— Сэр, пожалуйста, а мы не можем задержаться? — Я ухватился за его сиденье; грузовик набирал скорость, выезжая на шоссе, где маячили дорожные знаки развязки федеральной автострады.

— Ты сбрендил, парень! — Он включил свет в кабине. — Что ты там потерял? И откуда взял такие шмотки?

— Я познакомился с одной семьей… меня накормили, дали поносить одежду… я должен вернуть — и кроссовки тоже. И поблагодарить. Сказать спасибо и все такое, сэр…

— Ну, да, рассказывай. — рассмеялся он, — раз тебе дали такие шмотки, небось надеешься выцыганить еще чего. Нет, — покрутил он головой, — мы не вернемся. Обратной дороги нет. Лучше подсаживайся ко мне — покажу тебе мой новый гудок.

Во рту у меня пересохло, и я придвинулся поближе.

— Видишь медную ручку.

Он поднял мою руку и положил на золоченую цепочку, свисавшую с крыши кабины.

— Когда я скажу, рви ее вниз, от души.

В это время грузовик выезжал на федеральную трассу, поднимаясь на петлю развязки и вклиниваясь в транспортный поток.

— Давай!

Рев гудка раскатился вокруг.

— Разве он не прекрасен? Разве это не лучший в мире звук? — смеялся Кенни. — Тыщу семьсот долларов за него выложил!

Когда мы помчались мимо стоянки, я еще раз дернул цепочку, посылая прощальный сигнал, улетающий в небо, точно дым от костра.

Последний раз гудок Кенни я услышал в забегаловке в окрестностях Орландо, когда нас занесло во Флориду. Я оглянулся по сторонам, но он не смолкал, продолжая звенеть в ушах. Затурканные официантки в засаленных тапочках, со сверкающими в волосах золотыми сетками, в коротких розовых юбках, обслуживали толстых мужчин и их дородных жен с лупоглазыми детьми, забивших своими телесами оранжевые пластиковые кабинки.

Никто не обратил внимания на рев гудка автопоезда. Всем и так понятно, что это проехал грузовик. Никто даже оглядываться не стал.

Моя ложка упала в «чириоуз»[8] с молоком. Сара показала мне, как делается это блюдо из хлопьев.

— Заказываешь только «чириоуз», молока не надо. Молочник на столе, зачем тратить деньги. — Она опрокинула серебряный молочник в свои хлопья и дала знак взять такой же с соседнего стола, где никого не было. — Джем бесплатно… — Она выгребла ложкой сразу полбанки земляничного джема, шпохнув остальное в мои хлопья. — Масло, конечно, тоже задаром. — Открыв пять пластиковых пакетиков, она вытряхнула светло-желтые комочки в миску и жестом указала мне сделать то же самое. — А в приличных заведениях выставляют еще и кленовый сироп. — Она вылила половину тягучей, напоминающей мед жидкости себе в тарелку, а остаток мне, попутно измазав стол между нашими тарелками. — Теперь обведем… — Она потянулась к красной пластиковой бутылке с кетчупом и зачиркала пастой, точно красным фломастером между нашими мисками, замазав пространство на скатерти. — На пятьдесят центов — и можешь заказать деревенский сыр. — Получившуюся тюрю она стала пахтать вилкой. — Вот теперь круто. Принесите еще сливок, — сказала она официантке, когда та демонстративно громко осведомилась, будет ли она еще что-то заказывать.

— Белая шваль, стерва, — пробормотала Сара в спину уходящей официантки. — Теперь берем. — Сара взяла сахарницу таким решительным движением, точно это был пулемет, и высыпала оттуда половину содержимого в наши тарелки и на стол.

Гудок взревел снова, уже в отдалении. Три быстрых сигнала: «имел я вас всех».

— Пусть все слышат, когда я отъезжаю, — говаривал Кенни, дергая цепь своего гудка на выезде со стоянки.

— Им только легче — одним обормотом меньше, — со смехом замечала Сара.

Гудок автопоезда эхом раскатился по кафе, но никто не выглянул за толстое зеркальное стекло. Если приглядеться, сквозь витрину можно различить длинную цепь грузовиков, точно сказочный ночной мир, неведомый никому. В ушах у меня еще долго стоял этот протяжный рев гудка Кенни, даже после того как он исчез — когда грузовик выкатил на автостраду, и Кенни, наверное, поставил свои любимые записи в стиле кантри, которые Сара к тому моменту еще не выбросила за окно.

Рыжая курчавенькая девочка за соседним столом, которая то причесывала, то поправляла волосы, — наблюдала за моими приготовлениями «чириоуз». Она ковырялась в своей жареной картошке, затем, всякий раз насупившись, буравила меня взглядом, как только я добавлял в свою миску что-нибудь бесплатное. Когда я дошел до кетчупа, лицо ее скисло. Я сделал вид, будто просто так рассматриваю бутылочку, и поставил на место. Подождав, пока она отвернется к матери, я быстро схватил и выдавил кетчуп в тарелку. Мы повторяли этот трюк несколько раз, ей даже удалось меня застать врасплох, когда она вместо того, чтобы обратиться к картошке, неожиданно резко повернулась ко мне, и я замарал кетчупом рубашку на груди. Я думал, она рассмеется. Ничуть не бывало: только еще больше скуксилась. Я почувствовал стыд и разочарование. И больше не принимался за еду, пока они с мамой не убрались из кафе.

Гудок по-прежнему звенел у меня в голове. Я думал, это произойдет раньше, думал, что наконец почувствую облегчение и не буду с содроганием ждать этого утробного рева, всякий раз покидая кабину.

— Ненавижу панк-рок, — сказал Кенни, вытаскивая ее кассету из магнитофона.

— Только педерасты называют это панк-роком. Кенни, сколько раз тебе говорить, невежда ты этакая, голодранец, деревенщина… — она едва не исчерпала на нем поток своих ругательств.

Он схватил в горсть ее кассеты и выбросил за окно. Она с воплем набросилась на него, суча кулаками, так что Кенни чуть не врезался в идущий впереди грузовик. Он выжал тормоза и зайцем пустился вдоль обочины, вернувшись через час с тремя распотрошенными кассетами и лицом, пылающим от ее ногтей. Дрожащими пальцами он вертел одну из кассет, пытаясь замотать пленку обратно.

— Детка, может, еще можно поправить? — просительно заглянул он снизу вверх.

Она вырвала пленку у него из рук.

— Недоделок, сукин сын!

До следующей стоянки они не обменялись ни словом. Она надела парик и платье с блестками. Он опять обещал ждать ее. Она ушла, выругав его на прощание. Но на сей раз он не стал натягивать сапог и брызгаться дезодорантом, а вместо этого протянул мне пять долларов, предложив купить новые комиксы.

— И не торопись, — посоветовал он. — Осмотрись, походи по магазинам до закрытия. Совсем не обязательно тратить все в одном месте.

Я не пошел по магазинам. Я отправился в дайнер. И не стал покупать там гамбургер, хотя денег вполне хватало, и даже не заказывал сырных шариков.

В кармане чужих джинсов, тех самых, подаренных Милкшейк, подпоясанных ремнем Кенни, дважды охватившим пояс, хрустели пять баксов. Я провел ладонью по гладкой коже ремня и запустил руку в карман за пятидолларовой бумажкой, как я делал ночью, когда спал на поролоновом коврике. Когда вытаскивал ремень из джинсов и бережно укладывал под мохнатое колючее одеяло из искусственной шерсти. Это Кенни, навалившись сзади, дышал мне в ухо, подминал — и тогда я невольно вспоминал деда, его проповедь, его мятное дыхание, каменное лицо, с суровыми, будто вырезанными резцом чертами, нечто настолько осязаемое, что знаешь — еще осталось что-то между тобой и бездонным колодцем. И я припоминал каждый пакетик леденцов и книжку с комиксами, украденные из магазина подарков на очередной стоянке. И шептал: «Пожалуйста, накажи меня!» И, прижимая ремень, облегченно засыпал.

— В твоем возрасте вредно засыпать за столом, — склоняется надо мной официантка с голубыми волосами, похожая на фею. Мгновенно проснувшись, вытаскиваю руку из кармана. — Маму ждешь?

Трясу головой в ответ. Дети часто сидят одни в придорожных забегаловках, когда родители отправляются по своим делам. Застать здесь несколько малышей, заснувших за столиками в кабинках, обычное дело. Некоторые водители разъезжают целой семьей. На моих глазах из одной машины вываливалось по семь-восемь человек. Официантки относились к нам по-разному. Одни улыбались одинокому ребенку и притаскивали молочные коктейли и гамбургеры. Другие говорили, что им некогда с тобой нянчиться, у них вся зарплата состоит из одних чаевых. Но в основном они относилось ко мне как к обычному посетителю: услужливо-равнодушно. Проглотив еще ложку круто замешанных «чириоуз», я представил, как смеется Кенни, выжимая цепочку гудка, сверкающую медью — он драит ее каждый день. Сары сейчас с ним нет наверняка: от одной мысли о таком варианте у меня сейчас бы застрял ком в горле: он держит ее руку и они вместе тянут гудок. Я расплатился за «чириоуз» и побежал к месту, где стоял припаркованный грузовик.