Телефонный звонок на кухню обеспечил водителем в лице дворецкого.

Теперь ей нужно было просто спуститься по лестнице, выйти из вестибюля, забраться в длинный салон автомобиля… и не столкнуться ни с одним мужчиной из дома.

Собираясь уже покинуть комнату, Лэйла наткнулась на свое отражение в зеркале на стене. Ее белая мантия и официальная прическа, как ничто другое, указывало на ее статус Избранной. Никто из женщин так не одевался, только приближенные Девы-Летописецы.

Даже если она появится под вымышленным именем, которым представилась секретарше, все равно все догадаются о ее принадлежности к Другой стороне.

Сбросив свою мантию, Лейла попыталась натянуть штаны для йоги, но из-за рубашки-прокладки это оказалось невозможно. Джинсы, купленные ею вместе с Куином, также не подходили.

Вынув рубашку, Лейла, чтобы натянуть джинсы, использовала вместо нее бумажные полотенца. Толстый свитер обеспечивал объем и тепло, расчесав и связав волосы ленточкой… она стала почти, как все.

Покинув комнату, Лейла достала сотовый телефон, который ей дал Куин. Она хотела позвонить ему, но она не знала, что сказать. Он мог повлиять на этот процесс не более чем она.

«О, дражайшая Дева-Летописеца, я могу потерять нашего малыша». Эта мысль пришла Лейле в голову, когда она уже стояла на вершине величественной лестницы. Она теряет их дитя. В этот самый момент. Здесь, возле кабинета короля.

Потолок обрушился на ее голову, а стены в большом, просторном фойе начали давить так, что она не могла сделать вдох.

— Ваша светлость?

Встряхнувшись, Лэйла посмотрела вниз. На красной ковровой дорожке у подножия лестницы стоял Фритц, одетый в стандартную ливрею, его морщинистое и доброе лицо выражало беспокойство.

— Ваша светлость, мы можем идти? — осведомился он. Лэйла кивнула и осторожно начала спускаться вниз, она не могла поверить, что все оказалось напрасно, все те часы попыток с Куином… оцепенение, охватившее ее потом, когда она не осмеливалась пошевелиться… удивление и волнение, и слабая, предательская надежда.

Сам факт того, что она отдала дар своей невинности ни за что.

Куин и так сильно страдал, а необходимость поведать ему о неудаче, усиливала собственную муку Лейлы. Ради ее жажды он принес в жертву собственное тело, его желание иметь свое кровное дитя вынудило его сделать то, чего бы он никогда не сделал при других обстоятельствах. От того, что у биологии свои собственные планы, ей было не легче.

Эта потеря… Лейла чувствовала себя виноватой.

***

«Счастье отзывается горьким похмельем» ⁴³.

Сакстон считал этот афоризм циничным, но точным.

Стоя обнаженным перед зеркалом в своей ванной, он опустил фен и растрепал пальцами волосы на макушке. Волнистые локоны рассыпались как обычно, белокурые пряди нашли идеальное расположение, чтобы подчеркнуть его привлекательность. Отражение в зеркале было точно таким же, как прошлой и позапрошлой ночью — таким же знакомым, и все же Сакстон чувствовал, что видит перед собой совершенно иного человека.

Он так сильно изменился внутри, что казалось, это должно было отразится в его внешности, но, увы, этого не произошло. Сакстон отвернулся от зеркала и направился к шкафу, решив, что не стоит удивляться ни тому, как он внутренне сокрушен, ни тому, что внешне кажется спокойным.

После разговора с Блэем, Сакстону потребовался час, чтобы перенести свои вещи из спальни, в которой он проживал со своим бывшим любовником, в свою комнату дальше по коридору. Изначально, когда он только пришел в этот особняк, ему выделили апартаменты, но когда отношения с Блэем перешли во что-то более серьезное, его вещи плавно перекочевали к нему в спальню.

Процесс переселения оказался таким же поступательным, как и его любовь: одна рубашка здесь, пара обуви там, в одну ночь он перенес расческу, в следующую — носки… Последовавший за семичасовым секс-марафоном разговор о ценностях, которые они разделяли, закончился коробкой кофейного мороженого «Брайерс» и только одной ложкой.

Он и не представлял, какой путь проделало его сердце, подобно заплутавшему в пустыне путнику. Полмили, а ты все еще видишь то место откуда начал, и без труда можешь вернуться. Но через десять миль и нескольких развилок дороги назад уже нет. В этом случае у тебя нет иного выбора, как внутренне собраться, построить себе приют и пустить корни.

Раньше Сакстон предполагал, что сможет построить гнездышко вместе с Блэем. Да, он на это рассчитывал. В конце концов, как долго может продержаться неразделенная любовь? Как огню требуется кислород, чтобы гореть, так и чувства надо поддерживать. Видимо не тогда, когда дело касается Куина. И не для Блэя.

Тем не менее, Сакстон принял решение не покидать королевский особняк. Блэй оказался прав: король Роф нуждался в Сакстоне, и, кроме того, он сам наслаждался работой здесь. Она была оперативной и сложной…, и эгоист в нем хотел быть тем юристом, которой усовершенствует законодательство.

Если только власть не сменится, и он не лишиться головы при новом режиме.

Но нельзя прожить жизнь, беспокоясь о подобных вещах.

Вытащив из шкафа шерстяной костюм, он расстегнул пуговицы, снял его с вешалки и положил все на кровать.

Это было печальным, скорее, даже непривлекательным клише — отправиться на поиски кого-то, достигшего брачного возраста, для лечения фрикциями эмоциональной боли, но Сакстон предпочитал получить оргазм, нежели напиться в стельку. Кроме того, делать вид, что ты не одинок, пока не найдется снова кто-то — эта уловка действительно выдерживала критику.

Его решение казалось особенно верным, когда он посмотрел в зеркало ванной на себя одетого и в полный рост. Сакстон представил, что все в норме, и это сработало.

Прежде чем уйти, он дважды проверил свой телефон. Древнее Право было переделано по приказу Рофа, и сейчас он находился в резерве — ожидая следующего задания.

«И скоро выяснится, каким оно будет», подумал Сакстон.

Роф был известен своей требовательностью, но она никогда не была необоснованной.

А сейчас адвокат собирался утолить свою печаль тем единственным способом, который был для него привлекательным с любой стороны — с каким-нибудь двадцатилетним, за метр восемьдесят ростом, атлетического телосложения…

И желательно темноволосым. Или блондином.

— Здесь уже кто-то побывал.

После замечания Рэйджа, Куин достал свой тонкий фонарик и осветил неярким лучом землю. Действительно, следы на снегу были совсем свежими, еще не занесенными белоснежными хлопьями… и вели прямо на лесную поляну. Куин вырубил фонарик и стал вглядываться в охотничий домик впереди. Он казался заброшенным: ни вьющегося из трубы дыма, ни света внутри… и, что более важно, никаких запахов.

Двинувшись в сторону хижины, воины обошли поляну и направились к входу. Когда нигде не сработала сигнализация, они поднялись по узкому крыльцу и обследовали внутреннюю обстановку дома через однослойные окна.

— Ничего, — пробормотал Рэйдж, подходя к двери.

Резкий рывок за дверную ручку — заперто.

Одним толчком массивного плеча Брат вышиб дверную панель, которая отлетела, теряя фрагменты замка и деревянные щепки.

— Дорогая, я дома, — крикнул Голливуд, входя внутрь.

Куин и Джон согласно протоколу оставались на крыльце, пока Блэй и Зи обыскивали помещение.

Лес, окружавший хижину был тих и спокоен. Куин взглядом проследил за цепочкой следов на снегу. Они сначала приближались к охотничьему домику, а затем уходили на северо-запад.

Яснее ясного — кто-то совсем недавно точно так же, как они обшаривал эти владения.

Человек? Лессер?

Куин считал, что лессер, учитывая все то дерьмо, что они обнаружили в ангаре, а также удаленность от дорог и поэтому относительную безопасность этого владения.

Хотя сначала они бы предпочли запустить в это сооружение Стэнли Стимера ⁴⁴для зачистки.