Когда метель закончилась и встало над селом мутное далекое солнце, все увидели, что домишко Нинки Безруковой засыпан по самую крышу, а из трубы жиденько вьется синий дымок. Собравшиеся мужики несколько раз обошли Нинкино жилье, осмотрели со всех сторон, но никаких входов-выходов не обнаружили. Тогда Володька Басов полез на крышу и начал кричать в трубу. Но и из этого ничего не вышло. Володька только дыма наглотался. Мужики посовещались и решили откапывать.

Серега Безруков тут же стоял, небрежно сунув руки в карманы полушубка. Он внимательно следил за всеми действиями мужиков, презрительно усмехался и щурил свои продолговатые, по-женски красивые глаза.

Когда лопата первый раз сухо скребнула по двери, Серега переместился поближе и закурил.

— Эй, Нинка! — закричал Володька Басов. — Жива, что ли?

— Жива, — донесся приглушенный Нинкин голос.

— Сейчас откопаем. Не гоношись.

Серега Безруков сплюнул окурок в снег, постоял еще немного и пошел по улице, переметенной высокими сугробами. Уход его все заметили, особенно женщины, и тут же посыпались шепотки, догадки, предположения.

Нинка вывалилась из двери, как из берлоги, патлатая, в одном платье, в тапочках на босу ногу. Чмокнула в щеку Вовку Басова (Басиха нахмурилась и полезла ближе к мужу), засмеялась, еще кого-то поцеловала мимоходом, расплакалась и упала женщинам на руки.

— Ну, будет тебе, — нестрого ворчали бабы, — будет, Нинка.

— Ой, горюшко, — застонала со смехом и слезами Нинка, жадно шаря по толпе глазами, — ведь сдохнешь, и никому дела нет. Жизнь-то проклятая какая, а? Три дня просидела и хоть бы кто схватился. Фашисты, а не люди. Ироды пустоголовые, кикиморы.

Все знали, к кому относятся эти слова, и не обижались на Нинку. А того, к кому она обращалась, давно уже не было здесь, лишь изжеванный окурок темнел на ослепительно белом снегу.

— Ну, Нинка, выдержала ты блокаду, сто лет теперь будешь жить, — засмеялся Володька, спешно уводимый своей Басихой.

— А где твой Скорпион? — засмеялись и бабы, обступив и разглядывая Нинку.

— Спит, где же еще ему быть. Ему все нипочем.

— Твой был здесь. Недавно ушел. Как докопались, так и ушел.

Нинка побледнела, зажмурилась, растолкала баб и пошла в дом. И скоро пусто стало на окраине Сосновки. Пусто, тихо, покойно.

Скорпион, шестилетний Нинкин сынишка, которого она бог весть почему сама так прозвала, преспокойно спал в своей кроватке, разметав пухленькие руки поверх одеяла. Был он — вылитый папаша, с такими же продолговатыми глазами, смуглой кожей и выпирающими скулами. Спал он давно и крепко. Нинка соскучилась одна, злилась на него, но будить не решалась. Как и папенька преподобный, Скорпион был решительного нрава и терпеть не мог, когда его зазря беспокоили.

Нинка безмолвно постояла над ним и недовольно пробурчала:

— Ладно, спи. Я тебе после физзарядку устрою.

Но выполнить своей угрозы она не успела, потому как прибежал Мишка Горшков и сообщил, что привезли почту. Она быстро собралась, недоумевая, как умудрилась после такого бурана пробиться машина с центральной усадьбы. Скорпион продолжал спать, она минутку поколебалась и все-таки не удержалась, чмокнула его в острую скулу, чмокнула еще раз и, уловив, как начали сдвигаться реденькие Скорпионовы бровки, выскочила на улицу.

Вообще-то она соскучилась за эти три дня по людям, по разговору, по той жизни, которой жила ее бессосновая Сосновка. И бежала Нинка по улице радостная, приветливая, возбужденная. Односельчане весело приветствовали ее, не забывая беззлобно пошутить:

— Ну что, Нинка, ослобонилась?

— Немного до пятнадцати суток не дотянула, а?

— Ты как в подлодке окопалась, Нинка, одна стереотруба торчит.

Нинка посмеивалась, тоже шутила в ответ и дальше бежала, пока на Костю Девяткина не натолкнулась. Костя из магазина вышел. Увидел Нинку, смутился.

— Здравствуй, Нина.

— Здравствуй, Костя.

— На почту?

— На почту.

— А я вот к Вовке.

— Меня бы пригласили.

— Приходи.

— Вот почту разнесу и прибегу.

— У Вовки день рождения сегодня.

— Приду.

«Пусть хоть лопнет, а я пойду, — думала Нинка, шагая дальше, — пусть хоть разорвется, черт скуластый, пойду да и все».

Приняв почту, расписавшись, Нинка взялась сортировать в первую очередь письма и… Конверт был какой-то-необычный, с красивыми марками, из плотной бумаги, с аккуратно вписанным индексом и, главное, предназначался Безрукову Сергею Феоктистовичу. Почерк явно женский, тут уже Нинку учить не надо было, обратный адрес — Барнаул и роспись.

— Так, — прошептала Нинка, — так, Сергей Феоктистович. Ладно, пусть будет так. Тем более к ребятам пойду. Нарочно пообещала, а теперь вот пойду. А письмо тебе Скорпион вручит. Посмотрим, как ты отвертишься, посмотрим.

Через полчаса Нинка шагала по деревенской улице с тяжелой почтовой сумкой через плечо.

Когда она вернулась домой, Скорпион копал снег лопатой и никакого внимания на нее не обратил. Нинка понаблюдала за его работой, спросила:

— Ты ел, Скоря?

Скорпион не ответил. Она вздохнула и пошла в дом. Заглянула в сковородку с жареной картошкой, поняла, что Скорпион поел и поел хорошо. Теперь надо было дождаться, пока он накопается, и передать ему письмо для отца. Пусть снесет, пусть тот повыкручивается. А пока Нинка принялась переодеваться, красить ресницы, в общем, наводить марафет.

Когда Скорпион пришел, она уже была готова в гости и заискивающе посмотрела на сына. Он посопел, разделся, сел за стол и потребовал:

— Молока.

Нинка налила большую кружку.

— Куда пойдешь? — строго спросил Скорпион.

У Нинки сжалось сердце: сейчас вцепится.

— К дяде Володе и дяде… Косте.

— А зачем?

— У дяди Володи день рождения… А ты же знаешь, мы старые друзья, вместе в школе учились… все время вместе.

— С вами и папка вместе был.

— Был, да сплыл, — фыркнула Нинка, — не цепляйся, как скорпион, честное слово.

Маленький, а как министр.

— Папка не любит дядю Костю, — настаивал Скорпион.

— А дядя Костя не любит папку.

— Он чужой и пусть не любит.

— Ну, знаешь… Вот письмо твоему папочке пришло от… От чужой женщины. Вот отнесешь ему и спросишь, что за женщины у него в Барнауле завелись, а потом про дядю Костю будешь говорить.

— Ты почему знаешь? — нахмурился Скорпион.

— А?

— Что от женщины. Читала?

— Представь себе, нет. А по почерку вижу.

— Дай.

Нинка отдала сыну письмо. Он повертел его, посопел, сказал:

— Здесь ничего не видно.

— Вот пусть тебе папенька и скажет. Я пошла. Дверь не забудь закрыть.

Нинка выскочила за двери и облегченно вздохнула.

Когда вошел сын, Серега Безруков лежал на диване и читал газету. Он только что пришел с работы, отогрелся, поел и теперь отдыхал. Мать на кухне мыла посуду.

Скорпион вошел, молча разделся, повесил шубку на специально для него низко вбитый гвоздь и направился на кухню, словно бы не замечая отца.

— Прибыл, профессор, — улыбнулась его бабка. — Есть хочешь?

— Ел уже. — Скорпион сел на табуретку.

— Побывал в плену-то?

— Побывал.

— С голоду не умерли?

— Нет… Тебе письмо, — чуть повысил голос Скорпион.

— Ты мне? — поднялся с дивана Серега. Он подошел к сыну, погладил его по голове. Скорпион дернулся.

— Я не люблю, — твердо сказал он, — ты же знаешь.

— Виноват. — Серега и в самом деле виновато улыбнулся.

— Тебе письмо, — повторил Скорпион.

— От кого?

— Мама говорит, что от женщины.

— Глупости.

— На, — протянул Скорпион письмо, — читай вслух.

— Гм… Из Барнаула… — Сергей заметно смутился. — Странно. От кого бы это?