Очень часто получение пленными денег зависело от субъективных факторов. Например, от добросовестности и лояльности чиновников разного уровня. Иногда проблемы удавалось решать на месте своими силами, как это сделали каролины в Соликамске в 1710 году, дав взятку «немецкими чулками» местному воеводе, который всячески затягивал выдачу денег. Но нередко приходилось обращаться за помощью в более высокие инстанции. Хил ков в июле 1705 года написал специальный мемориал в Королевский совет с жалобой на полковника Гамильтона, который своим бездействием препятствовал получению денег. В 1705 году вексель Книперкроны на 2000 ефимков, который предъявил Долгорукий, шведские власти отказались оплатить, так как случайно или умышленно резидент не поставил на него личную печать. А в начале 1703 года русские генералы, получив письмо из России о переводе 10000 рублей, несмотря на острую потребность в деньгах, задержали их раздачу и попросили прислать дополнительные указания, как распределить эту сумму.
Очевидно одно: деньги поступали весьма нерегулярно и их всегда не хватало для того, чтобы купить еду в достаточном количестве, необходимую одежду и платить за жилье.
С 1705 года шведские власти поставили русских офицеров в Стокгольме перед дилеммой: либо самим оплачивать проживание, либо быть готовым к переселению в провинцию. Стоимость аренды была довольно большой. Русский канцлер Ф.А. Головин несколько раз порицал своего двоюродного брата генерала А.М. Головина, что тот снимает, как ему казалось, слишком дорогое жилье. Хилков в качестве ответной меры просил русские власти ввести оплату жилья для шведских офицеров, что, кстати, не было сделано.
Не стоит забывать и о том, что поступающие с родины средства распределялись неравномерно. Например, в поступившем в 1712 году в Сибирский приказ вместе с денежным переводом предписании от Фельдт-комиссариата было велено выдать «подполковникам и майорам по 3-месячному содержанию, остальным за 2 месяца». Да и русские генералы в Швеции получали переводы более регулярно, чем их товарищи ниже рангом. Во многом это было оправданно, так как они оплачивали аренду жилья, в котором вместе с ними проживали их однополчане.
Определенные материальные проблемы, особенно в первые годы плена, испытали иностранцы, заключившие контракт на военную службу в русской армии и не имевшие собственности, а часто и родственников в России. Их жизнь и жизнь их семей зависели только от жалованья, которое они получали. Некоторые не выдерживали тягостей плена и вновь меняли место службы. Остальные же надеялись на помощь. Русским уполномоченным приходилось неоднократно брать деньги в долг для оказания помощи именно этой категории пленных. Несколько раз небольшие суммы выдавали соотечественникам английский и голландский резиденты в Швеции, но денег все равно не хватало.
«Окажи милость, призри жену и детей… живучи на бархатовом дворе[41] от незнаемых разбойников все свое имение потеряли» — такими словами описал Петру I положение своих родных в Москве Леонард фон дер Стам[42]. Иногда, для придания прошениям большей действенности, пленники обращались за поддержкой к дипломатическим представителям своих стран в Москве. Так, в апреле 1702 года прусский резидент Г.И. фон Кейзерлинг ходатайствовал перед Ф.А. Головиным о том, чтобы власти ускорили перевод денег для плененного под Нарвой артиллеристского капитана Альбрехта де Кордеса и его подчиненных. Это возымело действие, и спустя несколько дней по распоряжению царя Кейзерлингу было выдано из Новгородского приказа 300 рублей для перевода в Швецию.
С 1703 года русские власти стали выдавать иноземцам «полное» жалованье, часть которого оставляли в России для их семей, которые не меньше своих кормильцев нуждались в деньгах. Любой сбой в этой практике грозил обернуться для них большими проблемами, как это случилось, например, в 1706 году. Тогда в Посольский и Челобитный приказы поступило несколько прошений от родственников пленных, которые жаловались на то, что жалованье за предшествующий год полностью ушло в Швецию, а они ничего не получили и им пришлось закладывать «дворы и животы».
В результате в следующем 1706 году по приказу Головина не выплаченные ранее деньги получили родственники иноземцев: «за полковника Иваницкого — жена Варвара, Петра Лефорта — тетка, жена генерал-майора Франца Лефорта Алена, дочери полковника Фон Делдина — Катерина, Марья и Александра, жена Вестова — Алена, жена Александра Гордона — Катерина, жена Гулица — Анна, жена Фандервиуса — Александра, жена Гордона — Акулина, жена Балсыря — Варвара, за Менезиуса — мать, вдова Марья, за Якова Гордона взяла тетка, жена полковника Гордона Катерина, за Эленгузена — дядя золотарь Яган Коллер, за Базиря — жена Алена, за Гомона — мать вдова Анна, за Петра и Матвея Абрамовых — отец».
Опасаясь неприятного резонанса от невыплат денег для «иноземцев», русские власти стали особо внимательно относиться к их переводу, иногда даже ущемляя интересы русских пленных. Например, в соответствии с отчетом Военной канцелярии за 1712 год, жалованье было выдано только офицерам-иностранцам, а русские его не получили совсем.
Еще одна категория оказавшихся в плену требовала особого внимания властей — прежде всего шведских. Речь идет о вдовах, которые даже после гибели их мужей, офицеров и рядовых, продолжали оставаться в военных обозах. Особенно много их оказалось в плену после Полтавы. Именно о них беспокоился граф Пипер, направляя в совет и самому королю просьбы об оказании им государственной поддержки. В результате вдовы стали получать небольшие суммы вплоть до того момента, пока в Фельдт-комиссариат не приходили известия об их новом замужестве. В этом случае поддержка немедленно прекращалась.
В соответствии с практикой войн того времени расходы по содержанию большей части унтер-офицерского и рядового состава пленных ложились на государство, которое держало их в плену. В Швеции и России пособие, выдаваемое им, называлось по-разному: «кормовое содержание», «корм», «кормовые деньги», «королевское» или «царское» жалованье и т.д. В зависимости от конкретных обстоятельств, как объективного, так и субъективного свойства, размер пособия менялся. Так, если каролины в России до 1709 года получали от 4 до 3 денег на день, то после Полтавы, когда их количество выросло в десятки раз, кормовое содержание сократилось до 2 денег надень. Русские пленные, напротив, сначала получали от 3 до 4 копеек, а после — от 5 до 8 копеек в день. Тем не менее это вовсе не означало, что материальное положение русских пленных было лучшим; постоянная нужда была вызвана, например, более высокой стоимостью продуктов питания в Швеции, чем в России, а тем более в Сибири.
Регулярное поступление кормового содержания для рядовых пленных было предметом постоянного внимания со стороны уполномоченных. На протяжении всей войны и русские и шведы обвиняли своих оппонентов, что выплаты для их соотечественников поступают нерегулярно или не поступают вовсе, а размер их не соответствует принципу взаимности. Их озабоченность вполне понятна, так как для пленных, которые в большинстве своем не получали переводов из дома и не могли брать деньги в долг, пособие было жизненно необходимым.
Примечательно, что в первые годы войны в России и в Швеции такое государственное пособие получали не только рядовые, но и часть офицеров. В условиях, когда жалованье с родины поступало крайне нерегулярно, это давало дополнительный, пусть небольшой, но реальный шанс выжить. В 1702 году, по записям русского резидента, шведские власти стали давать кормовое содержание тем офицерам, которые не получали помощи из дома. Речь идет, судя по всему, об иностранцах на русской службе. После Полтавы состав тех, кто получал содержание из шведской казны, вновь расширился: в него вошли некоторые русские капитаны, поручики и адъютанты. Такое послабление было попыткой помочь своим соотечественникам в России. Увеличился и размер содержания для русских пленных, достигнув пяти, а для некоторых шести денег на день. При этом у рядовых размер королевского пособия был больше, чем у офицеров.