Григорий Федосеев
Пашка из Медвежьего лога
КОНОПАТЫЙ ПАРЕНЕК
Еще зима…
Тусклые рассветы. Мутное небо. Редко проглянет холодный луч солнца. Под зимним плотным снегом спят корни растений, насекомые, ручейки, реки, цари-медведи. Спят белоствольные березы, угрюмые сосны, ели - вся тайга. Лишь изредка в ней кто-то, точно пробудившись от долгого сна, пробормочет невнятно и смолкнет, уйдя в тишину.
В штабе экспедиции затишье. Полевые подразделения геодезистов уже разводят костры в далекой тайге, ждут не дождутся весны, чтобы начать работу. И только мы с Василием Николаевичем Мищенко, как отставшие в перелете птицы, живем лишь надеждой, что скоро присоединимся к товарищам.
А тайга зовет. Мысли давно там, далеко в горах, у бурных потоков, у птичьих озер. То почудится, что ты у ночного костра, и тело пленит привычная усталость от дневного перехода, то вдруг плеснет в лицо смолистым запахом хвойных лесов, отогретых полян, свежестью первой зелени. И, пробудившись, ты с болью поймешь, что это всего лишь обманчивое забытье.
День солнечный, теплый. Иду к себе обедать. Из школы высыпали ребята и быстро растеклись по переулкам. Вижу: у широкой витрины магазина сельпо стоят двое парнишек. Тот, который поменьше ростом, - ко мне вполоборота. Лица не видно, только острый кончик носа торчит из-за веснушчатой щеки. Зажав между ног сумку с книжками и перевалившись через перила, парнишка что-то рассматривает за стеклом.
Я делаю еще шаг и останавливаюсь. Теперь мне виден чуточку вздернутый нос, тоже запорошенный веснушками, В стиснутых пальцах правой руки парнишка держит ломоть черного хлеба, отхватывает большие, во весь рот, куски и жует, причмокивая губами. Можно подумать, что он, по крайней мере, ест какой-то необыкновенно вкусный торт. Второй мальчуган, и старше, и повыше ростом, стоит рядом, бочком прижавшись к перилам, и с откровенной завистью следит, как приятель уминает хлеб, а сам нет-нет да и пожует пустым ртом. Лицо у него строгое, даже злое.
Там, за стеклом, куда так пристально они смотрят, горка жареных гусей. Ближний рассечен вдоль, лежит, вывернутый жирным мясом наружу, сочный, обтянутый подрумяненной коркой.
"Вот он соблазн!" - подумал я. И мне вдруг тоже захотелось чего-нибудь пожевать.
Вижу, конопатый мальчишка достает из кармана чесночину, натирает ею шероховатую горбушку, откусывает, а сам глаз не отрывает от витрины. До чего же вкусным кажется ему черный хлеб с гусятиной, что лежит за стеклом!
- Хватит тебе, пошли! - досадливо бросает старший, глотая слюну.
Конопатый, не поворачиваясь к товарищу, отламывает ему половину горбушки, сует в руку, и они оба, не отрываясь от витрины, жуют.
Меньший говорит с сожалением:
- Вчера, Костя, тут и колбаса лежала… Веришь, жирная, вот такая толстущая!.. - И он, растопырив пальцы левой руки, хочет показать ему толщину колбасы, но вдруг оба разом замечают меня, срываются с места.
Размахивая сумками, они несутся по улице и исчезают где-то в переулке.
Я снимал комнату в доме на одной из самых тихих улиц поселка. Ходил к себе по глухим переулкам. Только подошел к дому, как на улице послышался отчаянный лай, видно, кто-то ударил собачонку. Затем донесся свист. Он повторился трижды и смолк, оставив в уличной тишине какую-то непонятную тревогу.
Через соседний двор промчались три паренька. Явно на свист. У них, кажется, не было времени открыть калитку, и они все с легкостью борзых перемахнули через забор.
Свист повторился, но более резко, как сигнал бедствия.
По дворам залаяли собаки.
Вижу, старик собачник поймал сачком Жулика - соседскую собачонку и, перекинув через плечо живой груз, направился к телеге с ящиком. Сбежавшаяся ребятня стеной перегораживает ему путь, орет, машет руками, пытается отнять Жулика.
- Кыш, пузатая пескарня! - кричит собачник, прокладывая себе дорогу.
Ребята отскакивают и в нерешительности замирают. На секунду напряженная тишина нависает над улицей.
От толпы отделился парнишка в красном шерстяном шарфе, видимо, самый резвый, и стремглав бросился вниз по улице - явно с каким-то поручением.
А старик торопливыми шагами подошел к телеге, и через минуту Жулик уже сидел в ящике с двумя грустными псами.
Собачник не спеша, по-хозяйски замкнул дверцу ящика. И тогда Жулик вскочил, бросился к решетке, завыл на высокой, жалобной ноте. Ему ответили таким же воем собаки из ближайших дворов.
Я решил не вмешиваться до последнего момента: хотелось посмотреть, что за ребята на нашей улице и способны ли они освободить своего четвероногого Друга.
А собачник, довольный удачей, достал из кармана кисет и стал закручивать "козью ножку".
В это время из дальнего переулка выскочил шустрый паренек в сопровождении мальчишки в красном шарфе.
- Копейкин!.. Копейкин!.. - Толпа мальчишек оживленно загудела.
Дед насторожился, не понимая, с чего бы у хлопцев появилась такая радость.
Что-то знакомое показалось мне в этом пареньке.
Да ведь это тот самый конопатый мальчишка, которого я только что видел у витрины сельпо! Мне запомнились широкая, с чужого плеча, телогрейка защитного цвета и большая лисья шапка.
Толпа ликовала. Конопатый паренек каким-то еле уловимым жестом заставил ребят стихнуть. Он деловито обошел телегу с дремавшим под дугою мерином, подозвал к себе рыжего мальчишку и что-то сказал ему на ухо. Тот мгновенно исчез за калиткой ближнего двора.
Ребята, смолкнув, ждали. Видно, вся надежда была на конопатого.
- Здорово, дедушка, - любезно, почти басом, приветствовал собачника Копейкин.
- Здорово, внучек, - в тон ему ответил старик.
- Неладно вышло, дедушка, - пожаловался Копейкин. - Вы нашего Жулика поймали.
- На то они и жулики, чтобы их ловить. - Довольный своей остротой, старик засмеялся.
- Я б вам за него двух вот каких кобелей дал. - Копейкин отмерил рукой целый метр от земли.
- Зачем мне двух! Мне и одного хватит, ежели без обмана.
Копейкин принял эти слова за согласие. Он отошел в толпу ребят и, хитро подмигнув, стал о чем-то просить двух пареньков. Те одобрительно закивали и, сорвавшись с места, помчались выполнять приказание.
- Да поживее возвращайтесь! - крикнул им вслед кто-то из ребят.
Толпа ожила, подступила к старику. Я не мог догадаться, что затеял конопатый паренек, но, судя по поведению ребят, он их чем-то обнадежил. В это время вернулся рыжий.
Он держал руки за спиной, видимо, что-то пряча. Копейкин подмигнул ему, и они оба исчезли за телегой.
Собачник докурил "козью ножку" и вдруг спохватился.
- Ну и брехуны же вы, хлопцы! - сказал он и начал взбираться на телегу.
- Дедушка, дедушка, ведут, ей-богу, ведут! - пропищал в толпе тоненький голосок, и кто-то захлопал в ладоши.
Все повернулись в ту сторону.
Двое ребят волокли на толстом обрывке конопляной веревки молодого кобеля. Он отчаянно сопротивлялся, упирался всеми четырьмя лапами, в глазах замер смертельный страх, точно он вдруг узнал собачника.
- Буска… Буска… - прошел по толпе шепот.
Это была великолепная зверовая лайка. Никакого сравнения с Жуликом.
Старик обрадовался и сразу схватил сачок.
- Сперва Жулика выпускай! - протестующе заорали мальчишки.
Но собачник заторопился, накинул на Буску сачок и, не обращая внимания на его яростное сопротивление, впихнул в ящик и захлопнул дверку.
- Жулика!.. Жулика!.. - загудели ребята и стали подступать к телеге.
- Цыц!.. Не подходи!.. - старик угрожающе поднял кнут, заслонив собой ящик.