— Извините, дядюшка Леонар, дочь ваша может поступать, как ей заблагорассудится, и не мне ее осуждать. На ее месте я поступил бы иначе, я не стал бы лукавить и не заставлял бы людей тратить попусту время: они, без сомнения, нашли бы, как его лучше употребить, вместо того чтобы увиваться за женщиной, которая потешается над ними. Но в конце концов, коль скоро для нее это развлечение и ей это нравится, то какое мне до этого дело! Надо только сказать вам одну вещь, а мне это не очень легко сделать после нашего разговора, вы ведь с самого начала неверно истолковали мои намерения и даже не дали мне время ответить: получилось, что вы верите в то, чего на самом деле нет. Так знайте, что явился я сюда вовсе не для того, чтобы попросить вас выдать за меня дочь, а для того, чтобы купить у вас пару быков, тех, что вы собрались вести на ярмарку на будущей неделе; тестю моему как раз такие нужны.

— Понимаю, Жермен, — ответил Леонар совершенно спокойно, — вы передумали, как только увидели мою дочь и ее кавалеров. Что ж, как вам угодно. Натуры у людей разные, и вы вправе уехать, тем более что и разговора об этом не заводили. Коли вы серьезно решили купить моих быков, пойдите на пастбище, там вы их и посмотрите. Мы все обговорим, а уж, купите вы их или нет, вы все равно перед тем, как ехать домой, пообедаете с нами.

— Я не хочу причинять вам беспокойство, — ответил Жермен, — у вас, может быть, есть дела, а мне что-то скучно глядеть на эти танцы и ничего не делать. Пойду-ка я погляжу быков, а потом еще зайду к вам.

Жермен незаметно ушел и направился на луга, которые издали показал ему Леонар и где действительно паслись быки. Тестю его и в самом деле были нужны быки, и Жермен подумал, что, если ему удастся купить хорошую пару по сходной цене, дед Морис скорее простит его за то, что он самовольно отступил от поставленной цели.

Он пошел быстрыми шагами и вскоре оказался неподалеку от Ормо. Тут ему захотелось пойти поцеловать сына и даже увидеть маленькую Мари, хоть он и потерял всякую надежду, что она составит его счастье, и окончательно прогнал эту мысль. Все, что он только что видел и слышал, — пустая кокетка, ее отец, хитрый и в то же время тупой, который поощрял тщеславие дочери и ее непозволительные повадки, городская роскошь, которая, как ему показалось, развращает деревенские нравы, — время, потерянное за праздною, пустою болтовней, обстановка, совсем непохожая на то, что он видел у себя дома, и прежде всего то чувство глубокой отчужденности, которое охватывает крестьянина, когда ему приходится поступаться своими привычками, скука и смущение, которые он испытывал уже в течение нескольких часов, — все это возбудило в Жермене желание вновь очутиться в обществе сына и своей маленькой соседки. Даже если бы он и не был влюблен в нее, ему все равно хотелось бы быть с нею, чтобы отвлечься от виденного и вернуть себе душевный покой.

Только напрасно вглядывался он в окрестные луга, он нигде не видел ни маленькой Мари, ни Пьера, а ведь это были часы, когда пастухи обычно пасут стада. На невспаханном поле паслось большое стадо; он спросил у мальчишки пастуха, откуда эти бараны, не с фермы ли, что в Ормо.

— Да, оттуда, — ответил мальчик.

— Это ты их, что ли, пасешь? Неужто у вас при мызе пастухами мальчишки?

— Да нет, я только сегодня пасу, пастушка-то наша ушла, заболела.

— Но у вас же теперь новая есть, та, что сегодня нанялась?

— Есть, да только та тоже ушла.

— Как так ушла? Разве с ней не было мальчугана?

— Да, был мальчонка, все плакал. Оба они часа два побыли и ушли.

— Ушли? Куда же?

— Да вроде бы туда же, откуда пришли. Я не спрашивал.

— Но почему же это они ушли? — спросил Жермен, все больше тревожась.

— А я почем знаю.

— Выходит, не столковались насчет жалованья? Но ведь у них раньше уговор был.

— Ничего вам не могу сказать. Видел, как ушли, вот и все.

Жермен направился на ферму и стал расспрашивать работников. Никто не мог ничего толком сказать, ясно было одно: после разговора с хозяином девушка ушла, ничего не сказав, и увела с собой ребенка, который плакал.

— Обидели моего сына! — вскричал Жермен; глаза его загорелись.

— Так это ваш сын? Как же он с этой девчонкой оказался? Откуда вы и звать-то вас как?

Видя, что, по обычаю этих мест, на вопрос отвечают другими вопросами, Жермен в нетерпении топнул ногой и попросил позвать хозяина.

Хозяина на ферме не оказалось. У него не было привычки проводить там весь день. Говорили, что он сел на лошадь и уехал, должно быть — на какую-то другую ферму, но на какую, никто не знал.

— Послушайте, — сказал Жермен, охваченный уже настоящей тревогой, — может быть, вы все-таки знаете, почему эта девушка ушла?

Работник странно как-то переглянулся с женой; потом, улыбаясь, ответил, что знать ничего не знает, что их это не касается. Единственно, что Жермен мог понять, — это что девушка вместе с малышом пошла по направлению к Фуршу. Он кинулся туда; вдова и ее поклонники еще не успели вернуться, равно как и дядюшка Леонар. Служанка сказала ему, что его спрашивала какая-то молодая девушка с ребенком, но что, не зная, кто они такие, она не впустила их в дом и посоветовала им идти в Мер.

— Почему же вы их не пустили? — спросил рассерженный Жермен. — Выходит, народ здесь такой подозрительный, что двери ближнему не откроет!

— А как же, — ответила служанка, — в богатых домах, как вот у нас, приходится смотреть в оба. Когда хозяев нет, я за все отвечаю, не могу же я первым встречным дверь открывать.

— Худой обычай! — вскричал Жермен. — И лучше уж жить в бедности, чем так вот — в вечном страхе. Прощай, девка! Век бы мне не видать вашей паскудной деревни!

Он стал осведомляться в соседних домах. Там видели пастушку с ребенком. Так как малыш ушел из Белера неожиданно, не был одет для дороги и оказался поэтому в разорванной блузе и накинутой на плечи овечьей шкуре, а сама Мари, по вполне понятной причине, и всегда-то была одета очень бедно, их приняли за нищих. Им дали кусок хлеба, девушка взяла его для малыша, который был голоден, после чего очень быстро ушла с ним и скрылась в лесу.

Жермен задумался, а потом спросил, не был ли в Фурше фермер из Ормо.

— Да, был, — ответили ему, — не успела девочка уйти, как он проскакал верхом.

— Погнался за ней?

— Ах, так вы его знаете? — смеясь, сказал местный кабатчик, к которому он обратился. — Ну, понятное дело, это же бабник известный, ни одной девке проходу не дает. Только эту он, поди, не догнал; хотя, впрочем, кабы увидал…

— Ладно, спасибо!

И Жермен со всех ног кинулся в конюшню Леонара. Он набросил на Сивку седло, вскочил на нее и галопом понесся в сторону Шантелубского леса.

Сердце его стучало от тревоги и гнева, на лбу проступил холодный пот. Бока Сивки были в крови, но, впрочем, ее можно было и не погонять: почуяв, что путь лежит к дому, она припустила во всю прыть.

Очень скоро Жермен снова очутился в том самом месте у края болота, где он накануне провел ночь. Костер еще дымился, какая-то старуха подбирала остатки валежника, который ночью натаскала сюда маленькая Мари. Жермен остановился, чтобы порасспросить ее. Она была глуха и не расслышала его вопросов.

— Да, сынок, — сказала она, — это и есть Чертово болото. Проклятое это место. Прежде чем подойти, надо бросить левой рукой три камушка, а правой себя крестным знамением осенить: чертей прогонишь. Не то, только начни его обходить, беспременно беда приключится.

— Да я вовсе не об этом спрашиваю, — сказал Жермен и, подойдя к ней, что есть силы закричал: — Не видала ты тут в лесу девушку с ребенком?

— Да, утонул тут один малютка!

Жермен весь задрожал, но, по счастью, старуха тут же прибавила:

— Давненько это было; тогда еще на этом месте крест большой поставили, да вот только ночью как-то гроза сильная приключилась, и злые духи в воду его сбросили. Кусок и теперь еще торчит. А случись кому тут ночью застрять, так уж это как пить дать — до свету отсюда не выберешься. Будешь ходить, ходить, хоть две сотни лье пройди, все равно на то же самое место выйдешь.