Баранов крепко пожал ей руку.

А спустя час в полк была передана радиограмма от на­земного командования, в которой сообщалось, что немецкий аэростат сбит и смелого летчика командование награждает именными часами.

— Во, Лилька, отхватила себе часы! — говорила Катя, ра­дуясь успеху подруги. — И как это у тебя получается? Поле­тела — и сразу сбила! А тут летаешь, стараешься, а часов ни­кто не дает...

Во второй половине ноября под Сталинградом началось контрнаступление советских войск, в котором приняли участие три фронта: Сталинградский, Юго-Западный и Донской. Опе­рация была тщательно подготовлена и с самого начала прохо­дила успешно. Несмотря на то, что на Сталинградском направлении силы обеих сторон были примерно равны, советское командование сумело перегруппировать свои войска таким об­разом, что на главных направлениях, где должны были нано­ситься удары, у советских войск был перевес.

Накануне наступления испортилась погода: похолодало, подули сильные ветры, небо сплошь заволокло тучами. На следующий день пошел снег. Из-за сгустившегося тумана ут­ром девятнадцатого ноября, в день, когда началось наступле­ние, авиация не могла подняться с аэродромов, и пехота шла в атаку и продвигалась вперед без ее поддержки, опираясь лишь на помощь танков и артиллерии. В полной боевой готов­ности летчики дежурили у своих самолетов, чтобы при первой же возможности подняться в воздух. Иногда это удавалось, когда на время рассеивался туман.

Только спустя два дня установилась летная погода, и лет­чики, которые с нетерпением ее ждали, ринулись в небо, что­бы наверстать упущенное. Истребители полка Баранова ле­тали на штурмовку вражеских войск, прикрывали свою пехо­ту, отчаянно дрались с немцами в воздухе.

Уже на четвертый день наступления два фронта — Юго-Западный и Сталинградский, — продвигавшиеся навстречу друг другу, соединились, окружив большую группировку вра­жеских войск под Сталинградом. В кольце оказались двадцать две немецкие дивизии, что составляло 330 тысяч человек.

Внешний фронт отодвинулся от Сталинграда более чем на двести километров, и оставшаяся далеко в тылу немецкая группировка, оторванная от главных сил, оказалась полностью изолированной. Разрабатывая планы, как выйти из тяжелого положения, гитлеровское командование срочно приняло меры по снабжению окруженных войск. Начал действовать так на­зываемый «воздушный мост»: сотни немецких транспортных самолетов и бомбардировщиков непрерывным потоком летели к окруженным войскам и сбрасывали им сверху продовольст­вие и другие необходимые грузы. Однако только небольшая часть грузов попадала к немцам. Наши истребители вылетали навстречу фашистским самолетам, чтобы преградить им путь к Сталинграду, помешать им выполнить задание, заставить их освободиться от груза над нашей территорией. «Воздушный мост» не смог обеспечить снабжение отрезанной группировки и долго не просуществовал.

...Два дня стояла дождливая ветреная погода, и летать при­ходилось урывками, когда на время расходились тучи ниж­него яруса, нависшие над землей. На третий день полеты бы­ли совсем прекращены из-за густого тумана, опустившегося на землю. Летчикам разрешили разойтись по домам.

В перерыве между полетами Лиля занялась хозяйственны­ми делами. Вымыв голову, она туго накрутила влажные во­лосы на бумажки и, усевшись по-турецки на койку, стала под­шивать новую гимнастерку, которая была ей длинна.

Инна, сидя у окошка, сосредоточенно писала письмо. За окном в небольшом садике перед домом стояли голые осен­ние деревья, мокрые от тумана. Изредка Инна поднимала го­лову и задумчиво смотрела туда, где за невысоким заборчиком смутно виднелась черная, изъезженная машинами дорога с огромной лужей на проезжей части. Каждый раз, когда из тумана слышалось гуденье и мимо проползала, увязая в грязи, машина с бензином или каким-нибудь грузом, она забывала о письме и с тревогой ждала, что сейчас кто-нибудь из машины крикнет: «На аэродром! Готовить самолеты к вылету!»

— От меня передай маме привет, — сказала Лиля.

— Хорошо. Я всегда передаю.

— И за нитки спасибо ей.

— Я могу попросить, чтобы она выслала еще, хочешь? Ка­ких тебе — синих? — предложила Инна.

— Да, если можно, то голубых. Найдутся у нее?

— Конечно. Там дома целый ящик ниток. Раньше мама очень любила вышивать. Не знаю, как теперь...

— У меня еще остался тот кусок шелка, что мне из дому прислали. Хочу платочки сделать...

Напевая себе что-то под нос, Лиля быстро шила.

— Знаешь, Профессор, я слышала, что мы скоро переба­зируемся на другой аэродром.

— Куда?

— За Волгу, конечно. Немцев отогнали далеко, за двести километров от Сталинграда. Нам уже дали новую линию фронта. Отсюда мы достаем только окруженную группиров­ку. А к линии фронта летать далековато. Если туда и обратно...

— Как быстро продвинулись наши! И так неожиданно.

— В том-то и смысл, чтобы внезапно! Конечно, немцы ни­как не предполагали... Эх, погодку бы сейчас! А то сиди тут в тумане, когда там такое происходит!

Она прекратила шить и посмотрела в окно, словно сквозь туманную серую мглу могла увидеть те места, где шли бои...

— Ну ничего, один-то день можно, — сказала Инна. — Вче­ра все-таки слетали.

— Знаешь, как много можно сделать за один день! Ведь там наступают!

Лиля вздохнула и откусила нитку.

— Готово.

Она встала на койке во весь рост и, надев гимнастерку, по­пыталась увидеть себя в небольшое зеркало, которое висело на стене.

— Ну как? Посмотри!

— Ничего, — мельком взглянув на Лилю, сказала Инна, опять занявшись письмом.

— Что значит «ничего»? Это же настоящий мешок! Мы вдвоем поместимся в ней... Да ты не смотришь, Профессор!

Инна подняла голову.

— По-моему, хорошо, Лиля. Тебе очень идет.

— Так-так... Значит, это хорошо? Ну ладно, ты пиши. Ду­май!

 Одним махом она сбросила с себя гимнастерку и опять села, с решительным видом воткнув иголку в толстую, не­поддающуюся ткань.

Ещё ожесточеннее принялась Лиля шить, теперь убирая бока гимнастерки. В этот момент в комнату постучали, и муж­ской голос за дверью спросил:

— К вам можно?

Схватив со стула куртку и торопливо набросив ее на пле­чи, Лиля ответила:

— Можно! Войдите!

Комиссар Галкин, не решаясь сразу войти в комнату, где жили девушки, сначала предупреждающе покашлял, потом осторожно приоткрыл дверь, увидел Лилю в папильотках и, Оставаясь в коридоре, позвал:

Литвяк, пожалуйста, на минутку! Тут вас ждут.

— Я сейчас, товарищ подполковник!

Когда он притворил дверь, Лиля быстро соскочила с койки и с любопытством выглянула в окошко: кто же это ждет ее? На дорожке у крыльца стоял незнакомый летчик в шлеме, с планшетом и, чиркая зажигалкой, прикуривал папиросу. Ли­ца его не было видно, и Лиля, немного подождав, не обернет­ся ли он, воскликнула:

— Кто это может быть? Как ты думаешь?

Инна пожала плечами.

— Может быть, твой знакомый или родственник? Или быв­ший курсант, которого ты учила летать!

Летчик, стоявший к ним боком, разговаривал с комисса­ром. Лиле вдруг показалась его высокая фигура знакомой. Кого-то он напоминал... Неужели Климов, тот самый, ее кур­сант?.. Вот так встреча! Видимо, он узнал, что Лиля летает здесь, в полку... Она уже поверила было, что это действительно Климов, но летчик повернул голову, и Лиля с сожалением об­наружила, что не знает его. Чужой, незнакомый человек с ши­роким, грубоватым лицом.

— Н-нет, этого летчика я никогда не видела.

— Как же ты пойдешь с такой головой? Неудобно... Сняла бы эти бумажки,— забеспокоилась Инна.

Лиля потрогала накрученные на бумажки волосы, попро­бовала надеть шлем, но он не лез. Тогда она с трудом натяну­ла на голову ярко-синий подшлемник, посмотрела в зеркало, состроила недовольную гримасу и хотела было снять, но раз­думала, махнув рукой: сойдет, не раскручивать же теперь... Наблюдая за ней, Инна покачала головой: ох уж эта Лиля!