- Какие разные причины? Человек умер. Какие могут быть причины? - Маша дёрнулась, расплескала чай.

   - Ты сама мне как-то говорила, что если перед кем-то и чувствуешь себя виноватой, то это перед Славой.

   Действительно, говорила. И не единожды. Чувство вины возникло без видимой причины. С годами росло и ширилось. Маша не могла определить, в чём непосредственно виновата перед Славкой, но точно знала - виновата и очень.

   - Ну и что? Перед ним же виновата, не перед Шуриком.

   - Шурик тоже способен считать тебя виновной и поэтому не пускать на могилу.

   - Разве он вправе решать?

   - Многие считают себя вправе судить, обвинять, выносить приговор и исполнять его. Шурик вообще исключением не является. Ни в чём.

   - Славка бы так никогда не поступил. Он был великодушен.

   - Он разным был, твой Славка. Для кого хороший, для кого плохой, для кого и то, и другое. Невозможный человек, несносный, скопище противоречий. Я бы сравнила его с театральной медалью. Парадная сторона - сплошное сусальное золото, фальшивое, чересчур блестящее. Другую сторону, кроме тебя, мало кто видел. Как ни странно, она-то и была неким показателем. Но, пожалуй, да, он был великодушным. Ты вот ещё о чём подумай. Все вы зависели от Славы, любили его, терпеть не могли. Все вы тяготились своей зависимостью. И Шурик наверняка тяготился. Но вот Слава умер. И всё. Всё кончилось. Можно не тянуться за вашим Закревским, свободен, сам себе хозяин, не хуже других. И тут появляешься ты, заявляешь, что даже мёртвый он лучше... - мама испытующе смотрела поверх очков, ожидая реакции дочери. Та переваривала намеченную мысль.

   - Мам, Славка, несмотря на чёртову тучу недостатков, несмотря на его кобелизм поганый и хамское отношение к женщинам, всё равно лучше. Шурику до него никогда не дотянуться, не доплюнуть даже. Он только ехал годами на Славке, как рыба-прилипала. Он хоть кому-нибудь помог?

   - Тебе один раз помог. Две книжные полки повесил, - улыбнулась мама.

   - Мне помогал несколько раз, и всё, мам, и всё. Никогда, никому и ни в чём. А Славка помогал. И ничего не просил взамен. Ты вспомни, твоей двоюродной сестры сына не он устраивал? Вы же все меня тогда унизиться перед ним заставили, на поклон идти.

   Случай был пренеприятнейший. Родители и родня предпочитали о нём не вспоминать. Очень некрасиво тогда они себя повели по отношению к Маше. Однако теперь, через много лет, она испытывала благодарность за то унижение, которому пришлось подвергнуться. Зато они в последний раз встретились со Славкой, провели вместе три часа, наслаждаясь общением, которого были лишены несколько лет. И уж потом не виделись никогда.

   - Есть ещё один вариант, - мама любила рассматривать проблемы с разных сторон. - Возможно, Шурик к тебе неровно дышал и теперь ревнует. Ему неприятно твоё отношение к Славе.

   - Мама, Славки нет и не будет. Какая, к чёрту, ревность?! Какое отношение? К умершему два года назад человеку?

   - Любить человека можно и когда его уже нет. Память о нём любить. И ревновать к покойному можно. Мне приходилось с таким сталкиваться. Неприятность здесь заключается в том, что с умершим соперничать невозможно. В твоём случае особенно, потому что юность всегда кажется прекрасной, лучшим временем в жизни.

   Маша отправилась домой, размышляя над словами матери. Ладно бы, в книге прочитать о страстях, растянувшихся на десятилетия, или в кино увидеть. В своём собственном огороде столкнулась и никак поверить не могла. Не укладывалось в голове.

   Она гладила, продолжая мысленно анализировать разговор с мамой. А по радио, словно по заказу, звучала старая-старая песня, бывшая хитом миллион лет назад. Славка утверждал, - это песня про комсомольского работника, выбравшегося на крепкую карьерную лестницу. Небрежно и красиво обосновывал своё мнение отдельными строчками текста, проводя забавные аналогии и уморительно комментируя. С ним почти не спорили, похохатывали дружно. Ему виднее, он же предпочёл по комсомольской линии карьеру строить.

   Отдельные фразы заставляли Машу прислушиваться.

   Шёл я к высокому небу не зря

   Спал, укрываясь, большими снегами,

   Но зато я узнал, что такое заря...

   Точно привет с того света. Точно Славка сам прошептал ей забытые строчки на ухо. Она взглянула в темноту за окном. Никакой тебе зари, никаких облаков. Ночь беспросветная.

   Я узнаю любовь, повстречаю тебя

   Там, за поворотом, там, за поворотом...

   Вот он и стремился за неведомые повороты, шёл по разным дорогам. Искал. Маша выключила утюг. Радио последний раз промурлыкало "там, за облаками, там за облаками, там-там-тарам-там-тарам...", и Маша выключила его. Ночь беспросветная и беспросветная тоска.

   Она села к компьютеру, отстучала очередное послание Шурику:

   "Спасибо, Шур. Поеду или в этот вторник, или в четверг. Сначала надо узнать, как до этого кладбища добираться. Я про него только слышала. Буду благодарна за уточнения".

   Ночью она внезапно проснулась от странного звука. Кто-то уронил на пол чашку или стакан? Звук померещился громким и немного стеклянным. Она встала, завернулась в халат и на цыпочках, стараясь не разбудить семью, с фонариком обследовала квартиру. Всё на местах, всё в порядке. Может, этот стеклянный звук ей приснился?

   Она забралась обратно в постель, укуталась в одеяло, готовясь погрузиться в тёплые глубины сна. Сон не шёл. Вместо него вокруг толпились воспоминания, оттесняя друг друга, назойливо гомоня, теребя память и душу.

   * * *

   Маша и Стас всячески изводили друг друга. Постоянно ссорились, обижались, молча, не высказывая вслух претензий. А зачем? Они отлично умели общаться без слов, глазами, читая мысли, понимая один другого, как никто. У обоих вечно возникали влюблённости на стороне. У Стаса, потому что он оказался бабником от природы, истовым ценителем женского пола. У Маши - как альтернатива постоянному ожиданию Стаса. Она хотела быть единственной для него. Раз её, такое вполне естественное, желание неосуществимо, нечего зря просиживать в заколдованной башне, надо искать свою судьбу. Но Закревский, поблуждав на стороне, поискав в очередной раз свой идеал, непременно возвращался к Маше. Появлялся не виноватым, а напротив, с сияющими глазами и откровенной радостью от встречи. При этом с упоением описывал новую возлюбленную: и красивая, и умная, и талантливая, и вот настолько лучше тебя, Машка, ты тоже ничего, конечно, но до Лилечки, Маечки, Светочки, Олечки не дотягиваешь. Маша тихо бесилась.

   - Он итальянец, - утверждала Татьяна. - Так и хочется крикнуть в форточку: Кобеллино, домой!

   Парни неопределённо хмыкали. Им не нравилась манера Закревского волочиться за "юбками". Тем более что любую "юбку" он охмурял за десять минут, не прилагая никаких усилий. Да, им не нравилась эта его манера, они к тому же и завидовали ей. У самих с девушками выходило туго. Хоть проституток ищи. Стас иногда приволакивал в компанию несколько девушек сразу. Или Таня с Машей приводили подруг. Бесполезно. Кто же отправится с Лёлеком или Казимирычем в тёмный уголок, когда есть надежда заполучить Стаса? Парни, разумеется, про себя негодовали, но, повязанные по рукам и ногам необъяснимой любовью к игнорирующему их нормы морали другу, стоически терпели. Как терпела и Маша. Частенько она забывала, в кого теперь влюблена, стоило Закревскому возникнуть на пороге. Одному или со всей честной компанией, которую волочил за собой подобно прицепному вагону. Забывать-то Маша забывала, но делала вид, будто нет ей дела до Стаса с его любовями, у самой очередной роман в разгаре. Стас в таких случаях насмешливо её разглядывал, и весь вечер изводил достигавшим цели ехидством. Бывало, он уводил с вечеринки одну из её подружек. Маша скрежетала им вслед зубами. А через некоторое время подруга пробалтывалась, что её только до метро проводили и замучили дорогой рассказами о смертельной и неразделённой любви к одной холодной девушке, самой красивой, самой умной, самой талантливой и вот настолько лучше всех девушек на свете. Причём имя любимой Стас не называл. То ли цену себе набивал, то ли дразнил её подружек, свин эдакий. Маша подозревала, что это всё о ней, но точно знать не могла, попасть впросак не хотела и баррикадировала сердце с переменным успехом.