С. Люс комментировал показания Лассара следующим образом. В шесть недель следует включать оба прихода Жанны в Вокулер: в мае 1428 г. она пробыла у Дюрана неделю (к этому времени относится ее первая встреча с Бодрикуром), а остальные пять недель приходятся на январь — февраль 1429 г., когда Жанна жила то в Вокулере, то в Бюрей-Ле-Пти (82, XXIII). Точка зрения Люса была принята многими авторами, хотя было ясно, что это не более чем предположение. «Были ли эти шесть недель непрерывными или раздельными? Следует ли включать в них ту неделю, о которой нам говорит Жанна как о предшествующей приходу (в Вокулер) около 13 мая? Сколько встает здесь неразрешимых вопросов!» — восклицал в конце прошлого века Ж.-Б. Айроль (18, т. II, 293). Внятного ответа на эти вопросы нет и поныне, и современные биографы вообще предпочитают не касаться данного сюжета.

Нетрудно заметить, что гипотеза Люса сама опирается на гипотетические суждения; в литературе о Жанне д'Арк такие «гипотезы второй степени» встречаются довольно часто. Исходными посылками послужили в данном случае предположения о том, что Жанна приходила в Вокулер дважды, и о том, что слова Лассара о шести неделях относятся именно к этим событиям. Обе эти посылки представляются нам ошибочными. О первой мы только что подробно говорили. Что касается второй, то здесь, по-видимому, мы имеем дело с неверной интерпретацией текста.[4]

Лассар вовсе не связывал шесть недель, которые Жанна провела в его доме, с ее уходом «во Францию», Об этом уходе он подробно говорил в другом месте показаний, отвечая на особый, десятый пункт вопросника: «Он, свидетель, сам пошел за названной Жанной в дом ее отца и привел к себе; она сказала ему, что хочет пойти во Францию, к дофину, чтобы короновать его…» (см. выше, с. 63). А в тексте, который нас сейчас интересует, сказано лишь, что свидетель хорошо знал Жанну, потому что бывал в Домреми и она прожила у него около полутора месяцев. И хотя никакой даты Лассар не называет, из контекста видно, что он имеет в виду событие, которое произошло еще до того, как Жанна решила идти к дофину, и независимо от этого решения. Она потому и открыла ему, первому, свой замысел и попросила помочь, что прекрасно его знала и полностью доверяла; а это в свою очередь предполагает наличие давних и прочных контактов. Расхождение между показаниями Жанны и Дюрана Лассара является, на наш взгляд, мнимым. Просто речь в этих показаниях шла о разных событиях.

Итак, пробыв в доме Лассара около недели, Жанна направилась в Вокулер. Первая встреча с Бодрикуром, на которую она возлагала столько надежд, обернулась полнейшей неудачей. Комендант Вокулера распорядился отправить новоявленную «посланницу неба» домой. Автор «Хроники Девы» пишет, что мессир Робер расценил ее речи как издевательство и насмешку. «Ему показалось, что она вполне сгодилась бы для грешных забав его людей; у некоторых даже возникло желание это попробовать, однако при виде ее они тотчас же остывали и их вожделение исчезало» (Q, IV, 205).

Несмотря Е1а категорический отказ Бодри кура, Жанна осталась в Вокулере и спустя какое-то время — месяца через полтора, если отнести ее первую встречу с капитаном к концу декабря — началу января, — добилась всего, чего хотела. Бодрикур дал ей провожатых к дофину и снабдил рекомендательным письмом. Сам проводил до ворот, подарил на прощанье меч и напутствовал словами: «Езжай — и будь, что будет…» (Т, I, 50).

Это был первый крупный успех. Чем он объясняется? Что побудило Робера де Бодрикура уступить настойчивым просьбам Жанны? Поиски ответа на этот вопрос в литературе снова приводят нас в область гипотез.

В некоторых биографиях Жанны можно встретить утверждение, что ее судьбу решило странное событие, о котором рассказывают «Хроника Девы» и «Дневник осады Орлеана».[5] В один прекрасный день Жанна явилась к Бодрикуру и заявила следующее: «Во имя бога, мессир капитан, вы слишком медлите с моей отправкой, ибо сегодня благородный дофин понес великий ущерб под Орлеаном. А если в скором времени вы меня к нему не пошлете, его разобьют наголову». Бодрикур не придал значения этим словам, но вскоре в Вокулер пришло известие о том, что в тот день, 12 февраля 1429 г., французы действительно были разбиты в битве при Рувре. И тогда пораженный капитан распорядился снарядить Деву в дорогу (Q, IV, 125, 206).

Любопытно, что эту версию приняли не только клерикальные историки, увидевшие здесь еще одно свидетельство «пророческого дара» Жанны, но и кое-кто из биографов внеконфессиональной ориентации, склонявшихся, однако, к мысли, что в личности и поведении Жанны было что-то загадочное (25, 32); возможно, она была ясновидящей.

Но прежде чем строить умозаключения о личности Жанны, нужно выяснить, насколько достоверен рассказ хронистов. Сверка с другими источниками показывает, что мы имеем здесь дело с легендой, которая появилась на свет уже после гибели героини и притом не в Вокулере. Ничего, например, не знали об этом эпизоде руанские судьи (а ведь они, как уже говорилось выше, провели очень тщательное расследование в родных краях Жанны). Если бы «ясновидение» Жанны имело под собой какое-то реальное основание (скажем, совпадение), то этот эпизод получил бы сразу же самую широкую огласку. Жанна первая не стала бы делать из него тайны, так как была убеждена в том, что благодаря «голосам и видениям» обладает даром пророчества и охотно говорила об этом на суде. Да и в показаниях свидетелей на процессе реабилитации — прежде всего тех, кто собирал Жанну в дорогу и проводил к дофину, — безусловно нашлось бы место для упоминания о таком важном факте.

Впрочем, из того, что перед нами очередной апокриф, вовсе не следует, что эта легенда вообще не представляет интереса для истории Жанны д'Арк. Напротив, она очень любопытна, но не для «событийной» стороны, не для реконструкции фактов, а для понимания того, как складывался миф о Жанне-Деве. Версия о том, что Жанна, узнав сверхъестественным путем о поражении французов под Орлеаном, убедила тем самым Бодрикура в божественном характере своей миссии, возникла скорее всего в самом Орлеане. Возможно, до того как попасть на страницы «Хроники Девы», а оттуда в «Дневник осады Орлеана», сцена разговора Жанны с Бодрикуром разыгрывалась на театральных подмостках. В «Мистерии об осаде Орлеана», которую с середины 1430-х гг. играли время от времени на площади перед кафедральным собором, имеется эпизод, почти дословно совпадающий с соответствующим местом «Хроники Девы». Жанна в этом эпизоде требует, чтобы Бодрикур распорядился о ее снаряжении и провожатых: «Нам нужно действовать быстро, потому что сегодня французы потерпели великий убыток на войне и большую неудачу» (90, 162). На предположение, что именно мистерия послужила в данном случае источником для хроники, а не наоборот, наводит, помимо сопоставления дат, самый прием «драматизации» этого эпизода в хронике, где в уста Жанны вложена прямая речь.

Таково единственное объяснение первого успеха Жанны, которое предлагают источники. Большинство биографов, естественно, не приняло эту версию всерьез. Но из молчания современников относительно мотивов, побудивших Бодрикура изменить свое отношение к Жанне, многие авторы сделали вывод, что за этим молчанием скрывается некая государственная тайна и что решение капитана Вокулера отправить «посланницу неба» в Шинон было результатом политической интриги.

Ряд авторитетных биографов полагает, что Бодрикур действовал в соответствии с инструкциями из Шинона. Согласно этой точке зрения, сразу же после встречи с Жанной комендант Вокулера уведомил дофина о появлении в вверенной ему крепости «посланницы неба» и получил распоряжение отправить ее ко двору. Дело в том, что в числе провожатых Жанны в Шинон был некий Коле де Вьенн, названный в показании ее другого спутника, Жана из Меца, королевским гонцом (D, I, 290). Речь, по-видимому, идет о Жане Коле — королевском курьере, который спустя полгода, 10 июля 1429 г., получил от магистратов Тура 10 ливров за то, что доставил им известие о победах Девы под Орлеаном (Q, V, 260); он был, очевидно, уроженцем г. Вьенна в Шампани, чем и объясняется его прозвище. Предполагается, что именно он и привез Бодрикуру тайные инструкции относительно Жанны.