Это была идеологическая революция — ОЗАРЕНИЕ! Очевидное нам открылось впервые внутреннему взору псковского старца.

Но проникновенные слова Филофея все еще оставались новой истиной и при Алексее Михайловиче, и во времена Петра I. Единственной православной страной после захвата Малой и Белой Руси Польшей, а турками — Византийской империи и ее сателлитов (Сербии и Болгарии) оставалась Великая Русь — она же Московская или Россия, как звучало имя этой страны по-книжному, на греческий манер с ударением на первый слог в грамотах константинопольских патриархов.

«Киевский Синопсис» Иннокентий Гизеля стал не только учебником обычных русских школьников, но и маленького царевича Петра. Слово, рожденное киевскими монахами, вдохновило будущего императора на его свершения. Но об этом в нынешних украинских учебниках нет ни слова.

В отличие от Мазепы, всю жизнь приспосабливавшегося, Петр Великий умел менять действительность. Он даже вырос в подмосковном селе с красноречивым названием Преображенское. Государство, полученное царем в наследство, было большим, рыхлым и отрезанным от выходов к мировому океану. В нем словно бы осуществился идеал нынешней украинской независимости — оно ни от кого не зависело, и от него тоже ничего не зависело. Можно было охотиться в подмосковных лесах, париться в баньке с девками и лешими, хлестать водку хоть лаптем, хоть серебряной чаркой, хоть ковшом и братиной из двух рук, и ничего не делать. Вражьи рати, как это не раз бывало, все равно затеряются в бескрайних северных пространствах вокруг банно-водочного рая, утонут в сусанинских болотах, а самому кого-то завоевывать — накладно и хлопотно.

Но вместо того, чтобы провести жизнь обывателя на троне, царь Петр посвятил ее беспрерывной деятельности. Страшно подумать, чем бы была Россия, не возьмись император вытаскивать ее за волосы из болота — каким-нибудь непросыхающим от пьянства «ельцинским царством», которое мы недавно имели счастье лицезреть после горбачевской перестройки — разбойнички, нищие и бояре-олигархи, ведомые за бороды всякими Гусинскими да Березовскими. Тем не менее, молодой царь выбрал подвиг и заставил подданных соответствовать этому выбору.

Походы Петра — и удачные, и неудачные — наметили путь развития империи наших предков на два века вперед. В его времена Европа давала избыток военных и технических специалистов. Это были люди из той же породы, которые ехали осваивать Америку. Царь не боялся тащить их в Россию, назначать на самые ответственные места и «заводить» ими, как ключом, тяжелый на подъем славянский механизм.

Иноземцы вызывали зависть, а это очень сильное свойство славянской натуры. Лежать на печи более было невозможно. Местные кадры стремились во всем обскакать «немцев» (под этим термином подразумевали не только уроженцев Германии, но и голландцев, шотландцев и всех прочих эмигрантов с Запада). Это был процесс, очень напоминавший тот, который положил в IX веке начало Руси — новые «варяги» снова придали славянству жесткую структуру Империи. Характерно, что будущие Соединенные Штаты тоже начинают путь к восхождению примерно в это же время и тоже за счет избытка активных людей из Европы.

Полтава стала великим триумфом вестернизированной восточно-славянской цивилизации. Но вслед за ним последовала неудача Прутского похода. Бежавший Карл сумел напугать турецкого султана опасностью резко усилившейся России. Стамбул, не мешкая, объявил Петру I войну. И тут царь повторил ту же ошибку, которую за два года до этого совершил его шведский противник. Вместо того чтобы втянуть турецкую армию на территорию Украины и измотать ее, а потом нанести контрудар, Петр сам бросился в наступление на юг и попал в окружение в Молдавии неподалеку от города Яссы на берегу речки прут.

Однако дух русской армии в 1711 году, в отличие от шведской в 1709-м, не был сломлен. У нее хватало воды, энтузиазма и боеприпасов. Сопротивление петровских гренадеров было таким яростным и организованным, а потери янычар такими ужасающими, что командующий турецкой армии легко пошел на переговоры, опасаясь бунта собственных солдат.

Петр отступил на север с минимальными потерями, отказавшись, по результатам мирного договора, только от Азова в устье Дона. Но на самом деле он потерял не Азов, а возможность освободить от турок Балканы и вырваться к Констатинополю и теплому Средиземному морю в тот удобнейший момент, когда в Европе, охваченной многолетней Войной за испанское наследство, никто не мог ему помешать. Больше такая уникальная ситуация в истории не повторится.

Неожиданное продолжение идея Петра о расширении славянской цивилизации на юг получила в XIX веке в знаменитой работе Николая Данилевского «Россия и Европа». Кстати, написана она была на Южном берегу Крыма, то есть на территории нынешней Украины. Там автор купил небольшое имение Мшатка, состоявшее из сада и развалин дома, сожженного французами в Крымскую войну. В этой атмосфере, словно законсервировавшей противостояние Востока и Запада, Данилевский начал писать свой эпохальный труд о всеславянской федерации и необходимости освобождения Константинополя.

Это очень смелое историко-публицистическое произведение, которое напоминало о печальной судьбе Византийской империи, отвернувшейся от православия и завоеванной османами. «Теперешнее название Стамбул, данное ему турками, — писал Данилевский, — не имя, а позорное клеймо... Но Босфорская столица, — не только город прошедшего, но и будущего. И славяне, как бы предчувствуя его и свое величие, пророчески назвали его Цареградом. Это имя, и по своему смыслу, и по тому, что оно славянское, есть будущее название этого города».

Книга Данилевского вышла отдельным изданием в Петербурге в 1869 году. Но она не была прямолинейной апологетикой самодержавия или призывом к простому расширению империи. Славянофил Данилевский требовал завоевания Царьграда не для России, а для всех славян: «Константинополь не должен быть столицею России, не должен сосредотачивать в себе ее народной и государственной жизни — и, следовательно, не должен и входить в непосредственный состав Русского государства... Царьград должен быть столицею не России, а всего Всеславянского союза ».

Война 1877-1878 гг. России с Турцией за освобождение Болгарии получила свое идеологическое обоснование во многом благодаря выкладкам Данилевского. Но когда буквально перед стенами Константинополя русская армия остановилась по приказу Александра II, напуганного возможным конфликтом с Европой, в обществе это было воспринято как измена царя миссии той православной цивилизации, которую он возглавлял.

Мистика истории состоит в том, что буквально через три года император был убит после восьмого покушения террористов, хотя до этого его словно хранила судьба. А Россия, отказавшись от самостоятельной международной политики, подчинила свои интересы Франции и дала втянуть себя в Первую мировую войну, результатом которой стало падение империи и династии. Высшие духовные силы словно отвернулись от материального орудия, оказавшегося не на высоте возложенной задачи.

Но я верю, что спасением для Украины, погрязшей в междоусобицах и политической немощи, стало бы место в будущем Всеславянском союзе, идея которого родилась на ее территории.

Киеву — «второму Иерусалиму», как говорили в средние века, просто предопределено стоять рядом с Москвой — «третьим Римом» и Царьградом — «Римом вторым».

А далее — освободим от скверны и Рим Первый!

Осенью 1708 года Украина стояла на распутье. С кем пойти? С лукавым Западом? Или с единоверной, но не всегда справедливой Москвой? Выбор делал не только Мазепа. Выбор делал весь народ. Это было что-то вроде референдума: вступать в НАТО или нет?