Нет сомнения, что французские разведывательные службы задолго перед войной получили задание осуществить информационную подготовку индийского проекта. Явно не случайно наполеоновские разведывательные службы проявляли и пристальный интерес к казачьим регионам, особенно к колыбели российского казачества — Дону. О намерениях французов «взбунтовать донцов, как народ, к которому они имеют особое уважение и благорасположение, которого желают снискать ласкою», писал в 1812 г в своих письмах из армии и английский генерал Р.-Т. Вильсон{255}.

Действительно, наполеоновская разведка в первую очередь проявляла парадоксальное внимание к сынам донских степей. Еще в 1808 г. неизвестный французский информатор доносил из России в Париж, что «казаки терпеть не могут жителей Великороссии, почти так, как ирландцы — англичан»{256} Такого рода заявления в агентурных донесениях наполеоновских резидентов в России являлись характерными и для последующих лет. Вот типичный образчик в разведывательном послании 1811 г.: «… если вспыхнет война, казаки, которые очень недовольны, будут плохо сражаться, и легко можно поднять их на восстание, обещая им независимость.»{257}. Еще раньше, в 1810 г., французская разведка отправила на Дон двух агентов для сбора сведений, а также с целью проведения антирусской пропаганды{258}. Сам Наполеон перед походом в Россию сделал заказ историку Мишелю Лезюру написать специальную работу — «Историю казаков».

Стойкая этносоциальная отчужденность казачества от прочих жителей страны на самом деле реально существовала как до 1812 г., так и на протяжении последующей истории российской империи. Но степень этой дистанцированности и отгороженности от других слоев общества наполеоновские разведки чрезмерно преувеличивали. Во власти такой, в корне ошибочной, убежденности находились и многие генералы Наполеона. Особенно грешил слабостью к казакам неаполитанский король маршал Иоахим Мюрат, злые языки даже приписывали легко увлекающемуся шурину Наполеона мечты о создании отдельного казачьего царства по заключении мира{259}. Во время и после сдачи Москвы русские завязали контакты с французским авангардом, находившимся под его командованием. Мюрат был растроган изъявлениями восхищения и уважения, расточаемыми в его адрес казачьими командирами. Поэтому нельзя исключить, что в условиях постоянного соприкосновения с донскими полками, наполеоновские эмиссары действительно, прощупывая казачьи настроения, попытались сделать недвусмысленные предложения кому-либо из близкого окружения донского атамана М.И. Платова. После этих сношений даже поползли упорные слухи о переговорах донцов с французами и о возможной их измене{260}. Окончательно иллюзии по отношению к казачеству у Наполеона и его окружения рассеялись лишь в течение второго периода русской кампании 1812 года. Покидая же Россию, французский император приказал сформировать из поляков в противовес русской иррегулярной коннице и для борьбы с ней части кракусов — нечто похожее на казачьи войска.

Приведенные выше факты подтверждают мнение о том, что Наполеон в 1812 г., стремясь достичь европейского господства, ставил перед собой долгосрочные цели. Если проанализировать его индийский проект с позиций сегодняшнего дня, то он, безусловно, представляется не столько смелым, сколько утопичным, поскольку налицо имелся контраст между задуманным планом и реальными возможностями для их осуществления[167]. Авантюризм действий французского императора, помимо субъективного фактора, можно объяснить крайне скудной информацией об азиатском регионе: ведь многие европейцы, современники событий, считали такой план вполне осуществимым.

Без всякого сомнения, Наполеон после 1801 г. расширил свой диапазон сведений по интересующим его восточной проблематике (чему во многом способствовали французские ученые, дипломаты и разведчики), но в целом взгляды французского императора не выходили за рамки общих европейских представлений. Поэтому можно предположить, что он продолжал мыслить в рамках геополитических шаблонов 1801 г. и предложенного Павлом I плана индийской экспедиции.

Возможно, после получения дополнительной информации (особенно сведения собранные посольством генерала Гардана в Персии в 1807—1808 гг.), произошли некоторые изменения в его воззрениях о количестве войск и сроках, необходимых для проведения такой операции. В деталях, в частности, в выборе маршрутов движения для экспедиционной армии, особых перемен не было, о чем свидетельствовала определенная географическая направленность усилий французской стратегической разведки перед 1812 г.

Сами англичане всерьез опасались реализации наполеоновского замысла. Видимо, не случайно в 1809 г. и даже в 1814 г. Великобританией с Персией и афганскими племенами были заключены соглашения, запрещающие пропуск через иранскую территорию в направлении Индии войск иностранных государств (договоры уже были направлены не сколько против французов, а против русских). Мало того, персы должны были стараться побудить к аналогичным действиям Хиву, Бухару, Коканд и Кашгар{261}.

Необходимо отметить и ряд факторов, оказывавших влияние на принятие значимых и важных решений как непосредственно Наполеоном, так и близких к нему сановников его империи. Авантюрный дух, крайний динамизм и почти революционный характер событий наполеоновской эпохи формировали, оказывали влияние и способствовали изменениям в ментальности у французской военно-политической элиты. Возникало своеобразное «опьянение всемогуществом», которое испытывали многие высшие чиновники в парижских коридорах власти после непрерывного цикла громких наполеоновских побед, что приводило к утрате чувства меры и инстинкта страха перед грядущими политическими рисками. Хмель и эмоции быстрых «революционных» успехов легко кружили головы, что сказывалось на логике рассуждений и построениях, нацеленных на изменения масштабности тогдашней геополитической ситуации в свою пользу. Психологические сдвиги, порожденные резким взлетом и постоянным ростом военного могущества, внушали иллюзии Наполеону и его окружению в отношении исхода любой операции в предстоящей борьбе. В то же время, французский полководец не мог предположить всех трудностей (мог предвидеть лишь небольшую часть), которые встретились бы на пути претворения в жизнь такого грандиозного и непредсказуемого мероприятия: он слабо представлял себе обстановку не только в Индии, Средней Азии и на Кавказе, но и, что особенно тогда было важно лично для него, в России.

Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика i_059.png
«Постой-ка, не в свои ты сани, брат, садишься». Раскрашенная гравюра И. Иванова. 1813 г. ГИМ

Конечное осуществление замысла индийского похода Наполеона напрямую зависело прежде всего от результатов кампании 1812 года. В то же время этот проект был тесно связан и, вероятно, заметно повлиял на процесс планирования войны с Россией. На наш взгляд, наполеоновская стратегическая концепция в 1812 г. заключалась в следующем. Предполагалось в течение от нескольких недель до двух месяцев нанести поражение русским войскам в пограничных сражениях. После чего французский полководец при заключении мирного договора постарался бы навязать русской стороне согласие на совместное франко-русское военное предприятие в Индию в 1813 г. Окончательный срок завершения похода в Индию планировался на 1814 г. В качестве гарантии Наполеон Бонапарт мог потребовать временное оставление за собой занятой территории и зимовку будущего экспедиционного корпуса под Москвой. При переговорах, конечно же, были возможны самые разные варианты.

вернуться

167

Даже предшествующий опыт русской торговли с Индией показал практическую трудность и невозможность вести дела через Среднюю Азию, поэтому с 1808 г. стали исследоваться окружные пути в Индию со стороны Сибири через Кульджу и Кашгар (Соловьев С. Ф. К вопросу об отношении царской России и Индии //Вопросы истории. 1958. №6. С. 98.). Подр. о русско-среднеазиатских отношениях см.: Халфин Н. А. Россия и ханства Средней Азии (первая половина XIX века). М., 1974.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: