Вскоре Фрол Матвеевич присоединился к трапезе.

— А Вы, Ксения Александровна, не из местных? Ни разу к нам не заходили. — во память!

С Богом, Ксюха, твой выход.

— Нет. Мы из Симбирской губернии. У папеньки там именье. Было. Он скончался осенью. — Я потупилась и всхлипнула.

Фрол Матвеевич покраснел, пошел пятнами, забормотал что-то утешительное и протянул мне большой, с две ладони пряник. Забавный он.

— Горе-то какое. Мой батюшка тоже в том году представился.

— Ах, я Вас так понимаю…. — И снова дозированная дрожь в голосе. — Маменька моя давно уже на Небесах…

— Ох… — нет, ну если он искренен, то как вообще с такой доверчивостью дела вести можно?

Где-то наверху послышался грохот, ругань и вой, безысходный человеческий вой.

— Матушка моя, Анфиса Платоновна, болеет, не в разуме. — отводя глаза произнес хозяин.

— Сочувствую Вам. — а маму-то он любит. Не просто почитает, а любит, как в наше время принято. Все, что я читала о девятнадцатом веке, предполагало покорность родителям, но не привязанность. А тут чувствительная натура.

Вой не прекращался, изменяя лишь тональность. Мы продолжали сидеть неподвижно.

— Возможно, помощь нужна… — я осторожно коснулась ладони моего vis-a-vis.

— Да там прислуга… — Он помялся. — Я на минуточку-с.

И сорвался с места.

Шум наверху обогатился увещеваниями мужского голоса, вой сменился невнятным бормотанием и стих.

— У нашей дальней родственницы была подобная хворь. — Я осторожно отхлебнула чай, пытаясь не сварить внутренности. Как-то наши предки имели иные пищевые привычки. — Все дело в том, как уход организован.

— Так я ей служанку нашел. — быстро ответил Фрол.

— Возможно, ей бы помогла не просто сиделка, но компаньонка. — я очень грубо закидываю удочку, но ночевать где-то надо уже сегодня.

— Так то у господ. Ей к чему, теперь-то?

— Здоровье психическое — материя малоизученная. Кто знает, что поможет. — Я допила чай и мне тут же налили новую чашку. — Иногда массажи, иногда упражнения всякие.

Мягко надавливая на моего гостеприимного хозяина, я вынудила его привести меня в спальню матери. Полагаю, он сам не понял, как это случилось. Может, все же пойти более простым путем и напрошусь в продавщицы? Но ладно, нужно работать с тем, что в руки само идет.

Комната просто выносила дух спертым воздухом и запахом немытого больного тела и еще чем-то сладковато-тошнотворным. В углу, на высокой перине, обложенная пуховыми подушками лежит грузная лохматая женщина в криво повязанном чепце и желтоватой сорочке. Стараясь не дышать, подхожу ближе. Смрад усиливается, хотя казалось бы, куда дальше-то?

А вот куда — под одеялом мало того, что неубранные продукты жизнедеятельности, так и в складках тела неестественное шевеление. Я инстинктивно хватаюсь за лицо и чудом нахожу ночную вазу — тоже не первой свежести, куда и отправляется чай с пряником.

— Воля Ваша, Фрол Матвеевич, но служанку я бы заменила. — оттираю платком рот.

— Дарья! — взревел купец, покрытый красными и белыми пятнами так, что я всерьез испугалась за его здоровье.

А ну как инсульт и этого накроет — а я только-только нащупала свой шанс. Нет уж, дорогой мой, теперь я тебя беречь буду, как лотерейный билет с комбинацией джек-пота.

— Фрол Матвеевич, здесь еще можно попробовать что-то исправить. — осторожно трогаю его за рукав.

А на пороге возникает черноглазая дородная девица с пышным бюстом, криво надетой юбкой и чуть припухшими губами. Интересно, с кем в этом доме принято проводить время подобным образом?

— Я тебя зачем держу?! — грохотал Фрол, а девица, хоть и потупила взор, но страха или уважения перед ним не испытывала. Да, вертикаль власти в этом доме хлипкая.

— Я все делаю, снадобья даю, порядок блюду. — бубнила горе-сиделка.

— Милая, то, что ты тут блюдешь, лучше в приличном обществе не озвучивать. — проговорила я, заслужив острый взгляд, полный ненависти. — А хозяйку запустила хуже последней собаки на псарне.

Могла бы и не влезать, но этой реплики хватило, чтобы разразился безобразный скандал. Имущество Дарьи летело по лестнице, девица скулила, давешний оглоед бессильно сжимал кулаки (вот кто автор засосов, ну и ладно), на шум подошли еще две женщины: служанка, худощавая рослая баба лет тридцати с большим родимым пятном на шее и вспотевшая кухарка — пожилая уже обрюзгшая женщина с испачканными мукой руками. Они без эмоций наблюдали низвержение юной прохиндейки.

После этого двери резко захлопнулись и очнулась больная, разбавив тишину тихим скулежом. Я прикрыла интимные части одеялом и автоматически погладила по давно не мытой голове.

— И я не видел. — хозяин оперся на косяк. — Это что же, ее заживо черви едят?

Я только руками развела. Честно говоря, до сих пор мутит от увиденного.

— Пожалуй, тут с уборки и большого мытья начинать надо. Прикажите горячей воды нести, мыла и уксуса что ли. — я беспомощно оглянулась в поисках места, куда пристроить дубленку, но так и пришлось свалить ее на руки хозяину. Тот машинально кивнул и вышел.

— Фекла, Никитишна, воды горячей, мыла и всего, что барышня попросит.

Покорность — это хорошо. Вот если бы Фекла еще и смотрела без неприязни — вообще бы дело наладилось.

Часа через три, когда заменили постель, проветрили помещение, отмыли больную и удалили всю живность из ее пролежней — с пустым желудком это делать оказалось проще — мы вновь увиделись с Фролом Матвеевичем.

— Ксения Александровна. — он оценивающе посмотрел на меня: взмокшую от пара и усталости, с испачканной юбкой и скособоченной блузкой. — Могу ли я предположить, что у Вас особенного багажа нет?

Развела руками. Инициативу в беседе я утеряла, зато некоторую ценность приобрела.

— А с полицией проблемы есть?

— Нет! — я перекрестилась. Откуда ж проблемы, если они обо мне даже не догадываются.

— Оставайтесь у нас пока. Насчет жалованья договоримся.

Дверь закрылась, и я осталась наедине с полубезумной старухой, чью жизнь теперь следовало максимально растянуть.

Спустя бесконечно долгие полчаса появилась Фекла.

— Барышня, Фрол Матвеевич приказал Вам комнату показать.

И губы поджала. Конечно, в их мирке и без меня хорошо, но покуда придется смириться.