— О, Ксения, это удивительнейший человек, праправнук того самого Ганнибала, Абрама Петровича. Рассорился с отцом, жутко, по какому-то семейному денежному делу, и вместо чиновничьей службы поступил в университет. Вроде бы даже, — она это уже совсем шепотом произносила. — в народовольцах состоял.

Конечно, где бы еще с твоим мужем знакомство сводить — только по кружкам, да по собраниям. После смерти Тюхтяева я считалась уже безопасной для обсуждения подобных вольных тем.

— Но Вы не подумайте, Ксения, ничего такого. — она осеклась, вспомнив историю двухмесячной давности. — Милейший человек, убежденный пацифист.

Этот самый пацифист как раз воодушевленно обличал падение нравов современной Российской Империи. О, люди, вам еще «Дом-2» не показывают, не на что жаловаться еще.

— Его жена, Александра Никитична, известная детская писательница. Вы же, возможно, сами на ее книгах выросли!

Я невнятно промычала — понятия не имею о чем она писала. Из столь антикварных писательниц только Чарскую слету могу вспомнить.

— Вспомните, Вы не могли не читать «Робинзона Крузо!» Госпожа Анненская как раз переработала его для деток.

О, вот кому надо сказать спасибо за то, что прочитав весьма себе живенькую русскую версию, я как по битому стеклу тащилась через унылый и мрачный подлинник? Уже с большим уважением я покосилась на пятидесятишестилетнюю грузную даму.

— Сейчас у нее частная школа. А Николай Федорович как раз возглавил статистическую службу и пришел рассказать нам о грандиозной переписи населения всей Империи.

Первая перепись населения в Российской Империи организована несколько иначе, чем мы привыкли — полторы сотни тысяч переписчиков в один день выйдут в народ 28 января и составят всю картину страны. Перепись будет пофамильной, так что вопросов об анонимности больше не возникнет, и секретов от государства тоже. Повезло мне, что легализовалась до этой свистопляски.

— И, господа, дело чести любого образованного человека помочь в такой работе. — продолжал распинаться бородач. — Даже известнейший драматург Антон Павлович Чехов тоже изъявил желание.

Ну раз Антон Павлович изъявил, то мне сам Господь велел. Хоть с кем-то пообщаюсь на вольные темы.

— Николай Владимирович, я хочу поучаствовать в переписи населения. Может быть в Вичугу съездить? — родственников, которым так и не удалось сбыть меня с рук, я навестила ближайшим же утром.

Граф сглотнул и переспросил.

— Что-что ты хочешь?

— Может быть, Вы с кем-нибудь поговорите? — я трогательно промокнула глаза. — Хорошее дело, государственное. И Вам можно будет при случае сказать, что вся семья задействована в таком богоугодном занятии.

— Ксения… — он только начал нависать над столом, как я уткнулась в платок. Черт, вот хоть бы одну слезинку выдавить! А так пришлось луковый сок закапывать.

Товарищ министра внутренних дел присел в свое огромное, роскошное кресло.

— Ну не плачь только.

— Я… Я не могу больше дома. Мне бы немного развеяться… — всхлипываю я и только одним глазом подглядываю.

Граф нервно закуривает и мы в тишине наблюдаем за клубами дыма.

— Может быть тебе в Европу съездить? На воды там куда… Ольга с удовольствием составит компанию… — надумал родственник, добив очередную сигарету.

— Смотреть на скучающих дам, озабоченных надуманными проблемами? — язвительно уточнила я.

— Ну не хочешь же ты пойти по стопам госпожи Блаватской? — родич подхватил иронию.

А что, Елена Петровна по своему времени была прогрессивнейшей женщиной — мало кому в первой половине девятнадцатого века удалось так встряхнуть свет и сохранить место в обществе. О ней сейчас мало кто знает, а я в школе еще реферат написала о знаменитых земляках. Так вот, госпожа Блаватская родилась в Екатеринославе, а в Саратов попала, когда ее деда, Андрея Михайловича Фадеева в 1841 году назначили губернатором. Я видела их дом в девяносто третьем — в моем детстве там уже безликая бетонная коробка книгоиздательства появилась, а сейчас еще можно прикоснуться к гнезду выдающегося российского мистика и теософа. В тринадцать лет девушка отправилась учиться музыке в Париж и Лондон без сопровождающих лиц и (тут я ее очень понимаю) оценила прелести путешествий. В общем-то с тех пор практически не останавливалась. В восемнадцатилетнем возрасте девица выскочила замуж за человека гораздо старше себя, вела себя крайне дерзко и непокорно, и сбежала от него через три месяца. Навсегда, как оказалось. Через Одессу, Керчь и Константинополь совсем юная барышня отправилась в кругосветное путешествие. Задолго до появления отелей all-inclusive побывала в Каире, где изучала местные верования, посетила Грецию, Европу, Средний Восток, Индию. Будучи талантливой пианисткой, покорила Лондон, Нью-Йорк, наравне с простыми колонистами путешествовала на Дикий Запад, открыла для себя Скалистые горы, Японию, Сингапур. Периодически возвращаясь на родину наша героиня не только пристрастила друзей, родственников и знакомых к спиритизму и мистицизму, но и не оставляла тяги к приключениям, побывав в Сирии, на Балканах, в Венгрии. Есть версия, что, переодетая в мужское платье, даже принимала участие в восстании Гарибальди, где получила ранения, которые долечивала потом в Лхасе.

В сорок четыре года вновь вступает в брак с американским на этот раз гражданином, вскоре получает гражданство США и остаток жизни посвящает созданному ею же Теософскому обществу. Прожившая всего пятьдесят девять лет, не имевшая семьи, она оставила после себя множество учеников и последователей, снискала мировую славу и в мое время — практически полное забвение в России.

Так что в качестве примера она мне бы и не помешала, только вот внутренней потребности открывать духовные глубины я что-то не ощущаю. Хотя вот она-то бы поверила в мою сумасбродную историю. А может быть и есть что-то в этом всем — путешествовать, воевать, изучать что-то новое, неизведанное, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями… Но мне хочется вновь забраться в кокон одеяла и ни о чем не думать. Так что глобальные эзотерические открытия покуда пусть подождут.

— Елена Петровна, конечно, выдающаяся женщина, но я не хочу менять мир, Николай Владимирович. — я покрутила в руках платок. — А вот в Вичуге бы могла с удовольствием обойти крестьянские дома с анкетами. Все же вряд ли у Вас там вдруг началась поголовная грамотность.

Николай Владимирович пожевал губы и вдруг согласился. Даже больше того — за чаем графиня так расписывала мое решение, что заразила подобным социальным волонтерством нескольких своих приятельниц. И тут бы насторожиться, но я все еще пребывала в своей студеной прострации.

С Николаем Федоровичем мы встретились в рабочем кабинете свекра. Я изобразила дежурную улыбку, а тот покосился с легкой досадой и усталостью.

— И вот, сударь мой, вдова графа Петра Николаевича, Ксения Александровна, решила поучаствовать в твоем деле. — рокотал голос графа, а я ела глазами посетителя. И то ли мольба моя сработала, то ли авторитет графа Татищева, но вручили мне означенное количество бланков, нагрудную бляху с эмблемой и личным номером, несколько раз зачитали инструкции и отправили в большое путешествие.

На перроне товарищ министра занял собой все пространство и долго и нудно напутствовал, распространяясь как о пользе дела государственного (я остолбенела — неужели так привык работать на публику, что между чиновниками и мной уже разницу не видит), так и о важности личного участия любого привилегированного сословия в жизни страны. Стоящий рядом невзрачный журналист торопливо конспектировал, графиня Ольга с волнением и нежностью любящей матери взирала на мою скромную персону, а я начала тяготиться этим спектаклем. К чему такое, если до того ни разу подобной помпы не устраивали?

— О, и чуть не запамятовал! — любезный papa картинно хлопнул себя по голове. — Для безопасности тебе, Ксения Александровна, сопровождение полагается.