Нежный якобы определил, что дама из Анапы в ту ночь была именно в Анапе, но я этому особого значения не придавала. Кто на курорте заметит, если кто-то из отдыхающих исчезнет на пару дней? Светлана там была с любовником, он-то уж точно заметил бы, но как раз он вполне мог быть в курсе дела и соврать полицейскому. Двух дней достаточно. От нас до Анапы около тысячи километров, часов за пятнадцать вполне реально доехать.

Единственное, что выглядело убедительным - рана на ноге ночной гостьи. У женщины в Анапе ноги были целыми, а за пару дней рана зажить не могла. Но если предположить, что раны не было? Точнее, была, но фальшивая. Как сказал Бубновый, старик-инвалид может на самом деле оказаться и не стариком, и не инвалидом. Просто такой грим, или как оно там называется? Ведь в спектаклях персонажи иногда умирают от страшных ран, и зрители видят эти раны! Значит, нужно поговорить с театральным гримёром.

Поначалу нас не хотели пускать внутрь здания театра, но когда узнали, что я - жена Мэрского и дочь Каретникова, перед нами распахнули все двери и не расстелили ковровую дорожку лишь потому, что не успели. Режиссёр тут же начал мне рассказывать, какой он гениальный творец, которого не понимают окружающие, но если я профинансирую постановку какой-то его не менее гениальной пьесы, этот спектакль потрясёт всё мировое театральное сообщество. Затем ко мне подошёл директор и заговорил о высокой миссии несения высокой культуры в народные массы, для чего просто необходима дополнительная спонсорская помощь, лучше наличными.

Я немного растерялась от такого напора деятелей искусства, но меня выручил Бубновый. Он грозным голосом спросил директора, куда потрачены деньги из прошлой спонсорской помощи. Тот утратил весь свой напор, начал краснеть и заикаться, затем заявил, что не обязан ни перед кем отчитываться и ушёл с гордо поднятой головой. Мне оставалось только удивляться, почему он поленился прикрыть растрату какими-нибудь бухгалтерскими фокусами. Я их знала много, а бухгалтера поопытнее - ещё больше.

С огромным трудом мне удалось пробиться к гримёру, точнее, гримёрше, через толпу непризнанных гениев, срочно нуждающихся в финансировании. Если бы не помощь Бубнового, даже не знаю, удалось бы мне это или нет. Юра, следуя за нами, снова надулся, ведь на него никто не обращал внимания, а кому это понравится?

Но гримёрша, благообразная старушенция, осеняющая себя крестом чуть ли не на каждой фразе, категорически заявила, что имитация ран не по её части. Вообще-то этим должен заниматься либо реквизитор, либо бутафор, но они оба ни на что подобное не способны, да, собственно, не способны вообще ни на что, как, впрочем, и все остальные - и актёры, и режиссёр, и…

Бутафором оказался совсем молоденький паренёк, очень желающий мне помочь, но так и не понявший, что именно мне нужно. Единственное, чего мне удалось от него добиться, это то, что он проводил меня к реквизитору. Этот был намного старше, явно за пятьдесят, но носил длинные чёрные волосы, похоже, специально завитые, и совершенно седую бороду лопатой.

- Я понимаю, что вам нужно, - заявил он, дохнув на меня свежим запахом недорогой водки. - Вы хотите изобразить перед мужем, что поранили ногу, он будет думать, что вы не можете никуда пойти, а сами тем временем…

- Примерно так, - кивнула я, понимая, что спорить бесполезно. - Вы можете это сделать?

- Издеваетесь? - горько усмехнулся реквизитор. - Тут никто ничего не может. Кто хоть чуточку освоил свою профессию, перебирается в Москву или Питер. Остальные ни на что не способны. Совсем ни на что. И я - тоже. Да это всё никому и не нужно. У нас ведь какие зрители? Только школьники, которых привели насильно, приобщиться, так сказать, к Мельпомене. Им всё происходящее на сцене по барабану. А если школьников не пригнали, зрителей едва набирается десяток, и те, наверно, по ошибке забрели.

Я отлично помнила свои школьные походы в театр. Действительно, было очень скучно. В университете нам тоже насильно впаривали театральные билеты, но хоть не заставляли ходить, за что им огромное спасибо.

- Но вообще фальшивую рану возможно сделать? - вернула я разговор к нужной теме. - Пусть не вы, а кто-то другой?

- Раньше - запросто. Работал у нас старик Авдеич. Этот мог всё. Представляете, гусарский поручик проигрывает последнюю ставку в фараон, это карточная игра такая, достаёт пистолет и стреляет себе в висок. Во все стороны летят волосы, осколки черепа, кровавые сгустки, мозги! Труп поручика лежит на сцене ещё с четверть часа, пока остальные гусары доигрывают без него, а кровь всё льётся и течёт под карточный стол. Сослуживцы покойника брезгливо убирают ноги и продолжают делать ставки. И это всё творил Авдеич! Да только дорогой реквизит требовался, а стоит ли тратить деньги, если в зале всего три-четыре зрителя, из которых один-два спят, а остальные двое целуются?

Финансовые проблемы театра мне уже успели надоесть, поэтому я сосредоточилась на фигуре старика Авдеича.

- А куда он делся, этот ваш гениальный старик? - поинтересовалась я.

- Нет, Авдеич как раз не гениальный. Он - профессионал, а вот актёры, режиссёры, да и я до кучи - вот мы, прости Господи, гении. В этом между нами и разница. Мы - гении, а он может что-то толковое сделать. Где сейчас Авдеич? Не знаю. Он уже тогда очень старым был. Уволился, на пенсию ушёл. Помер уже, наверное, царствие ему небесное! Лет-то немало прошло.

- А другие есть? Пусть даже не такие умелые, как он.

- Откуда им взяться? Раньше ведь как кино снимали? Взмахнул Чапаев шашкой, и голова белогвардейца покатилась по земле. На актёра цепляли фальшивую голову, её и отрубали. Кто-то должен был это всё продумать и изготовить. Специалистов таких высоко ценили, и их было немало, на каждой киностудии по несколько. А некоторые и в театры шли работать, на всех киностудий не хватало. А сейчас что?

- Что? - задала я ожидаемый вопрос.

- Сейчас - компьютерная графика. Нарисовал всё на экране, и не надо никаких отдельных голов мастерить. И дешевле, и надёжнее, и смотрится зачастую лучше. Это в кино. А для театра - кому это надо? Можно ведь условно всё сделать. Выстрелил поручик себе в голову, да так и помер с целой головой и без капельки крови. Что, тем четырём зрителям не наплевать? Да если у нас Джульетте за пятьдесят, она жирная и уродлива так, что никакой гримёр этого не скроет, а сорокалетний Ромео постоянно пьян в дымину, и это тоже видно за километр, неужели важно, насколько натуралистично убиты Тибальт и Меркуцио?

Ромео и Джульетту я, конечно, знала, остальных названных помнила смутно. Ну, убиты, и убиты. Земля им пухом. А вот поговорить с Авдеичем было бы неплохо. Реквизитор сказал, что Авдеич мог всё, но подобные заявления мало что значат. Одно дело - картинка для зрителей, которые смотрят из зала, совсем другое - то, что показали Карине. Мог ли он сделать Светлане фальшивую рану, которую Карина видела вблизи и даже перевязывала? К тому же из этой фальшивой раны лилась самая настоящая кровь, раз уж её обнаружили полицейские эксперты.

Пришлось снова пробиваться сквозь толпу гениев, теперь уже в отдел кадров. Там мне понравилось, никто не пытался выпрашивать финансирование, это уже успело надоесть. Кадровичка, пожилая дама ещё советской закалки, дала мне адрес Авдеича, номер телефона, и даже номер паспорта и ИНН, то есть, индивидуальный налоговый номер, хотя этого я не просила.

Может, здесь стоило ещё с кем-нибудь поговорить, но Юра настолько скучал, что мне стало его жалко, и мы через служебный выход направились на стоянку. Мешок спал, положив голову на руль, и безмятежно улыбался во сне. Бубновый распахнул дверцу и громко заорал ему в ухо:

- Лечь на землю! Работает ОМОН!

От неожиданности Мешок подпрыгнул и ударился головой о крышу ‘БМВ’. То, что он при этом сказал, заставило Юру покраснеть, а мои уши - свернуться в трубочку.

- А нечего спать, где не положено! - заржал Бубновый.

Мешок явно не хотел понимать такого юмора и потянулся за пистолетом. Бубновый, разом став серьёзным, тоже. Перестрелка между телохранителями, да ещё и возле меня и Юры, совсем не радовала. Пришлось как следует на них рявкнуть, и красочно описать, что с ними сделает мой отец, если они немедленно не прекратят заниматься ерундой.