Что же до мнения Троицкого. С одной стороны, похвально — он не изменяет формационному подходу в оценке глобальных явлений истории. Но если посмотреть с другой стороны — он стал явным заложником марксистских постулатов, оговоримся, не самых худших при объяснении исторических процессов. Поэтому попробуем задать несколько вопросов и проанализировать их. Даже не будем обсуждать актуальную сегодня проблему из теории борьбы общественно-экономических формаций, почему «передовой» социалистический строй (а история давала ему шанс в отрезок из 70 лет) так и не победил отвратительный и сладко загнивавший капитализм.

Если вернуться к формационному противостоянию начала XIX столетия, то можно поставить следующие вопросы. Если Франция являлась тогда передовой капиталистической страной, а сам Наполеон олицетворял прогрессивные идеи (в военном деле уж точно — самые новаторские и передовые), то почему, в столь короткие сроки, идя от победы к победе и добившись господства в Европе, его «звезда» так быстро закатилась? Какая такая социально-политическая сила позволила ему «вырвать поражение из рук победы»? Если капитализм более прогрессивный строй, чем феодализм, то почему буржуазная Франция, находясь в зените своей военной славы, в конечном итоге потерпела поражение от дряхлеющих феодальных монархий Европы? Может быть, прогрессивный европейский капитализм на какой-то период заблудился в дебрях времени? Или имперское бремя для Наполеона оказалось непосильным? Отвечая на поставленные вопросы, сразу можно предположить, или европейский феодализм еще не исчерпал свой потенциал (смог же он одолеть в итоге одного из лучших полководцев в мировой истории), или что-то тогда было не так в буржуазной «консерватории» наполеоновской империи. Думаю, в такой постановке оба предположения правомочны.

Во французской литературе встречается утверждение одного из самых маститых в прошлом биографов Наполеона известного историка и члена Французской академии Л.А. Тьера. Он, говоря о 18-м брюмере, заметил, «что по способу, как человек овладевает властью, можно судить, как он ею будет пользоваться»^{125}. Как известно, Наполеон Бонапарт взял власть при помощи воинской силы или посредством государственного переворота, роялисты бы сказали — путем грубой узурпации. Поэтому даже не появляется тема для дискуссий, как узурпатор стал императором. Механизм этого хрестоматийного явления (как проявления бонапартизма) — построение института единоличной власти на развалинах предшествующих либеральных и демократических учреждений, неоднократно описан и поэтапно разобран в исторической литературе. В данном случае вполне закономерно может возникнуть другой вопрос, связанный с очень быстрой эволюцией честолюбивого генерала с революционным прошлым — почему сын бедного корсиканского дворянина, став французским императором, так старался адаптировать себя и свою империю к рамкам старой феодальной Европы? Как-то уж очень быстро забылся один из главных лозунгов французских революционеров — «Смерть королям!» Как не крути, а провозглашение империи — это возврат к монархической (наследственной) форме правления, больше свойственной феодализму, а отнюдь не капитализму[105]. Три родных брата, сын и шурин по его назначению стали королями[106] (и даже менялись тронами по его приказу), пасынок — вице-королем, маршалы — герцогами и князьями, а германские курфюрсты и герцоги, доказавшие свою преданность императору, но его распоряжению и из его рук удостоились королевской короны. А активная семейная матримониальная политика Наполеона — брачные альянсы его родственников с августейшими коронованными особами, потомками древних домов Германии и Италии?[107] А повторный брак Наполеона на австрийской эрцгерцогине Марии-Луизе? Что это, как не явная попытка войти на равных в семью феодальных европейских государей, а также откровенное желание стать родоначальником новой легальной династии правителей европейского континента? А сколько сил французская дипломатия потратила на то, чтобы титулы самого Наполеона были признаны всеми континентальными государствами, хотя чаще всего это происходило после побед французского оружия. Если же открыть биографические справочники, то без особого труда можно заметить, что подавляющее число французских генералов и высших гражданских сановников того времени получили (отнюдь не по происхождению) титулы баронов и графов империи в 1808—1814 гг. Не подсчитывал, но интуитивно можно предположить, что баронов и графов во Франции в тот период было больше, чем в России. А ведь феодальное титулование явно нарушало провозглашенный революцией принцип «равенства» — новое дворянство поднималось над простыми гражданами. Да и другие, некогда популярные лозунги («война дворцам», «смерть аристократам») были полностью преданы забвению. Бежавшие от ужасов революции «недорезанные» французские дворяне охотно принимались Наполеоном на службу, особенно на придворную. Ему явно льстила сама мысль, что его будут окружать тесной толпой носители старинных аристократических фамилий, занимавших почетные первые места в летописях королевской Франции[108]. Уже став пожизненным консулом французский полководец отказался играть роль президента на американский манер, а сразу завел Консульский, а затем и Императорский Двор, его престали называть «гражданином Бонапартом» и уже именовали Наполеоном Бонапартом, а затем появилась всем известная императорская монограмма с его инициалами «NB». А Двор Наполеона был самым дорогостоящим в Европе (не чета весьма скромному Двору российского императора) и перещеголял блеском, великолепием, роскошью и пышностью даже расточительных Бурбонов. Одна коронация 1804 г. чего стоила! Она затмила все предшествующие подобные церемонии, и смею предположить, до сих пор является ориентиром для современных презентаций нуворишей и самого разного уровня торжественных мероприятий, от государственных до международных.

Значит, для «коронованного представителя восторжествовавшей революции» были все же весьма привлекательные моменты в феодализме, если он восстановил не только католическую церковь, но и придворный этикет, копировавший обычаи королевских дворов, создал новое имперское дворянство и, по сути, ввел феодальную иерархию в своем государстве (титулы как часть системы). Ведь Наполеон подражал не только античным идеалам императорского Рима, но и старался отождествлять свою империю с державой Карла Великого, а себя позиционировать как его духовного наследника^{126}. Еще бы — пятнадцать лет почти непрерывных войн и в итоге — мощнейшая европейская империя, сколоченная одним человеком! Это ли не величие? Такое под силу лишь великому человеку! Украшенный роскошной мишурой показной фасад наполеоновского цезаризма имел вполне осязаемые политические цели. Именно поэтому кто-то из современников Наполеона называл его (как называют и сейчас) великим человеком, а кто-то — «гением ада».

Безусловно, французский император пытался влить новое вино в старые меха. Крутой поворот от республиканских принципов в сторону старорежимных механизмов был попыткой изменить форму существования при сохранении прежнего содержания, наложить на республиканские учреждения монархический отпечаток, придать новому порядку большую устойчивость. При этом было бы конечно странно не заметить объективную антифеодальную направленность многих его действий. Наполеон как наследник революции в подвластных и подконтрольных его империи странах действительно стремился дать политическую и общественную организацию, соответствующую государственному и правовому устройству Франции. Но для чего и почему он это делал? Из-за сочувствия угнетенным и обездоленным или же ради прогресса? В данном случае им, как прагматиком, преследовалась вполне конкретная и откровенная цель — унифицировать и прочнее привязать всю Европу к постреволюционной Франции, а в итоге создать единую европейскую империю под своим скипетром, а весь континент превратить в захваченный для французской промышленности рынок. В первую очередь он стремился максимально использовать людские ресурсы европейских народов (в качестве пушечного мяса) и безжалостно эксплуатировать экономику подвластных территорий (своего рода экономические колонии) исключительно в интересах своей империи, все это для утверждения тотального господства Франции на континенте[109]. В целом — универсалистский вариант объединенной Европы, осуществляемый военной силой. Это ли не вооруженный грабеж? Я уже не говорю об огромных контрибуциях, конфискациях, реквизициях, поборах, принудительных займах, секвестрах, о содержании войск за счет местного населения подвластных стран, о постоянных территориальных приращениях к наполеоновской империи до 1812 г., о свозе культурных ценностей и исторических памятников в Париж и т. п.^{127} Уж кто-кто, а бывший бедный лейтенант артиллерии, добившийся провозглашения себя императором всех французов, обеспечил свое финансовое благополучие, получил в свои руки власть, а затем упрочил ее над всем континентом посредством хорошо организованного военного экономического грабежа в европейском масштабе.