Он долго занимался. Восемь лет. И стал хорошим биатлонистом. Даже мог попасть в сборную. Но приближалось его совершеннолетие, а армии люди с такими умениями в тот момент оказались нужнее.

Но и за все эти годы, проведенные в интернате, сосредоточенные на биатлоне, за последующие изнурительные тренировки в спецназе и службу, он так же не получил ничего «своего», кроме умений и выносливости, пожалуй. И контроля. Совершенного контроля над собой.

Потом, выбрав себе такой способ зарабатывания на жизнь, не без помощи бывших сослуживцев, он вроде бы приобретал какие-то вещи. Ту же квартиру в Киеве. Этот дом. Но спокойно, рассудочно и обдумано.

Однако иногда его охватывало это дикое, примитивное желание что-то заполучить. Только свое. Только для него. Так было с этим ножом. Красным и аляповатым, непохожим на привычное Лютому оружие. Словно игрушка, которых он в детстве не знал.

Спрятав нож в карман, Лютый поднял глаза, внимательно глядя на Ингу. Уставшую, истощенную, измученную. С красными глазами, еще сохранившими следы слез. Все еще в его шапке. В двух кофтах. Похоже, все еще мерзнущую, хоть воздух в доме стал прогреваться от печи.

Вот так же он хотел ее, вдруг понял Лютый. Как тот нож. Только для себя. Чтоб принадлежало только ему.

«И кто сказал, что он не может себе позволить такой подарок?», подумал он, вдыхая запах прелой листвы карпатских лесов полной грудью. «В конце концов, он сохранил ей жизнь. Значит, это уже его», понял Лютый очевидное.

Тишина в доме вдруг стала какой-то острой и звенящей. Затаившейся. Словно окружившей Ингу, наблюдающей за ней. Но по-новому, не так, как все эти дни. А Лютый все еще молчал. И смотрел на нее, похоже, не придавая никакого значения тому, что Инге не комфортно от такого пристального и непонятного для нее внимания.

Почему-то именно сейчас, после мутной дремы, ощущая покалывание и боль в отекших после распаривания пальцах, она отчетливо осознала, как устала. И что выглядит, вероятно, как самая последняя бродяжка. Чуть ли не впервые за все эти дни, захотелось закурить, хотя после первой ночи в этом доме она даже не вспоминала о сигаретах. А сейчас, ощущая себя как-то растерянно, вдруг вспомнила. Впрочем, Инга так устала, что дальше мысли данное желание не пошло.

Наверное, надо было идти и лечь, нормально выспаться. Дальше сидеть под этим взглядом не было сил. А узнавать о том, имел ли он какие-то планы, даже в голову не пришло. Сама мысль о том, что можно спокойно поспать, пока Лютый будет «охранять» ее сон от этого дома казалась такой заманчивой, что ничего другого не хотелось.

Настроенная воплотить этот план в жизнь, Инга резко поднялась со стула. И только сейчас подумала, что стоило бы отступить перед этим в сторону. Потому как Лютый с места не двинулся: то ли не понял ее порыва, то ли не считал своей проблемой. И Инга оказалась чуть ли не впритык к нему. Да еще и, растерявшись от такого положения, зачем-то подняла голову, оказавшись с Лютым лицом к лицу. Вернее сказать, нос к носу, потому как и Лютый наклонил голову, видимо следя за ее перемещением.

Глаза у него были не только нереально синие, но и такие глубокие. И по странному темные в этой глубине, ей даже зябко стало. Она в них словно провалилась. И падала. А дна не было. Вообще. Инге казалось, что с каждым мгновением этого падения, она все больше теряется. И в тоже время, словно распахивается вся, открывает то, что никому показать не хотела бы. А этот мужчина – видит все: ее тайны, надежды, страхи. Даже самые глубокие. Все о ней знает.

Мужчина.

Странно. Она впервые так его восприняла. Не как человека, посягнувшего на ее жизнь, убившего Мишу. Не как «Этого», который ужасно разозлил Ингу. Даже не как того, кто остался последней ее надеждой и связующей ниточкой с остальной жизнью. А именно, как мужчину. Полностью осознавая, что она – женщина.

Непонятно почему. Может оттого, что он позаботился о ней. Согрел. Сделал куда больше того, чего оказалось бы достаточно в рамках просьбы Карины Соболевой. Непривычно и нестандартно. Жестко и причинив боль. Но все же позаботился. И из-за этого, что-то дрогнуло у Инги внутри, породив какую-то слабую и болезненно мучительную дрожь перед этим мужчиной.

Быть может, то был внутренний и древний инстинкт потребности в защите более сильного человеческого существа. Того, которое станет опорой, закроет собой и защитит от чего бы то ни было, пусть и не за просто так? Может быть, нечто иное, еще более глубокое и примитивное, связавшее их этими взглядами и разливающимся по притихшему дому теплом?

Она не знала. Но вдруг очень ясно осознала, что впервые видит то, что притаилось и клубится во взгляде Лютого – это же самое понимание. Мысль и осознание, которому он не рад, но которое очень и очень близко к мыслям, оккупировавшим сознание Инги. И в этот момент, кажется, и он отчетливо видел, о чем она думает.

Вдруг, совершенно шокировав и дезориентировав ее, несмотря на все эти догадки, Лютый глубоко и жадно втянул в себя воздух и резко наклонил голову. Она почувствовала его кожу: сухую, шершавую и горячую.

Дрожь в позвоночнике замерла, остановившись на уровне груди. Воздух вокруг застыл. И она сама ощутила себя изваянием. До боли живым, но абсолютно лишенным возможности двигаться. Даже дышать.

Непонятно. Ее будто притягивало к нему. К его решениям и мыслям. Словно нечто подталкивало Ингу оказаться еще ближе, не давая его разумной части вмешаться и оспорить принятое нутром и силой решение.

Что заставило Ингу подняться именно сейчас? Почему так? Впритык к нему. И с какого вдруг испуга, она так смотрит ему в глаза. Будто чувствует то, что бушует в Лютом. Позволяет ему еще полнее заглянуть внутрь себя, усиливая искушение. Делая желание владеть ею непобедимым.

И он поддался, заглянув в ее распахнувшиеся глаза так, чтобы понять суть стоящей перед ним женщины.

Воздух уже не шуршал, он раскаленно потрескивал и жег его кожу, нос, легкие. А Лютому, несмотря на это, хотелось вдохнуть еще глубже. Втянуть в себя ее запах так, как дикие звери нюхают запахи в лесу, чтобы все ощутить, каждый нюанс прочувствовать. Услышать ток крови под этой раскрасневшейся кожей, и ощутить ее пульс. А потом под себя подстроить, подчинить своему ритму, своей силе. Всю эту женщину, которая уже дважды настолько доверялась ему, что засыпала в присутствии Лютого. И может, первый раз это было проявлением стресса, он допускал. Но вот сегодня – все происходило иначе.

И да, факт, что он чувствовал, обонял ее запах: чисто женский, тонкий, но настолько насыщенный, что этот аромат проник в его кровь, пропитался через легкие. И сейчас, казалось, струился по мышцам, заставляя их напрягаться, словно бы во время угрозы. Но все же иначе. Не столько настороженно. Алчно.

Он наклонился, еще глубже погружаясь в этот аромат, наслаждаясь растерянным и сбившимся стуком пульса Инги. Ему хотелось ее проглотить. Буквально. Впиться зубами в эту кожу, в это тело. Чтобы прочувствовать ее каждой своей клеткой, каждый нерв напитать ощущением этой женщины. Его руки практически зудели от желания снова дотронуться до ее кожи, сжать затылок, пройтись по шее. Дернуть, развернуть к себе спиной, и прижаться лицом к ямке на затылке. Он помнил, как нащупал ее пальцами. И появилось какое-то невыраженное сожаление, что Инга все же полностью остригла волосы, сейчас их удобно было бы намотать на пальцы, не позволяя ей отодвинуться.

Он впервые испытывал что-то подобное. Впервые ощущал настолько ярко и сильно.

Это не отменяло тот факт, что он знал вероятный итог подобного желания.

И та крохотная разумная часть, которая все же осталась в голове, встревоженно велела ему отойти.

Он так и сделал. Несмотря на принятое решение взять Ингу себе, Лютый не собирался обрушиваться в пучину безумия страстей, подобно собственной матери. Он посвятил достаточно времени самоконтролю, чтобы и тут не потерять управление.