Состав охраны также менялся в зависимости от обстоятельств. С поля боя и при перемещении из одного населенного пункта в другой группы пленных сопровождали отряды военных. На местах проживания охрана формировалась из других источников. Частью это были служащие в местных гарнизонах старые солдаты и инвалиды или городская стража, а частью — вооруженные горожане и крестьяне, выполнявшие таким образом обязательную повинность. Время от времени местное население, которое было обязано не только размещать, частично содержать, но и охранять военнопленных, выражало свое недовольство, иногда направляя его против самих несчастных пленных, как это было, например, в Тобольске в конце апреля 1712 года. Тогда жители города, измученные несколькими пожарами подряд и не имевшие физической возможности выполнять обязанности по охране пленных, обратили весь свой гнев против каролинов, обвинив их в поджогах.

Из дневника лейтенанта Kara: «29 апреля 1712 г. ночью в татарской части города произошел пожар. Денщик или слуга князя Гагарина по фамилии Черепцов стал звонить в большой колокол, и русские, поднятые по тревоге, принялись избивать шведов. В результате лейтенанты Линдберг, Круз, корнеты Дикман, Эмпорагиус, один капрал и слуга корнета Энгельгардта были убиты. Кроме того, пострадало 96 офицеров и рядовых».

В Шведском королевстве ситуация была во многом схожей. Обязанности контроля за пленными были возложены на городские магистраты, распределявшие нагрузку по охране между городской стражей и местными жителями, которые время от времени открыто показывали свое недовольство.

Стоит отметить, что происходившие время от времени столкновения пленных с местными жителями, как в России, так и в Швеции, во многом, были спровоцированы непониманием и неприятием «чужой» культуры. Не случайно такие случаи происходили, как правило, не в столицах, где было много «инородного элемента», а в провинциальных городах. Надо отметить, что власти обоих государств пытались отслеживать все случаи конфликтов и преступлений, тем или иным способом наказывая виновных.

Лейтенант Андэш Пильстрем в своих записках с удовлетворением отметил, что тобольские власти подвергли порке хулиганов, которые напали на него на городском рынке, а разбойники, ограбившие и убившие в 1720 году капитана Ульфсакса, были пойманы и казнены. Не менее показательны и «шведские» эпизоды. Например, 3 сентября 1716 года городской суд Йёнчёпинга вынес приговор по делу драгуна Фагерстрёма, который, столкнувшись однажды вечером на рынке с неким русским пленным, ранил его шпагой в корпус и руку. Суд приговорил его к оплате расходов русского на медикаменты. Но особо впечатляет решительность и строгость короля, который настоял на проведении суда над губернатором все того же Йёнчёпинга Паткулем в 1718 году после того, как всему миру стало известно о гибели по его вине на острове Висингсё сотен пленных.

Одним из важных ограничительных мер плена является контроль над перепиской военнопленных. Исторической практикой предусматривалась перлюстрация (просмотр) писем для того, чтобы предотвратить передачу сведений разведывательного характера и жалоб на тяжелое положение, так как это могло бы повлечь за собой карательные меры для их визави. Просмотром писем шведских пленных в России занимались служащие Посольского приказа, а затем Коллегии иностранных дел. В Швеции аналогичные функции выполняли служители Штатс-конторы и Почтового ведомства во главе с Ю. Шмедеманом.

Порядок проверки и отправки корреспонденции в обеих странах был примерно одинаков. Уполномоченные лица в установленные сроки (раз в неделю, раз в месяц) приходили к главам колоний[35] или старшим офицерам за письмами, которые отправлялись в соответствующую канцелярию. Там их переводили и составляли краткие экстракты, на основе которых более высокие чиновники принимали решение о лояльности содержания и перспективах отправки. В России функции перевода и оценки выполняли разные люди.

«Противного ничего не найдено» — так писали переводчики со шведского языка в русской канцелярии. После вынесения положительного или отрицательного резюме вышестоящие чиновники принимали решение об отправке почты по адресу.

В первые годы после начала войны этой работой занимался Петр Койет. Но в 1706 году в Москву пришло письмо Хилкова, в котором он недвусмысленно выразился, что этому человеку верить нельзя. «А в Койете мы сомневаемся», так как именно он «пропустил в Стокгольм грамотки книперовы», в которых было много жалоб. А это повлекло за собой многие репрессии для русских. Со временем работу по анализу писем возглавил Венедикт Шилинг.

«Венедикт Густавов сын Шилинг» был среди пяти «волонтеров и канцеляристов», которые приехали в Москву с посольством барона Ю. Бергенгиельма. В ноябре 1699 года они пришли в Посольский приказ и заявили, что король велел им два года оставаться в России для изучения языка, не представляя, насколько долгими окажутся эти «два года». С началом военных действий он был интернирован, а через два года поступил на русскую службу в Посольский приказ.

В Швеции переводом, анализом и отправкой писем занимались одни и те же люди: Юхан Шмедеман и инспектор Русского двора Петер Линдман. Позднее к ним присоединился Энох Лильемарк.

Энох Лильемарк имел высокую квалификацию и перед войной служил переводчиком у губернатора Ингерманландии. В 1703 году в армии генерала Мейделя стал обер-аудитором, но вскоре его вернули в королевскую канцелярию, назначили секретарем и поручили заниматься переводом устных и письменных прошений русских пленных. Но этим он не ограничился и впоследствии стал главным специалистом по работе с тайнописью русских. Именно он пытался расшифровать шифр резидента Хилкова. Видимо, неслучайно он получил у русских прозвище «ищейки».

Процедура перлюстрации занимала довольно много времени. Учитывая условия военного времени, а в России еще и отсутствие регулярной почтовой службы вкупе с физической удаленностью некоторых мест ссылки пленных, не вызывает особого удивления тот факт, что письма как частные, так и официальные шли до адресатов несколько месяцев, в особо запущенных случаях — несколько лет. Русские и шведские уполномоченные представители регулярно писали жалобы на задержку писем, которую они считали преднамеренной. Одним из надежных способов ускорить прохождение почты была передача ее с нарочным, но этот способ был недоступен большинству пленников.

Основным содержанием писем были просьбы о присылке денег и векселей. При этом категорически запрещалось жаловаться на условия жизни в плену. Та корреспонденция, которая содержала подобные жалобы, задерживалась и навсегда оседала в недрах канцелярий. Так, резолюция «удержано» была поставлена русским секретарем на письме капитана Ионы Телберта (искаж. от Табберта), отправленного из Сибири в Стокгольм в 1714 году. Власти не могли допустить, чтобы информация о том, что «многие из нижних и высших офицеров принуждены у мужиков работать, также от нужды женились графы и бароны на старых финских бабах и их дочерях только для того, чтобы добыть себе хлеба», стала известна в Швеции, так как это усложнило бы и без того непростое положение русских пленных. Еще свежи были воспоминания о том, что произошло в конце 1711 года, когда в Швецию попало письмо графа Пипера, в котором сообщалось, что русские отправили в Сибирь подполковника Кульбаша и капитана Сакса. Ответной реакцией Королевского совета тогда стала высылка всех знатных русских пленных из Стокгольма. Кстати, узнав об этом, Петр пошел на аналогичные ответные меры, и в итоге все закончилось значительным ухудшением положения пленных с обеих сторон.

И все же пленники не оставляли попыток сообщить на родину о своих трудностях, справедливо полагая, что гласность может изменить ситуацию. Самой распространенной уловкой была отправка записок «под конвертом» писем нейтральных лиц. Особенно преуспели в этом каролины, активность которых привела к принятию специальных распоряжений русскими властями. В частности, 1 января 1716 года был опубликован царский указ «О запрете переписки жителей Эстляндии и Лифляндии и шведских пленных со Швецией», во втором пункте которого был специально оговорен запрет на помощь шведам. Ситуация для властей еще более усложнилась в 1714-1718 годах, после того как уроженцы прибалтийских провинций, ставшие в результате завоеваний из шведских русскими подданными, стали «выходить» из плена и уезжать домой. Они довольно часто соглашались передать письма своих бывших товарищей. Стоит отметить, что такую услугу оказывали каролинам многие иностранцы, находившиеся в это время в России, в том числе дипломаты, что было зафиксировано Именным указом от 17 июня 1718 года, грозившим карательными мерами всем, кто тайно помогает шведам.