Без Вас нет жизни, пройдёт ли когда это лето, вспоминаю свой колодец на даче — вода есть, а не достанешь и ходишь немытый. У меня есть интернет — столько воды можно достать — но нет жажды. Скучаю только по одному человеку в мире — во всём, огромном, живописном и богатейшем Божием мире — хочу слышать только Ваши слова, видеть только Ваши глаза, глубину которых узнаю из сотен тысяч, держать только Ваши руки… Вы пишите, что укоры мои терпеть устали, что хотелось бы радостного общения… Простите много раз! Сегодня, в поддержку Бог дал, встречаю стихотворение по теме:

И. Снегова

Любовь любви не ровня, не родня.

Любовь с любовью, Боже, как не схожи!

Та светит, эта жжет острей огня,

А от иной досель мороз по коже.

Одной ты обольщён и улещён,

Как милостью надменного монарха,

Другая — душно дышит за плечом

Тяжелой страстью грешного монаха.

А та, иезуитские глаза

Вверх возводя, под вас колодки ищет…

А эти? Самозванки! К ним — нельзя!

Разденут, оберут и пустят нищим…

Любовь любови рознь. Иди к любой…

И лишь одной я что-то не встречала —

Веселой, той, какую нёс с собой

Античный мальчик в прорези колчана.

Вот так. Оказывается, ты ищешь небывалого! У Вас, мой, требования завышены!

Доброго дня Вам, дорогой мой! Пришла из церкви — слава Господу. Сегодня святая Евдокия, день Ангела моей тётки, поминала её. И день памяти моего отца. А вот отрывок, который сегодня прочитала в книге Н. Соколовой — мечта моя здесь описана, так любила папу:

«…Только когда мама меня отстраняла, не желая меня ласкать, я начинала горько и безутешно рыдать. Тут приходил папа, брал меня на руки и утешал меня с бесконечным терпением и любовью. Обычно я долго не могла успокоиться, и отцу приходилось иной раз держать меня на коленях больше часа, а я все продолжала судорожно всхлипывать и прижиматься к папе, как бы прося защиты. «Дай отцу хоть пообедать-то», — обращалась ко мне мама. «Оставь, Зоечка, — говорил отец, — нельзя прогонять от себя ребенка, если он просит ласки».

Помню, как я брала отца за густые бакенбарды, и поворачивала молча к себе его лицо, не давая папе смотреть на собеседника. Окружающие нас смеялись и говорили: «Ревнует!» — «И что это за слово они выдумали, — думала я, — ведь это мой папа!». Я была готова просидеть на коленях отца целый вечер. До чего же мне было с ним хорошо! Через ласку отца я познала Божественную Любовь — бесконечную, терпеливую, нежную, заботливую. Мои чувства к отцу с годами перешли в чувство к Богу: чувство полного доверия, чувство счастья быть вместе с Любимым, чувство надежды, что все уладится, все будет хорошо, чувство покоя и умиротворения души, находящейся в сильных и могучих руках Любимого».

Перечитала отправленное вчера письмо, в том числе о Пестовых. Интересное обнаружила обстоятельство, если учесть, что несколько лет назад стала поминать Николая Пестова и раздаривать его книги, удивительно простые и умные, особенно о воспитании. И сегодня, в святую Евдокию, читаю о том, что у них в семье 27 лет прожила монахиня, в кладовке, питаясь остатками от обеда, ходила в обносках, стряпая и убираясь в доме, отец всегда следил, дружа с ней, чтоб она имела лекарства и сахар и всё необходимое, имя монахини Евникия Гусева. В миру Евдокия.

Никак не пойму — зачем Вы пишете книгу о Сталине? Неужели голос совести? Неужели он оболган? Хотя — что удивительного-то? Если он называл русский народ «великим», — каким западным холуям это понравится?

Как много всё же Вы работаете, а как мало спите. Мой папа шутил: «Кто поздно ложится и рано встаёт, тот много трудится и мало живёт. Кто рано ложится и поздно встаёт, тот много трудится — но мало живёт» — учтите народное наблюдение!

Дорогой мой, с праздником! Мне сегодня на сердце легли слова: «Насажденные в доме Господнем, они цветут во дворах Бога нашего; они и в старости плодовиты, сочны и свежи» (пс.91,14) — дай Бог, чтоб и в старости ты был так плодовит, как сейчас — в зрелые свои годы. Не у каждого к сорока годам написано пять книг, и каких нужных для просвещения всего народа…

Не пошла в церковь — решила выспаться. А зря — только расслабилась, собранность утратила — вот весь результат. Отправила Вам книжки свои, их у меня вышло три, там повести, все три о любви, но разной. Наверное, Вам интересно не будет. В бандерольку больше ничего не вложила, кроме большой просфоры, это от владыки Луки благословение, потом расскажу. Не могу согласиться с Вами, что сожалеть о своих ошибках есть дело конструктивное… Всё-таки нас должна пугать Лотова жена остановкой духовного роста… Покаялся — и вперёд… Это у меня. Правда, сегодня прочитала, что если каешься, а потом не борешься с грехом (это тоже я), то Господь попускает таким уныние. Вот и причина моего нытья, так Вам надоевшего, бесконечного выяснилась… Сегодня же купила для нового уголка большую икону «Утоли моя Печали» — надеюсь, что с ней окончится моё дикое совершенно уныние, так мне несвойственное даже в самые злые годы… Стоя на остановке, задела иконой рядом стоящую женщину, извинилась, добавив, что нечаянно тронула её не чем-нибудь другим, а именно иконой, даже сказала, какой именно — женщина прямо повеселела и расцвела удовольствием. А другая держала икону по моей просьбе, пока я у церкви снимала шарф с головы — и тоже слушала мой рассказ о том, насколько мгновенно откликается Матерь Божия на молитву — через эту икону именно. Вот как хорошо с Господом и Его Матушкой-Скоропослушницей, Ея же день сегодня… Не высказать, не передать той радости — ходить и тихонько улыбаться всему — в благодарность Небу — ведь мне Вы подарены, навеки.

Вот и ещё один день без Вас — только написала и слёзы готовы брызнуть — борюсь, Божией помощью, с унынием, но грустно — грустно и грустно… Оказывается, моё любимое дело теперь — писать Вам письма, а раньше было — чистить картошку (нельзя допускать к чистке — если хороший острый нож, то надо останавливать — мешок картошки очищу, механически, не замечая и с удовольствием — да кто бы мне его дал, мешок-то). Дашка сегодня была, привезла мне сахарной кураги — полезно. Кстати, вкусно — можно вместо конфет, для похудения.… Ещё соседка подарила мне букет из сада — астры, гладиолусы, шафраны, маргаритки. Среди этого многоцветия лета несколько мохнатых тёмно-розовых, близко к вишнёвым васильков, любимых с детства. Они в отдельной рюмочке с золотой каймой стоят на новой полке, рядом лежит сохранное серебряное колечко — особенно красивое из-за тонко вырезанных букв на нём — на фоне Пушкинского десятитомника — натюрморт, от мимолётного взгляда на него щемит сердце: он необъяснимо трогателен. Ночевала у меня сегодня Ирочка. Говорили и говорили тихонько, неспешно, в темноте — только огоньки лампад — первую любовь её и мою перебирали в сердечном благодатном трепете, под тихие вальсы Шопена — мои любимые, не требующие напряжения души.… Поспали совсем немного — Ира побежала на клирос — она здесь служб много старается попеть — в её деревне нет храма, такой возможности не будет. Делать сегодня ничего не стану, а буду валяться на новом диване — с книжкой Натальи Соколовой…

«У любви твои ресницы и твои глаза —

невозможно не влюбиться — и любить нельзя.

Я хочу тебе присниться, чтобы рассказать всё

снова и снова и снова» — поёт развязная и наглая Пугачёва, но — хорошо поёт, душевно, правильно. А потом Караченцев: «Ты меня никогда не забудешь»… Оказывается, Рязанов похоронен у нас на Троицком кладбище — Красноярск знаменит любящими сердцами.… Очень плохо без Вас жить.