Вроде бы ровно и спокойно. Но она ощутила какое-то напряжение у него внутри. Бог знает, по каким знакам и признакам, то ли по движению кожи вокруг глаз, то ли по прорезавшимся линиям у рта. И не решилась дальше отстаивать должность повара.

– Как хочешь, – Инга сжала пальцы, которые, действительно, впервые за последние дни практически не болели. Передернула плечами, испытывая какую-то нервозность и напряжение, будто бы перебросившееся с него на нее. – Я просто хотела помочь. Ты не должен так обо мне заботиться и не обязан все время готовить…

Он усмехнулся.

Инга даже замолчала и попыталась понять, чем его развеселила. И видела ли до этого, как он улыбается. Чувствовала, когда смешила его чем-то, но улыбка…

Впрочем, это выражение его лица пропало столь же стремительно, как и появилось. И она вновь смотрел в невозмутимое лицо мужчины, на котором сейчас, как и большую часть последних суток, «жили» только глаза. Зато так «жили», что Инга с трудом сглотнула слюну, ощущая, как во рту пересохло под этим синим взглядом.

– Не должен. И не обязан, – согласился он с ее доводами. – Я в праве.

Она не знала. Ничего не знала – ни что сказать, ни что возразить, ни есть ли, чему возражать. Эти слова отчего-то вызвали ступор в ее сознании. Инга ощущала какую-то смутную мысль, но не могла ее сформулировать, уловить. Даже на уровни чувств, все было размыто, на самом краю осознания.

«Вправе». Это звучало как-то слишком окончательно и определяюще. Словно бы он вправе решать, что для нее лучше и делать то, что сам считает необходимым. Разве она об этом вчера его просила? Ну, не в вопросе же завтраков и обедов? А вопрос жизни у них обсуждался. А при чем тут бутерброды, если честно?

Однако и что возразить – не придумала. Она его не поняла, видимо. Конечно, он вправе готовить и решать, что бы то ни было в своем доме. И об этом ей намекает, видимо.

– Вода. Умоешься, – прервал он повисшую тишину, достав из печи закипевший чайник.

Это для нее? Она думала для чая.

Сам на улице обливался. Ей воду нагрел, чтобы Инга умылась? Она совершенно не понимала того, что происходит в лысой голове этого мужчины.

Молча отвернувшись, она пошла к двери, решив подумать о своем организме в первую очередь, нежели разбираться в хитросплетениях мыслей и слов Нестора. У порога остановилась и по уже сформировавшейся привычке, наклонилась, ухватив полено, без которого из дому не выходила.

– Этим меня не убьешь.

Инга обернулась, решив, что не так расслышала. И у нее начались слуховые галлюцинации. Не мог Лютый иронизировать. Она даже соотнести эти два понятия: ирония и Лютый, не сумела бы. Но что-то в голосе мужчины наталкивало на мысль, что он таки посмеивается над ней.

Обернувшись, Инга вопросительно уставилась на Нестора. Он, разумеется, сохранил свое полное невозмутимости лицо. И смотрел на ее полено. Только тут до нее дошло, что именно имелось в виду.

– Я волка видела за забором. Три дня назад. Четыре, – поправилась Инга. – Другого оружия, кроме дров и твоего ножа у меня не было. Нож ты вчера забрал.

Ирония исчезла. То есть, не то, чтобы Инга ее реально видела в его глазах или мимике. Только какое-то ощущение в воздухе, как запах весны или привкус карамели, когда печешь булки. А теперь – этот запах или аромат полностью исчез. Выветрился.

– Ты собиралась отбиваться от волка этим?

Инга задрожала. Она не успевала отслеживать, когда и как он переключался в свой «супер-режим». По-другому не могла назвать тот момент, когда Нестор в секунду сбрасывал всю свою размеренность, плавность и невозмутимость. Как вчера после ее вопроса о том, чего он от нее хочет. Вот и сейчас, он уже навис над ней и опять смотрел на Ингу глазами, в которых бушевало синее пламя.

Тут и гадать не надо, слепой поймет, что он в ярости.

Но Инга перед трудностями не пасовала. И потом, совершенно не видела причин, по которым он вдруг взбесился.

– У меня, что? Варианты были?! Может, у тебя в подвале АК* припрятан, а ты забыл мне сообщить?! Или ты думаешь, что я ружье в сумку спрятала, когда из дому убегала?!

Инга не думала, что ее слова прозвучат так. Ну, словно бы она кричит на него. Или в чем-то обвиняет. Просто утро какое-то непонятное вышло. И сутки. И этот мужчина, которого она никак не могла понять. В общем, накопилось все.

Нестор все еще нависал над ней. Вдавил руки в стену за Ингой, ограничивая ее жизненное пространство собой и этой самой стеной, в которую Инга вжалась. И это дурацкое полено она уронила уже. Но сейчас в том ненормальном и безумном огне, который заполыхал в его глазах минуту назад, она смогла уловить проблески разума. А еще, он снова улыбнулся.

Поразительный человек. Она никак не могла разобраться, что толкает его на те, или иные чувства? Что из ее слов приводит в ярость, а что смешит. И от чего у него так меняется настроение.

Однако в этот момент, увидев мимолетную усмешку Нестора, вдруг тоже улыбнулась. И самой стало весело, да и как-то хотелось замять свой возмущенный крик, пусть и совершенно справедливый.

– Здесь нет волков, – оттолкнувшись от стены, он выпрямился и дал Инге возможность вдохнуть. – Не бойся.

Он отступил.

– Ага, я учту, – наклонившись, она подняла свое «оружие».

Инга знала, что видела. Может, здравость ее ума и пошатнулась за эту неделю, но не до галлюцинаций же. Кроме того, она потом нашла на рыхлой весенней земле следы. Так что он может говорить ей что угодно, но она лучше перестрахуется.

Нестор молча смотрел на то, как она «вооружилась», похоже, решив больше ничего пока не говорить. Однако когда Инга распахнула двери, он выставил руку, не позволяя ей выйти. Сам обошел ее и оказался на улице первым. Причем, хоть и чувствовалось, что Лютого забавляет поведение Инги, он с совершенно серьезным видом осмотрел двор. И только после этого повернулся к ней:

– Пошли, – еще раз глянув на полено в ее руке, Нестор надавил Инге на плечо, понукая идти следом за ним.

– Я сама, – попыталась она отказаться, совершенно не прельщенная перспективой справлять нужду под его «присмотром».

Может же у человека быть хоть где-то уединение? Купание, и то не казалось ей настолько интимным процессом. Даже при Михаиле, наверное, Инга настолько бы «не расслабилась». Ей было бы стыдно. Да мужу никогда и в голову не пришло бы: ходить с ней в туалет.

Лютого ее моральные метания не интересовали. Подтолкнув сильнее, он заставил Ингу двинуться. Да и тело уже настойчиво требовало от нее действий. Так они и добрались до уборной: он шел немного спереди, придерживая ее за руку. А она все равно упорно держала полено. Черт знает, зачем.

В небольшое пространство туалета Нестор за ней не пошел. И даже двери она закрыла беспрепятственно. Так что Инга была почти счастлива. И порядком сбита с толку всем происходящим.

Вернулись в дом они тем же порядком. К колодцу и расположенному неподалеку наружному рукомойнику, он ей даже приблизиться не дал. Зато, едва они зашли внутрь, пошел в ванную, и сам заполнил резервуар древнего умывальника кипятком. Сам же развел холодной колодезной водой, стоящей в ведре. И только потом позволительно кивнул Инге, словно разрешая, наконец-то, умыться.

Когда же Инга вернулась в кухню, хотя и это разделение было условно, на столе уже стояло две тарелки с яичницей. Яйца для этого блюда, Нестор, видимо, взял там же, где и мясо для борща вчера.

– Ешь, – в любимой им лаконичной манере, велел он, махнув головой на стол. И сам сел рядом.

Ее стало раздражать это слово в его исполнении. Прямо, какая-то навязчивая идея у человека – накормить ее. Правда, есть действительно хотелось. Тем более что поджарившиеся яйца, пусть и со своими поправками, учитывая способ жарки, выглядели куда аппетитней бутербродов. Да и навязчивым у этого мужчины было не только желание ее накормить.

Так что Инга молча села и принялась есть. А когда отодвинула тарелку, все-таки сказав «спасибо», несмотря на вчерашний опыт, Лютый ее удивил.