I

Погода становилась все хуже и хуже, и вода, принимая зловещий оттенок, хорошо знакомый матросам, начинала беспокойно биться о набережную и сталкивать вместе гондолы, столпившиеся у беломраморных ступеней Пьяцетты. С заката, подернутого облаками, лилось еще несколько красных лучей на фасад дворца Дожей, легкие линии которого рисовались белыми иглами на свинцовом небе. Мачты кораблей, стоящих на якоре, бросали на плиты набережной гигантские, колеблющиеся тени, исчезавшие по мере того, как солнце заволакивалось облаками. Венецианские голуби со страхом разлетались в разные стороны, ища убежища в мраморных нишах старых статуй, на плечах святых и на коленях мадонн. Налетевший ветер захлопал флагами всех судов в порту и вдруг напал на прямые и правильные букли парика сэра Закомо Спады, как бы принимая их за металлическую гриву льва Св. Марка или за бронзовую чешую крокодила Св. Феодора.

Но торговец шелка сэр Закомо Спада не обращал никакого внимания на этот неприличный шум и прогуливался вдоль колоннады с величавым и озабоченным видом. Время от времени он открывал свою большую табакерку из светлой черепахи, отделанной золотом, погружал в нее пальцы и обнюхивал их потом с большой сосредоточенностью, не смотря на то, что коварный сирокко давно уже смешивал испанский табак с облаками пудры, сдутыми с парика его почтенного хозяина. Наконец, когда несколько крупных капель дождя проникли сквозь его шелковые чулки и порыв ветра, сорвав с него шляпу, накинул ему на лицо нижнюю часть его плаща, сэр Закомо начал замечать приближение одной из тех бурь, которые внезапно налетают на Венецию среди самого ясного летнего дня и менее, чем в пять минут наносят ужасный ущерб стеклам, трубам, шляпам и парикам.

Сэр Закомо Спада, не без труда высвободившись из под складок черного камлота, которые ветер распластывал на его физиономии, пустился в погоню за своей шляпой так быстро, как только позволяла ему его шестидесятилетняя важность и многочисленные препятствия, встречаемые им на своем пути: здесь — честный горожанин, возымев несчастную мысль открыть зонтик и убедившись в том, что ничто не могло быть менее кстати, делал отчаянные усилия, пытаясь его закрыть, и пятился задом к каналу; там — добродетельная матрона старалась сдержать дерзость ветра, раздувавшего ее юбки; дальше — толпа лодочников спешила отвязать лодки и отвести их под защиту ближайшего моста; в другом месте — продавец маисовых пирожков бежал за своим жалким товаром точно так же, как сэр Закомо Спада за своей великолепной шляпой. После долгих трудов достойный коммерсант достиг угла колоннады дворца Дожей, куда скрылась беглянка, но в ту минуту, как он склонял колено и протягивал руку, чтобы завладеть ею, проклятая шляпа умчалась на крыльях сирокко и полетела вдоль Эсклавонской набережной, с большой грацией и искусством огибая канал.

Сэр Закомо испустил тяжкий вздох и с огорченным видом скрестил руки на груди, но затем мужественно продолжал свой путь, придерживая одной рукой парик, чтобы не дать ему последовать дурному примеру, а другой — сжимая складки своего плаща, который упорно обвертывался вокруг его ног. Таким образом он дошел до Соломенного моста и уже снова протягивал руку к своей треуголке, но неблагодарная, сделав новый прыжок, перелетела через небольшой канал Тюрем, как какая-нибудь чайка, и очутилась на другом берегу, не прибегнув к помощи моста или лодки.

— К черту шляпу!— воскликнул сэр Закомо, теряя мужество.— Не успею я перейти через мост, как она уже перелетит через все городские каналы! Пускай достается кому угодно!

Взрыв громкого хохота и смешанных криков ответил на восклицание сэра Закомо. Он бросил вокруг себя гневный взор и увидел, что окружен толпой мальчишек в лохмотьях с дерзкими лицами, которые подражали его трагической позе и мине разгневанного олимпийца.

— Канальи! — воскликнул купец, отчасти смеясь над их гримасами и над собственной неудачей, — Вот постойте, я схвачу кого-нибудь из вас за ухо, да сброшу в лагуну вместе с моей шляпой!

Произнося эту угрозу, сэр Закомо хотел повертеть в воздухе своей палкой, но так порывисто поднял руку, что потерял равновесие, а так как он был у самого берега, то полетел с мостовой вниз.

II

К счастью, поблизости была гондола княжны Венеранды, задержанная скоплением хиосских лодок и делавшая напрасные усилия, чтобы их обогнать. Сэр Закомо, чувствуя, что летит, думал только о том, как бы упасть поприличнее, поручая себя в то же время Провидению, которое, принимая во внимание его важное значение как отца семейства и торговца шелком, допустило его упасть к ногам княжны Венеранды, не слишком расстроив панье этой знаменитой особы.

Тем не менее княжна, которая была очень нервна, испустила громкий крик ужаса, и мальчишки, толпившиеся на берегу, захлопали в ладоши и запрыгали от радости. Они оставались на месте до тех пор, пока их крики и смех могли долетать до ушей злополучного Закомо, слишком медленно уносимого гондолой, которая с трудом лавировала в толпе судов, заграждавших канал.

Греческая княжна Венеранда Гика была особа, относительно возраста которой комментаторы колебались между цифрами 40 и 60. Она держалась очень прямо и неподвижно, была сильно затянута в корсет и жертвовала частью своих прелестей из любви к приличиям, но для того, чтобы казаться все еще молодой и игривой, беспрестанно двигала головой и руками так, что каждую минуту задевала по лицу сидящих с ней рядом то веером, то перьями. При всем этом она была добра, обязательна, великодушна до расточительности, романтична, суеверна, доверчива и слаба. Не один шарлатан эксплуатировал ее кошелек, и в свите ее было немало авантюристов. Но добродетель ее вышла победительницей из всех этих опасностей благодаря необыкновенно холодному темпераменту, который, изощрившись в кокетстве, перешел в хроническую болезнь.

Сэр Закомо Спада был, бесспорно, самый богатый и уважаемый торговец шелком во всей Венеции. Он принадлежал к числу тех истых амфибий, предпочитающих свой каменный остров остальному свету, никогда не виданному ими, которые сочли бы за недостаток любви и уважения к этому острову, если бы они попытались приобрести хоть малейшие сведения относительно того, что существует за его пределами. Наш купец гордился тем, что никогда еще нога его не была на твердой земле и что он никогда не садился в экипаж. Он изучил все тайны своей торговли и знал наверно, на каком островке архипелага и в какой части Калабрии растут лучшие шелковичные деревья и где прядут лучший шелк. Но на этом кончались все его сведения по естествознанию. Из четвероногих он знал только собак и кошек и видел быков только разрезанными на части в лодке мясника. О лошадях он имел самые смутные понятия, так как видел их всего два раза в жизни во время каких-то празднеств, когда сенат, желая удивить и позабавить народ, позволил лодочникам привезти несколько штук на Эскловонскую набережную. Но они были так великолепно и странно разукрашены, что сэр Закомо и многие другие могли подумать, что их гривы от природы переплетены золотыми и серебряными нитями, что же касается пучков белых и красных перьев, которые были у них на головах, то не было никакого сомнения в том, что они составляли часть головы, и сэр Закомо, описывая лошадь своей семье, объявил, что это природное украшение лучше всего, что есть у этого странного животного, привезенного с твердой земли. Он относил его к разряду быков, и теперь еще многие венецианцы знают лошадь только под названием быка без рогов, bue senza corni.

Сэр Закомо был крайне подозрителен, когда дело шло о том, чтобы пустить в ход деньги, но доверчив, как дитя, и способен разориться, когда умели подействовать на его воображение, сильно развившееся в праздности; он был также деятелен и трудолюбив, но равнодушен ко всем радостям, которые могли доставить ему его доходы, обожал золото и был dilettante di musica[1], несмотря на фальшивый голос и полную неспособность слышать ритм; кроткий по натуре, изворотливый и достаточно ловкий для того, чтобы царствовать, по крайней мере, над своими деньгами, не особенно раздражая сварливую жену, он походил на все истые типы своей родины, которые не менее напоминают полипа, чем человека.