работать как обыкновенно в задней комнате, в отсутствие господина и госпожи Лебрен сидела за прилавком. Я стояла подле нее и смотрела на улицу, как вдруг заметила, что перед нашими окнами остановился военный, драгун. Это был не солдат, на нем были густые золотые эполеты, а на каске султан. Это был по меньшей мере полковник. Он остановился перед лавкой и стал смотреть…