Даже завсегдатаи кабаков, смотревшие церемонию, полагали, что Рейс стоит за правое дело, пока им не напоминали тот факт, что Рейс уже успел поиметь их самих.

Вся эта зеленая тоска довела меня до белого каления. Я открыто и громогласно разъяснял, как бы мне хотелось поступить с Рейсом. Мои планы зашли уже намного дальше распиливания его дома. Толкуя о своих идеях, я продемонстрировал немного больше технических знаний в определенных областях, чем следовало, но я надеялся, что молва достигнет уха Рейса и он начнет спать с одним открытым глазом.

Но, как выяснилось, бодрствовать должен был я. На седьмую ночь, проведенную в моём убежище, меня разбудил мешок, наброшенный мне на голову. Я слышал, как Энди вскочил, по-требовал объяснить что происходит, и получил тумак за своё усердие. С меня сорвали одеяло, скатили с лежанки и, заковав в наручники, выволокли из миссии.

Практически единственными словами, которые я услышал от своих похитителей, было обращенное к кому-то суровое: «Если ты себе не враг, забудь что здесь произошло».

Меня запихали в багажник ховера и машина рванулась с места. Я пытался запомнить дорогу, но мы разгонялись, притормаживали, крутили круги налево и направо, и я потерял всякое представление о том, насколько далеко меня увезли и в каком направлении. После минут десяти бесплодных попыток я сдался и решил, что сразу меня не убьют. Если бы они желали моей смерти, то, учитывая извлечение моей персоны из миссии в трущобах Овертона, они бы просто просветили мой череп пучком когерентного света и оставили бы труп в сточной канаве.

Поскольку я ещё не стал покойником, я заключил, что обладаю информацией, необходимой похитителям. Ведь было очевидно, что никто не станет платить за меня выкуп. Мне приходи-ли на ум только три фигуры, которые могли полагать, будто у меня между ушами есть что-то ценное. Леди Лейквуд не стала бы вламываться посреди ночи. Рейс стал бы, но он сделал бы из этого шоу.

Оставался Партизанский Экологический Фронт. Было бы очень логично, если это они меня забрали. Как говорится, враг моего врага – мой друг, а я сделал широко известной свою оценку Рейса как злодея калибра Стефана Амариса. Кроме того, я довольно эффективно сумел разобраться с их засадой.

Эта мысль меня притормозила. Я мог им потребоваться для какого-нибудь показательного суда, после чего они намеревались меня казнить. Однако, опять же, я был просто никто. Если они хотели привлечь внимание к своей борьбе, устроив надо мной судилище за преступления против природы и их организации, то для них было бы лучше просто пристрелить меня при свидетелях, а потом, через средства массовой информации, разъяснить, почему я превратился в мишень.

Ховер остановился и я услышал, как громыхнула, опустившись, дверь гаража. Крышка багажника открылась и меня выдернули наружу, обдирая мои голени о края. Я заорал, за что был вознагражден ударом в зубы – не того качества, что мог отвесить Рейс, но достаточно болезненным, чтобы заставить меня замолчать.

Меня усадили на стул, затем стянули мешок. Меня слепил яркий свет. Я попытался отвернуться от света, затем вдохнул как можно больше чистого воздуха. В отношении воздуха дело обстояло неплохо, надо признать, поскольку мы находились в большом ангаре, предназначенном для размещения мехов, но давным-давно неиспользуемом. Ржавые опорные колонны окружали лужицы стоячей воды, протекшей через дырявую крышу.

Как только мои глаза привыкли к свету, я огляделся. Вокруг меня стояли пять человек и я сразу заметил плохой признак. Ни один из них не был в маске, что, в случае похищения, не есть хорошо. Это означает отсутствие у ваших похитителей беспокойства насчет того, сможете ли вы их опознать, а простейший способ гарантировать невозможность опознания – убить вас.

Одну я узнал сразу. Рядом стояла Рыжая и она кипела. У неё до сих пор были синяки под глазами и челюсть была зафиксирована бандажом. Она обхватила себя руками под бюстом и постукивала кончиком ботинка. Определенно, она рассматривала меня, выбирая место, в которое можно впечатать этот ботинок, нанеся максимальные телесные повреждения, а мне такая перспектива совсем не нравилась.

Остальные четверо были непримечательными, не считая их загорелую кожу и хорошую физическую форму. Я решил, что они проводят много времени на природе, и это здорово подходит для фанатиков ПЭФешной любви к земле и ненависти к металлическим уродам, которые эту землю корежат или, скажем, валят выросшие на ней деревья. Пара из них наблюдали за мной довольно пристально, что предполагало наличие некоторого военного опыта, но я не заметил ничего, вроде татуировки, дающей представление, где они этого опыта набрались.

Но что я заметил, так это то, что четверо были в жилетах с эмблемами полиции. Я уже не сомневался в распространении истории моего похищения по трущобам как пожар, с наращиванием страха и негодования по отношению к Рейсу. В официальных средствах массовой информации ничего, конечно же, не упомянут, но порядочные люди Овертона все равно не верят злым сплетням о Рейсе.

Из маленькой конторки на склад вышел ещё один человек. Он в основном держался в тени, хотя свет блеснул, отражаясь от очков. Я не знал, нужны ли ему очки для улучшения зрения или служили в качестве маскировки, но это и не было важно. Я так и так не мог разглядеть его лицо, чтобы потом опознать.

Он заговорил и его слова с жужжащим призвуком прорывались через модулятор голоса, прикрепленный к шеё.

– Добрый вечер, мистер Донелли. Я так рад, что вы решили к нам присоединиться.

– Обычно я очень стеснительный, но ваши люди умеют убеждать. – Я шмыгнул носом и по-пробовал вытереть его о плечо. – Так это встреча Общества Ценителей Икабода Рейса?

– Пожалуйста, мистер Донелли, не оскорбляйте мой интеллект. Я же ваш не оскорблял. Вы, разумеется, узнаете Летисию. Она вызвалась убить вас, если потребуется. Вам известно, кто мы такие.

Я согласно кивнул.

– Известно. А вашей девице известно, что мне плевать на крапчатых и всех остальных лемуров. Я работал на АРА потому, что за это платили. Мне плевать на политику или что-то еще. Я просто стараюсь свести концы с концами.

Главарь был одет в черное, поэтому когда он сжал кончики пальцев рук у груди, его руки с длинными пальцами показались мне белыми пауками.

– Вы опять неправы, мистер Донелли. Вам далеко не плевать на некоторые вещи. Вам ведь не плевать, чтобы Икабод Рейс получил то, что ему причитается, верно?

Я нахмурился.

– Ну ладно, может быть и так.

– Великолепно. И вам не плевать на деньги, это ясно.

– А кому плевать?

– Эту точку зрения можно оспорить, но у меня нет для этого ни времени, ни настроения. Руки разделились. – Мои товарищи и я сам действуем в силу глубокой приверженности делу сохранения окружающей среды. Мы искренне верим в святость жизни, во всех её проявлениях.

В моей памяти пронеслась картинка полицейской, катящейся по хвойным иголкам.

– И при этом на горе вы устроили просто адскую стрельбу.

– К несчастью да, и это произошло непреднамеренно. Ховеры должны были прикрыть наш отход после того, как ваш мех был бы обездвижен. Это наша неудача, к чему вы приложили свою руку, но я не держу на вас зла за те потери, которые мы понесли. Вы всего лишь действовали в целях самозащиты, как и в случае с Летисией. Если бы ударная группа действовала в соответствии с полученными приказами, они бы отошли задолго до того, как ваша атака могла им повредить.

Я кивнул.

– Это выжившие из той ячейки?

– О, очень хорошо, мистер Донелли. Вы знакомы с системой ячеек, не так ли?

– Я же читал истории о «Слове Блейка». В каждой из них обсасывается то, какой совершенной была их система. Некоторые из этих книжек может служить учебниками для революционеров.

– И в самом деле могут, и таким образом общество, в котором свобода распространения информации объявляется ценностью, сеет семена своего падения.

– Чтобы быть замененной режимом, в котором личные свободы ценностью не объявляются?