— У него же дети, Гаджи: голые, босые… Пожалейте их.

— Я при чем, что у него дети? Чем он рассчитывал их кормить, когда плодил? Или думал, что он будет плодить, а другие за него выкармливать? А? Нет у меня лишних денег, чтобы бросать их на ветер. Нет!

— Что же с нами будет, хозяин? Есть нечего…

Гаджи Хейри яростно хлопнул себя руками по бедрам.

— Мать моя, сестра моя, что ты у меня спрашиваешь? Пойди спроси у своего братца Гачага Мухаммеда! Он грабит прохожих на большой дороге. Неужели пожалеет немного денег для детей родной сестры?!

У женщины по щекам текли слезы. Она приложила к глазам край платка.

— Клянусь аллахом, Гаджи, вот уже год, как мы не видели Мухаммеда. Не знаем даже, жив ли…

Гаджи захихикал, придерживая руками большой круглый живот, словно боясь, что он лопнет от смеха.

— Они не знают, где Гачаг Мухаммед!.. Хи-хи-хи!.. Зато бедный пристав не имеет от него покоя ни днем, ни ночью! Твой брат, как невидимка, появляется то здесь, то там. А вы ничего не знаете… Так я и поверил! Мухаммед пропал! Кто же тогда средь белого дня грабит людей? Может, я?

— Да перейдут твои болезни ко мне, Гаджи. Мухаммед не грабитель. Он ни у кого не отнял и куска хлеба. Не слушайте, что болтают люди, хозяин…

— Не слушайте, не слушайте! — с издевкой передразнил Гаджи женщину. — Мы заткнем себе уши, а твои братец будет спокойно грабить нас? Так, что ли? Можно не поверить одному, другому, но ведь об этом говорят все. Нет у меня денег для сестры разбойника!

Бедная женщина долго еще умоляла хозяина, просила помочь, но Гаджи Хейри был непреклонен. Вертя в одной руке маленькие перламутровые четки, он другой то листал толстую конторскую книгу, то принимался щелкать костяшками счетов, ворча себе что-то под нос. Его огромное красное лицо было холодным и непроницаемым.

Наконец женщина, потеряв всякую надежду, достала из-под платка маленький, сложенный вчетверо коврик и расстелила его на полу перед Гаджи.

— Купите хоть это, хозяин. Дети голодают… Я не могу вернуться домой с пустыми руками.

Гаджи Хейри бросил взгляд на коврик, сотканный из тонкой мягкой шерсти. На нем был изображен эпизод из "Лейли и Меджнуна"[14]. Нагой Меджнун сидел в окружении диких зверей. Чуть выше из маленького окошечка выглядывала головка Лейли. Четыре бейта [15] узорчатой каймой обрамляли рисунок.

Желая приуменьшить ценность коврика, Гаджи пренебрежительно отвернулся.

— Хорошо. Брось за перегородку. Сгодится подстилать в фаэтон.

Затем сунул руку в кассу, вынул оттуда новенькую трешницу и швырнул женщине.

Та подняла бумажку, повертела в руках. Неожиданно ее печальные, полные слез глаза гневно засверкали.

— Разве это цена, хозяин?!

Гаджи Хейри равнодушно посмотрел на женщину и пожал плечами.

— Мать моя, сестра моя, товар твой, поступай как знаешь. Хочешь оставь, хочешь унеси домой. Зачем он мне? Говоришь, дети голодают, я потому и покупаю…

Женщина некоторое время смотрела на Гажди Хейри ненавидящими глазами, затем повернулась и вышла из конторы, бормоча проклятия.

Гаджи через открытую дверь следил за ней и, когда она скрылась за углом, схватил с пола коврик и начал его внимательно разглядывать, поглаживая рукой мягкий, как шелк, ворс. Он не верил своим глазам. Какая тонкая работа!

Такой коврик можно купить только в Исфагане или Кашане. Что за краски! Горят как рубины!

В этот момент на пороге конторы показалось несколько рабочих.

Гаджи Хейри поспешно свернул коврик, положил на стоящую рядом кассу и хмуро взглянул на вошедших.

— Это еще что за новости? Чего шляетесь в рабочее время?

Вперед вышел Аршак, снял с головы шапку, стиснул желтыми от табака руками и сказал:

— Хозяин, мы пришли с вами поговорить.

Гаджи поднялся с тюфячка.

— Говорить приходите после работы.

— Нет, Гаджи, мы хотим поговорить сейчас.

Смелость молодого рабочего возмутила хозяина фабрики.

— Ты что, Аршак, опять взялся за старое? Долго будешь народ мутить?!

— Успокойтесь, Гаджи, — хладнокровно ответил Аршак. — Мы сейчас уйдем. Пришли кое о чем вас спросить. Вы знаете, хозяин, что семья Кара Насира голодает? Он сломал ногу здесь, на вашей фабрике! Разве в этом виноваты его дети? Почему же вы не хотите им помочь?

Гаджи Хейри стал терять терпение.

— Эй, Аршак, не читай мне наставлений! — процедил он сквозь зубы, теребя аккуратно подстриженные усики. — Говори короче. У меня и без тебя много дел. Очень мне нужно любоваться на твою рожу!

— Я хочу сказать, Гаджи, что вы должны помочь Кара Насиру! Таков закон…

— Довольно! — оборвал Гаджи Аршака, нервно перебирая пальцами камешки четок. — Я только что дал его жене деньги. Отстанете вы от меня?!

В разговор вмешался молодой смуглолицый парень.

— Гаджи, вы ей заплатили за коврик. Мы же говорим совсем о другом. Кара Насир стал калекой. Лежит дома, не может подняться. Вы обязаны помочь его семье.

— Да вы что, сговорились, что ли? Разве я его должник? Завтра я упаду на улице, сломаю себе ногу. Что же, я, по-вашему, должен схватить пристава за глотку, мол, гони монету, господин Кукиев, я упал в твоем городе и стал калекой? Кто же так поступает? Нет у меня лишних денег, и точка! А когда будут, я вам сообщу.

— Мы пришли говорить серьезно, Гаджи!

— А вы думаете, я с вами шучу? Тоже мне, ровня нашлась! Повторяю, ступайте работать! Я не собираюсь бросать деньги на ветер. Для чего аллах дал Кара Насиру глаза? Смотрел бы получше, так и нога была бы цела. А сломал — пусть теперь терпит. Сам виноват!

Один из рабочих сделал шаг к хозяину, намереваясь что-то сказать, но тот замахал рукой.

— Идите, идите!.. Не желаю вас слушать!..

Аршак метнул на Гаджи суровый взгляд:

— Смотрите, хозяин, потом пожалеете!

Гаджи Хейри уперся кулаками в бедра и подскочил к Аршаку, задирая голову, как петух.

— Пугаешь, армянское отродье?! Что ты мне можешь сделать? Убьешь? Или пожалуешься своему богу, чтобы меня в рай не пустили?! Идите, идите…

Рабочие, видя что с хозяином нет смысла спорить, вышли из конторы и направились к фабрике.

У ворот Аршак столкнулся с портным Усубом.

— Усуб-даи? — удивился он. — Каким ветром тебя сюда занесло?

Портной глянул по сторонам, переждал, пока товарищи Аршака войдут в фабрику, и тихо сказал:

— Ищу вас.

— Что случилось?

Уста Усуб еще больше понизил голос:

— Приходил Бондарчук. Есть срочное дело. Не могу нигде найти Бахрама. Или он куда уехал?..

Аршак знал, что Бахрам не мог покинуть Закаталы, не предупредив об этом его.

— Не беспокойся, Усуб-даи, — сказал он. — Бахрам в городе и не собирается никуда уезжать. Наверно, пошел к кому-нибудь из заказчиков.

— Тогда разыщи его после работы, и вместе приходите ко мне в мастерскую. Буду ждать.

Заметив на пороге конторы хозяина фабрики, портной громко воскликнул:

— Сколько можно тянуть, дорогой?! Раз я выполнил заказ, вовремя за ним приходи. У меня ведь тоже семья. Она есть хочет. Эх, народ! Какое мне дело, что у тебя нет денег?! Не надо было тогда заказывать!

— Успокойся, Усуб-даи, — в тон ему ответил Аршак. — Потерпи еще дня два. Если даже не разживусь деньгами, влезу в долг, а заказ заберу.

— Хорошо, но предупреждаю: если через два дня не придешь, ждать не буду, продам. У тебя нет денег, а мои дети должны голодать?! Эх, народ!

В этот вечер уста Усуб в своей мастерской с закопченным низким потолком долго ждал Бахрама и Аршака.

Стемнело. Прохожих на улице становилось все меньше. Вот она совсем опустела. А друзья все не появлялись.

Торговцы по соседству давно позакрывали лавки и разошлись по домам. Только двери портного Усуба были распахнуты настежь.

Наконец стало так темно, что уста Усубу пришлось зажечь лампу. "Бог знает что могут подумать!" — тревожился он. — Чего, скажут, он сидит?.. Кого ждет?"