Тем временем в королевском совете обсуждался вопрос о ее приеме. Сохранилось свидетельство одного из членов этого совета, президента счетной палаты Симона Шарля, о том, как проходило это обсуждение. Его рассказ заслуживает быть приведенным полностью, поскольку он точно воспроизводит реакцию двора на известие о появлении Жанны.
«На обсуждение совета был поставлен вопрос, должен ли король выслушать ее или нет. С самого начала спросили у нее, зачем она пришла и с какой целью. Она ответила было, что скажет об этом только королю, но когда ей заявили, что ее просят высказаться именем короля, она согласилась поведать мотивы своей миссии. „Мне, - сказала она, - небесный царь поручил сделать две вещи: во-первых, снять осаду с Орлеана и, во-вторых, повести короля на коронацию в Реймс“.
«Выслушав это, некоторые члены совета заявили, что король ни в коем случае не должен доверять этой девушке. Другие же были того мнения, что, поскольку она называет себя божьей посланницей, король должен по крайней мере выслушать ее. Сам король желал, однако, чтобы ее предварительно допросили клирики и люди церкви.»
«Наконец, не без затруднений, было решено, что король выслушает Жанну. Но когда она уже прибыла в Шинонский замок, чтобы предстать перед королем, он, подстрекаемый своими приближенными, все еще колебался в намерении дать ей аудиенцию. Тогда ему указали, что Робер де Бодрикур сообщил письмом о том, что он посылает эту женщину, и что она пересекла занятые врагом провинции, каким-то чудесным образом переправившись вброд через многочисленные реки, чтобы попасть к нему. Это убедило короля, и аудиенция Жанне была дана» (Q, III, 115).
Первое свидание дофина с Жанной состоялось в парадном зале Шинонского замка в присутствии многочисленных придворных. Девушку подвергли очередному испытанию: дофин спрятался за спинами придворных, а его место занял один из пажей. В общем разыграли сцену, более уместную на подмостках народного театра во время представления фарса с переодеванием, нежели в официальной резиденции государя. Ждали, как поведет себя Жанна. Сумеет ли она опознать истинного дофина, повинуясь лишь внутреннему чувству (было известно, что изображений Карла она не видела)? Если бы она обманулась, ее непрочная еще репутация «посланницы небес» оказалась бы безнадежно погубленной, и кое-кто из окружения дофина на это рассчитывал.
Надеждам этих людей не суждено было сбыться. Войдя в зал, освещенный неровным пламенем факелов, Жанна сразу же нашла дофина и приветствовала его низким поклоном. На присутствующих, и прежде всего на самого Карла, это произвело потрясающее впечатление.
Во время суда над Жанной следствие неоднократно обращалось к этому эпизоду. «В «сверхъестественной» проницательности подсудимой судьи видели проявление колдовских чар. Сама она объясняла все очень просто: «Когда я вошла в королевскую палату, я узнала короля среди других по совету моего голоса, который указал мне на него» (Т, I, 89). Думала ли она и впрямь так, или же хотела дать судьям еще одно доказательство божественного характера своей миссии - сказать что-либо определенное на этот счет невозможно. Но вот что обращает на себя внимание при знакомстве с материалами обвинительного процесса: на протяжении почти полугодового следствия и суда Жанна ни разу не назвала сама ни одного имени. Всякий раз, когда речь заходила о поступках, подсказанных ей другими людьми, она ссылалась на бога, «голоса», святых, ангелов, архангелов и т. д. Так, например, отвечая на вопрос следователя о причинах, побудивших ее переодеться в мужской костюм, Жанна заявила, что она сделала это по велению бога и его ангелов (в данном случае в роли ангела выступал Жан из Меца). Отвечая подобным образом, она не только защищала себя, но и стремилась отвести даже малейшую тень подозрений от своих друзей.
Вполне возможно, что этим в какой-то мере объясняется ее заявление, что она узнала неведомого ей прежде дофина по указанию божьего «голоса»: Жанна не хотела назвать того или тех, кто описал ей характерную внешность дофина - причем описал настолько точно и подробно, что она без труда смогла узнать дофина в толпе придворных.
В тот вечер в Шиноне, когда Жанна узнала дофина, он отвел ее в сторону, и они о чем-то долго и тихо говорили. Когда Карл отошел от Жанны, - все заметили, что у него было веселое лицо, а улыбался он редко.
Какие надежды пробудила Жанна в душе дофина, какими словами смогла она убедить его, чем она вызвала его расположение? Ответить на это можно лишь предположительно. Судя по кратким и не очень ясным показаниям очевидцев сцены первой аудиенции, на Карла произвела глубокое впечатление одна из немногих фраз, сказанных Жанной во всеуслышание. Она назвала дофина истинным и законным наследником престола. В устах Жанны эти слова имели совершенно определенный смысл: королем Франции должен быть французский принц. Говоря так, она выражала общее мнение народа, отвергшего предательскую сделку в Труа. Но дофин, по-видимому, понял ее иначе. В те времена ходили упорные слухи, что отцом дофина был не Карл VI Безумный, а один из многочисленных любовников королевы. Распускали эти слухи англичане и бургундцы. Изабелла их не опровергала и тем самым способствовала их распространению. На дофина это действовало самым удручающим образом: в глубине души он сомневался в своих правах на корону. В словах же «посланницы небес» он услышал ответ на мучивший его вопрос и проникся к ней доверием.
Однако решающее слово в определении дальнейшей судьбы Жанны должна была произнести церковь. Жанну послали в Пуатье, где находились парламент (верховный суд) «Буржского королевства» и университет. Там она предстала перед авторитетной комиссией, составленной из пятнадцами богословов и законников.
Комиссии предстояло определить природу «сверхъестественного» вдохновения Жанны, т. е. выяснить, от кого - от бога или от дьявола - исходят ее «голоса» и видения. Комиссия должна была также дать заключение относительно возможности допуска Жанны к войску.
Около трех недель допрашивали Жанну церковники. Это было мучительным испытанием для девушки. Чуть не ежедневно ее подвергали длительным допросам, засыпая множеством трудных, подчас каверзных вопросов. Протоколы допросов Жанны в Пуатье не найдены, но некоторые эпизоды словесных поединков известны из воспоминаний самих членов комиссии.
- По твоим словам, - заявил Жанне как-то профессор теологии Гильом Эмери, - бог хочет помочь французскому народу избавиться от бедствий. Но если Францию освободит сам бог, то зачем же тогда нужны солдаты?
- Солдаты будут сражаться, и бог пошлет им победу, - последовал быстрый ответ.
Другой богослов, монах-францисканец Сеген де Сеген, заинтересовался, на каком языке говорили с Жанной ее святые.
- На лучшем, чем ваш, - ответила Жанна. «Я же, - поясняет брат Сеген, - говорил на лимузенском наречии».
Он стал требовать от нее, чтобы она дала некое «знамение», подтверждающее, что она действительно послана богом, а не является самозванкой, могущей погубить доверенных ей солдат. Тут Жанна уже не на шутку рассердилась: «Я пришла в Пуатье вовсе не для того, чтобы давать знамения и творить чудеса. Отправите меня в Орлеан, и я вам покажу там, для чего я послана. Пусть мне дадут любое количество солдат, и я пойду туда» (Q, III, 20).
Если бы комиссия захотела признать Жанну еретичкой, то в словах молодой крестьянки она нашла бы для этого сколько угодно поводов. Но люди, которые допрашивали Жанну, были трезвыми политиками и верными слугами дофина. Они отлично понимали, что девушка, полная такой непримиримой ненависти к врагам Франции, охваченная столь сильным желанием помочь своему народу, может оказаться очень полезной Карлу в это трудное время. Они видели, как с каждым днем росло влияние Жанны в простом народе.
В Пуатье произошло то же, что и в Вокулере. Еще до того, как комиссия вынесла решение, жители города признали в Жанне освободительницу родной страны. Толпами собирались они у дверей дома, где она жила, подолгу ждали ее появления, а когда она показывалась, приветствовали ее радостными криками. Вести о Жанне быстро разнеслись по другим городам. Народное признание, которое постоянно опережало признание со стороны «верхов», - вот в чем был секрет успехов Жанны. Опираясь на поддержку народа, слабая девушка обретала ту могучую силу, с которой не могли не считаться дофин и его советники.