Он никому не доверял и ни к кому не испытывал прочной привязанности. Один временщик сменял другого. В течение нескольких лет реальная власть принадлежала бретонцу Артюру де Ришмону, который в 1425 г. стал коннетаблем (главнокомандующим королевской армией). Вскоре Ришмоп совершил роковую ошибку: он приблизил ко двору знатного дворянина Жоржа Ла Тремуйля; тот, однако, быстро вытеснил своего покровителя. В июле 1428 г. произошел очередной дворцовый переворот: коннетаблю была объявлена опала, и власть перешла в руки Ла Тремуйля. Его поддерживал канцлер королевства Реньо де Шартр, архиепископ Реймсский (прелаты часто занимали высшие государственные должности).

Подробности обсуждения в Королевском совете вопроса о приеме Жанны нам неизвестны. Симон Шарль утверждал, что «главные придворные» не советовали королю встречаться с Жанной. Очевидно, он имел в виду Ла Тремуйля и канцлера. Давняя историографическая традиция противопоставляет им группу других влиятельных членов Совета, чье мнение в данном случае взяло верх: тещу дофина Иоланту Арагонскую, женщину волевую и деятельную, великую мастерицу по части интриг, которая постоянно подталкивала своего зятя к решительным действиям, королевского духовника Жерара. Маше, бывшего канцлера Робера Ло Масона и первого камергера Рауля де Гокура (50, т. I, 202 сл.). Впрочем, все это не больше, чем предположения.

В основе традиционного представления о первой встрече Жанны с дофином лежит версия, которая сложилась еще в середине прошлого века и не подвергалась до недавнего времени сколько-нибудь существенному пересмотру.

Согласно этой версии, аудиенция происходила на глазах всего двора. Поздним вечером Жанну ввели в ярко освещенный парадный зал, переполненный придворными: присутствовало более трехсот человек, а зал был освещен пятьюдесятью факелами. В письме, которое Жанна послала из Сент-Катрин-де-Фьербуа, говорилось, что она узнает дофина среди других людей. Поэтому решили подвергнуть ее испытанию: дофин затерялся в толпе, а Жанне, когда она появилась в зале, указали сначала на одного, потом на другого придворного со словами, что это и есть король. Но она быстро нашла Карла и обняла его колени: «Благородный дофин, меня зовут Жанна-Дева. Господь послал меня, дабы помочь королевству и короновать вас в Реймсе как своего наместника». На всех присутствующих и прежде всего на самого дофина это произвело ошеломляющее впечатление. Затем она во всеуслышание назвала дофина сыном короля и истинным наследником престола. После этого дофин отвел ее в сторону, и они о чем-то долго говорили. О чем именно — навсегда осталось тайной: Жанна свято хранила «королевский секрет», и все попытки руанских судей выяснить, посредством какого «знака» (или знамения) она убедила дофина в божественном характере своей миссии, ни к чему по привели. Присутствующие заметили, однако, что дофин радостно улыбался, а такое случалось нечасто.

Такова классическая версия рассказа о «свидании в Шиноне» — одной из самых знаменитых сцен эпопеи Жанны д'Арк. В такой интерпретации вошла эта сцена в сознание многих поколений, и хотя отдельные ее моменты историки подчас освещали по-разному, в главном они были согласны. Почти все они говорят о публичной аудиенции, об опознании дофина среди большой толпы придворных и о некоем «королевском секрете», угаданном Жанной.

В последнее время некоторые исследователи высказали сомнения по поводу достоверности этой версии. Наиболее основательными представляются суждения К. Дезама (а до него Ж. Кордье) относительно опознания дофина и «королевского секрета». Они, однако, не поколебали традиционной точки зрения на аудиенцию, которая в новейших биографиях Жанны обычно описывается по той же схеме, что в сочинениях столетней давности. А между тем весь этот эпизод безусловно нуждается в пересмотре.

Начнем с самого главного — представления о том, что Жанне была дана официальная публичная аудиенция, на которой присутствовал весь двор. Именно это представление является краеугольным камнем в господствующей по сей день концепции «свидания в Шиноне». Почти в каждой биографии Жанны, включая самые новейшие, можно найти описание парадного зала Шинонского замка, освещенного пятьюдесятью факелами и переполненного любопытствующими придворными; постоянно называется одно и то же число: более трехсот человек.

По вот что странно. Почему-то ни одна из многочисленных хроник, повествующих о деяниях Девы, не только не называет каких-либо цифр, но и вообще не упоминает о большом числе присутствовавших на ее первой встрече с дофином, хотя все они содержат более или менее подробный рассказ об этой встрече. А это решительно не в манере хронистов, склонных обычно преувеличивать количественные данные.

Нет никаких сведений на этот счет и в материалах процесса реабилитации. О «свидании в Шиноне» рассказывали семь свидетелей. Двое из них были очевидцами аудиенции, остальные описывали ее с чужих слов, но ни те, ни другие не упоминали о том, что дофин принимал Деву на глазах у многочисленных зрителей.

В посланиях Персеваля де Буленвилье и Алена Шартье, направленных иностранным государям летом 1429 г., после решающих побед под Орлеаном, также ничего не говорилось о публичном характере аудиенции. Это тем более любопытно, что оба советника Карла VII уделили особое внимание обстоятельствам появления Девы в Шиноне.

И лишь в одном-единственном источнике мы находим те сведения, на основе которых возникла традиционная версия. Это показания самой Жанны на четвертом допросе 27 февраля. Однако биографы, заимствуя оттуда «цифровой материал», не обращали, насколько мы знаем, внимания на два очень важных обстоятельства: на общий контекст допроса и на один специфический термин, который Жанна в этом случае употребила.

Вот как выглядят интересующие нас показания в контексте допроса: —«Спрошенная, сопровождался ли голос, когда он ей являлся, светом, отвечала, что он, как и подобает, сопровождался ярким светом, шедшим со всех сторон. Затем она сказала следователю, что весь тот свет до нее не доходил.

Спрошенная, был над головой ее короля, когда она впервые его увидела, ангел, отвечала: „Пресвятая дева! Если и был, я того не знаю и его не видела“.

Спрошенная, был ли там свет, отвечала: „Там было более трехсот рыцарей и пятьдесят факелов, не считая небесного света. И я редко имею откровения, которые не сопровождаются светом“» (Т, I, 75, 76).

Как видим, главный предмет допроса — не первая встреча Жанны с дофином, а ее «откровения». Вопрос об аудиенции затрагивается попутно в связи с темой небесного света. Особо заметим, что Жанна говорит не вообще о трехстах присутствовавших, а о трехстах рыцарях, хотя на официальной публичной аудиенции должны были присутствовать и высшие чиновники, и прелаты, и придворные дамы. А кто такие рыцари, Жанна, проведшая больше года на войне, прекрасно знала; она продемонстрировала это, назвав как-то одного своего спутника в Шинон рыцарем, а другого оруженосцем (Т, I, 50).

Пространство, залитое земным и небесным светом, а в нем король, Жанна-Дева и «более трехсот» воинов-рыцарей — не ясно ли, что это не описание реального события, а фантастическая, визионерская картина мистического апофеоза? Здесь Жанна вопреки обыкновению рассказывает судьям об одном из своих «откровений». Она сама прямо говорит об этом: ее слова о том, что она редко имеет откровения, которые не сопровождаются светом, являются частью ответа на вопрос о встрече с королем.

Вообще ко всем показаниям Жанны, которые касаются ее отношений с Карлом VII, нужно подходить крайне осторожно, так как именно в этих показаниях особенно часто присутствует мистический элемент.

Таким образом, традиционное представление о том, что Жанне была дана официальная публичная аудиенция, что первая ее встреча с дофином произошла на глазах всего двора, следует, очевидно, отнести к числу историографических легенд. Это представление возникло не только вследствие ошибочной интерпретации показаний Жанны, которым был придан буквальный смысл (с той поправкой, что триста воображаемых рыцарей превратились в триста придворных); здесь, по-видимому, дала себя знать и своеобразная ретроспекция. На изображение первой встречи Жанны с дофином лег отблеск последующей славы героини. Историки, зная, кого принимал Карл и к каким результатам привело это событие, невольно преувеличивали его действительные масштабы.