В КОНЦЕ АПРЕЛЯ В ДОМЕ, ЗАНИМАЕМОМ атташе французского посольства графом Оливье д'Антрэгом, был большой съезд: молодой граф давал прощальный холостой обед своим друзьям, так как на другой день должна была состояться его свадьба с прелестной дочерью генерала Васильчикова. Собрался весь цвет блестящей петербургской молодежи.

В конце обеда, за шампанским, начались тосты. Последний был провозглашен отставным казачьим полковником Ивановичем…

— Я пью, господа, за здоровье счастливейшего человека, которого когда-либо знал, — проговорил он, глядя на жениха, — и да ниспошлет ему Бог дальнейшей удачи во всех делах!

Если бы кто-нибудь обратил внимание на тон говорившего, то был бы поражен усмешкой и загадочным взглядом, которыми сопровождалось это доброе пожелание. Но никому до таких тонкостей не было дела, и все усердно пили вино, радушно разливаемое хозяином.

Да и действительно, молодой граф Лорагю мог считаться баловнем судьбы. Владелец хорошего состояния, аристократ по рождению, он едва ли достиг двадцати шести лет; здоровый, хорошо сложенный, сильный и ловкий, имевший привлекательную внешность и одаренный прекрасным характером, Оливье всегда был украшением кружка знакомых, в котором он вращался.

Немудрено, что он быстро пленил сердце дочери генерала, гордой и непобедимой доселе красавицы.

Когда все гости разъехались, молодой граф поспешил в дом своей невесты. Молодая княжна Васильчикова была одной из красивейших девушек Петербурга и чуть ли не первой по уму, образованию и душевным качествам при петербургском дворе. Она являлась олицетворением мечты любого молодого человека, намеревающегося избрать себе подругу жизни. Но из всех своих многочисленных поклонников княжна предпочла молодого графа Оливье д'Антрэга, а ее отец, представив дочери свободу выбора, не противился ее желанию стать женой молодого дипломата.

Последний вернулся домой в этот вечер сильно озабоченный, так как его невеста показалась ему менее веселой и беспечной, нежели обыкновенно. Какое-то облачко легло на ее лицо, и он напрасно старался развеять его, развеселить ее своими шутками, дружеским разговором и мечтами о близком счастье и предстоящем браке.

Войдя в свою спальню, Оливье заметил на маленьком столике у кровати запечатанный конверт; сердце его забилось под влиянием какого-то тревожного предчувствия, когда он дрожащей рукой разорвал конверт, и взгляд его упал на большой лист бумаги, украшенный необычного вида печатью, в центре которой ясно выступали два скрещенных кинжала. Письмо содержало всего несколько слов, написанных печатными буквами, очевидно, для того, чтобы замаскировать почерк:

Эта фраза, очевидно, относилась к его будущей свадьбе.

Как конверт попал к нему в комнату? Кто и с какой целью хотел помешать ему жениться? Эти вопросы вереницей прошли в голове графа. Но сколько он ни напрягал свою память, никак не мог разгадать этой тайны. Чтобы получить какие-нибудь сведения, граф звонком вызвал своего слугу.

Лоран тотчас явился на зов.

— Кто принес это письмо? — спросил его граф.

— Никто не приходил к нам с вашего отъезда после обеда.

— Ты твердо уверен в этом?

— Так же твердо, как в том, что теперь очень поздно и что графу пора спать!

— Хорошо, Лоран, оставь меня!

Затем, оставшись наедине с собой, Лорагю снова задумался о мистификации, которой неожиданно подвергся.

При других обстоятельствах он, быть может, не придал бы этой записке особого значения, но в сочетании со странным невеселым настроением его невесты она приобретала какой-то таинственный, недобрый смысл.

Кто, в самом деле, мог положить ее сюда, в его спальню, и сделать это, не будучи замеченным? Конечно, существовали разные тайные общества, прибегавшие к подобным приемам угроз, но он не имел с ними ничего общего и не мог даже предполагать, что навлек на себя чье-либо неудовольствие или гнев.

Рассмотрев вопрос со всех сторон, граф пришел наконец к заключению, что то была просто шутка со стороны кого-нибудь из его друзей, бывших у него на обеде. Спальня находилась рядом с курительной комнатой, и ничего не могло быть легче, чем незаметно подбросить записку на его столик.

Мысль заподозрить Лорана ни на одну минуту не приходила ему в голову. Этот верный слуга вполне заслуживал безграничного доверия своего господина. Еще его отец, дед и прадед служили семье д'Антрэг и считались как бы ее членами; бесконечная преданность Лорана молодому человеку не позволила бы ему принять участи в шутке, которая хотя бы на минуту могла встревожить молодого графа. Прежде чем поступить на службу к Оливье д'Антрэгу, Лоран служил в кирасирах, где усвоил чисто военное прямодушие и строгое исполнение своих обязанностей. Что же касается подкупа или каких-либо других способов воздействия на него, то об этом нечего было и думать: его неподкупность и честность были вне всякого сомнения; также нельзя было подействовать на него и силой, так как человек этот обладал геркулесовым телосложением. В бытность свою на военной службе он не раз, ради забавы, схватывал сзади телегу за задние колеса, и пара дюжих упряжных лошадей не могла сдвинуть ее с места. Когда он уезжал в Россию, сопровождая молодого графа, старый маркиз сказал ему:

— Лоран, я поручаю тебе моего сына; помни, что это последний из д'Антрэгов!

И верный слуга всегда помнил это, не спуская глаз с молодого графа.

Таким образом, последнее предположение Оливье было наиболее вероятным: в числе его гостей находилось много молодых людей в том возрасте, когда шутки еще простительны; и эта записка, так сильно встревожившая его в первый момент, в сущности, не выходила за дозволенные пределы шутки.

Несколько успокоенный этими рассуждениями, граф почувствовал некоторое облегчение; тем не менее пережитое волнение отозвалось на нем: он ощущал известное возбуждение и томительную сухость во рту. Подле него на столике стояли графин с водой, вазочка с сахарным песком и флакон флердоранжа. Он протянул руку к графину, приготовил себе питье и стал пить его большими глотками с видимым наслаждением. Утолив свою жажду, граф, полулежа на диване, предавался мечтам, которые унесли его далеко от действительности, и вскоре, сам того не замечая, погрузился в легкую дремоту; но едва он задремал, как с ним стало происходить что-то странное: голова его отяжелела, руки и ноги как будто налились свинцом, а силу воли точно сковало железным кольцом. В этот момент ему показалось, что одна стена его спальни раздвинулась и из нее вышли четыре человека. Они приблизились к нему, надели ему повязку на глаза и подняли его на воздух. Графу казалось, что его куда-то несут.

Наконец это чувство беспомощности прошло. Граф очнулся, открыл глаза и увидел себя в совершенно незнакомой комнате. Он вскочил на ноги и тут только заметил, что он не один: в нише, совершенно защищенной от света, была видна тень сидящего человека.

— Граф Лорагю, — послышался из ниши голос, — вас привели сюда, чтобы вы сейчас дали торжественное слово формально отказаться от руки вашей невесты.

Несколько минут граф, пораженный всем происходящим, молчал, а затем, справившись со своим волнением, спросил, стараясь придать словам как можно более насмешливый тон:

— Ради чего я должен это сделать? Ради того, может быть, чтобы на ней мог жениться один из мошенников вашей шайки и воспользоваться ее богатством?