Она указывала в самую гущу туманной дымки. Мы с Милли проследили за ее пальцем, и постепенно сквозь туман проступили очертания.

Очертания замка.

Глава шестая

— Где мы? — прошептала я.

Никто мне не ответил. Ответить было нечего.

Мы смотрели, и каждый думал о своем и задавал себе собственные вопросы. Вслух никто ни о чем не спрашивал. Какой смысл?

Стоя на носу судна, я медленно повернулась вокруг своей оси, оглядываясь, — везде было одно и то же. Безжизненно — спокойное море. Я никогда не видела моря настолько безжизненного, настолько спокойного и настолько синего. Корабль замер, чуть накренившись, словно оперся на что-то. На что? Вокруг не было никаких участков суши, да вообще ничего не было, кроме океана, замка и тумана.

Шона нырнула под воду. Через пару минут она появилась снова, откидывая с лица мокрые волосы.

— Корабль лежит на мели, — сообщила она. Мель? Посреди океана?

В ответ на мой невысказанный вопрос Шона лишь пожала плечами и покачала головой.

Я сощурилась, пытаясь разглядеть замок получше. Его темный готический силуэт величественно возвышался над морем на фоне закатного неба, как будто вырезанный из черного картона. Он напомнил мне детский рисунок — совершенно симметричный, с высокими башенками по обеим сторонам мощной центральной башни. Даже можно было разглядеть высокие круглые окошки в верхних углах башни. Внезапно что-то дрогнуло у меня в груди, словно натянулась невидимая нить, соединяющая меня с замком, и я поняла, что обязательно должна там побывать.

Небо краснело, и всё, кроме контуров замка и клубящейся вокруг него дымки, погружалось во тьму. Бремя от времени сквозь рваные клочья тумана мне удавалось заметить скалы, на которых вроде бы стоял замок Их зазубренные острия торчали вверх, образуя подобие сцены посреди океана.

Милли первой вышла из оцепенения.

— Так, девочки, — проговорила она, отряхиваясь. — Сейчас я узнаю, где мы находимся.

Стоило ей открыть рот, как желание попасть в замок немедленно пропало.

Шона уставилась на Милли с таким видом, словно та вдруг заговорила на иностранном языке.

— Как? — спросила я.

В ответ Милли широко и ненатурально улыбнулась. Так обычно улыбалась мама, когда совершенно не представляла, что ей делать дальше.

— Что-нибудь придумаем, — сказала Милли. — Оглянуться не успеешь, как вернешься к маме с папой. Вот увидишь. — Потом она точно так же широко улыбнулась Шоне. — И ты тоже, малышка. Я обязательно что-нибудь придумаю. Не волнуйтесь.

Она неуверенно прошла по палубе и похлопала по длинному свернутому парусу, лежавшему вдоль борта.

— Ну-ка давайте-ка посмотрим, нельзя ли поднять эту штуку. В конце концов, можно доплыть назад под парусом.

Я недоверчиво воззрилась на Милли. Она что, серьезно собралась плыть на «Фортуне»?

«Ну а почему бы и нет», — подумала я тотчас же. А вдруг получится? Главное — понять, где мы. И тогда действительно можно будет вернуться на Перекрестный остров под парусом. Сумела же я вывести в открытое море нашего «Короля», когда мы еще жили в Брайтпорте. Так, может, и с «Фортуной» справлюсь? Да, конечно, я понимаю, что это древнее пиратское судно, разбившееся о рифы двести лет назад, — с тех пор на нем никто не плавал. Но у нас ведь всё равно нет других вариантов спасения. Попытка не пытка.

Мы вместе начали дергать канаты и тянуть мачты. Милли приподняла бом, чтобы я пролезла снизу вместе с парусом. Я ползала кругами, разматывая парусину до тех пор, пока она не покрыла всю палубу.

— Ой… — проговорила Милли, глядя на давно истлевшую бесполезную ткань у себя под ногами.

Я тоже посмотрела.

— Может, его можно зашить?

Милли вздохнула и сдержанно улыбнулась.

— Попытаемся, деточка, — ответила она, похлопав меня по руке.

Мы обе старательно не упоминали о том, что корабль лежит на мели, а трюмы его заполнены водой. А также о том, что не имеем ни малейшего представления, где же мы находимся. Нам необходимо было во что-то верить, пусть даже в иллюзию.

— Что-нибудь придумаем, — повторила Милли, поворачиваясь, чтобы вернуться в каюту. — Я только выпью чашечку чаю с бергамотом, а потом быстренько приберемся в комнате, хорошо?

Нам удалось расставить и разложить всё по местам — всё, что уцелело. Горше всего мне было, когда я нашла стакан, который папа подарил маме всего пару недель назад. Он нарисовал на боку сердечко со своими и мамиными инициалами. Стакан разбился на две половинки, разорвав сердце пополам и разделив инициалы. Половинки валялись в разных концах каюты. Это случайность, твердила я про себя. Это ничего не значит. Я никогда не была суеверной.

Но я не верила самой себе. Самое большее, что мне удавалось, — это сдержать слезы, которые подступали к глазам. Может, я расстроилась бы меньше, если бы не заметила, как Милли при виде разбитого стакана тихо охнула и покачала головой. Поймав мой взгляд, она тут же снова неестественно заулыбалась.

— Это же просто стакан, милочка, — сказала она. — Купим твоей маме новый, как только вернемся домой, правда же? — Тут Милли потрепала меня по голове и отправила в гостиную, вручив веник и совок.

К тому времени, как мы завершили уборку, снаружи уже было темно. Я спустилась на нижний этаж, чтобы повидать Шону, а Милли тем временем заварила чай. По ее прикидкам, если быть экономными, запасов еды нам должно было хватить на неделю.

— Просто чтобы знать, — бодро пояснила Милли. — Хотя, конечно же, мы здесь так долго не пробудем.

Мы с Шоной снова и снова обсуждали всё, что случилось, стараясь найти этому какое-то объяснение.

— Значит, он попытался забрать у тебя кольцо, но не смог даже прикоснуться к нему? — в пятый раз спросила Шона. — Но Нептун может всё! Неужели он не сумел взять то, что хочет?

— Не знаю, — ответила я уже не в первый раз. — Он сказал что-то в том смысле, что его останавливает собственный закон.

Тут я замолчала. Я еще не рассказала ей про проклятие, просто не знала как. Перестав быть русалкой, я потеряю Шону; а также и всё остальное, что ожидало меня в будущем. Я никогда не смогу плавать вместе с ней в море. Может быть, мне подсыплют зелья забвения, и я вообще забуду о ее существовании — забуду о своей самой лучшей подруге!

И, конечно же, было еще кое-что, о чем страшно даже подумать. Мои родители. Увидимся ли мы когда-нибудь снова? И если я перестану принадлежать к одному из миров, неужели мне придется расстаться с кем-то из них? Мысль об этом была мучительна, как удар в солнечное сплетение.

— Шона, я должна сказать тебе еще об одной вещи, — нервно проговорила я. — Очень неприятной вещи.

И я рассказала ей о проклятии, о том, что потребуется несколько дней, прежде чем оно обретет полную силу, а до тех пор будет неизвестно, какой я стану, но, какой бы ни стала, это уже навсегда. Я только не решилась сказать, что проклятие уже действует, что тогда, на палубе, мои ноги так и не вернулись к окончательному состоянию. И что сейчас, когда я плаваю русалкой под водой, что-то со мной не так. Не хватает кое — где чешуек, кое — где сквозь хвост просвечивает тело. Не стоило говорить об этом раньше времени.

— Чтоб у меня плавники отвалились! — воскликнула Шона, когда я наконец умолкла. — Какой ужас! Что же теперь делать?

— Я надеялась, что ты мне поможешь. Шона схватила меня за руки.

— Обязательно помогу, Эмили, — пообещала она. — Мы не дадим проклятью свершиться. Это так же верно, как то, что у акул есть зубы. Я не расстанусь с тобой. А ты не расстанешься со своими родителями.

Я вздрогнула, как будто меня ударили хлыстом. Даже думать об этом было больно.