Сирийка была нашей общей любовницей три года. Хотя на мне теперь обет безбрачия, я часто вспоминаю ее, особенно по ночам. Где-то она теперь? Я не решаюсь спросить. Она, наверное, растолстела, постарела, живет где-нибудь в захолустье и покупает любовь юношей за деньги. И все же тысячу раз она была для меня тем же, чем Афродита для Адониса.

Минуло пять лет. Мы жили почти в полной изоляции от внешнего мира. Персидский царь Шапур угрожает нашим восточным рубежам, а германцы делают набеги на Галлию - вот и все, что нам было известно о событиях в мире. Политика была для нас запретной темой. Я изучал Гомера и Гесиода, читал Плотина и Порфирия, предавался любви с антиохийкой, боролся с Галлом, пока, наконец, не победил его, и больше он ко мне не лез. Он был труслив, хотя в ярости становился неукротим.

С того момента, как я пристрастился к чтению, чувство обездоленности меня оставило, но я страстно желал повидать мир за пределами Макеллы. Никуда не годится, когда мальчика воспитывают солдаты и рабы, из которых ни один не смеет к нему привязаться. Правда, рядом со мной был Галл, но мы были братьями только по крови, да и то сводными. В остальном мы походили на двух зверьков, запертых в одну клетку, но готовых при первой возможности наброситься друг на друга. Тем не менее я был пленен красотой Галла, поражен его энергией и мне хотелось во всем ему подражать. Чаще всего он мне этого не позволял; ему нравилось меня мучить. Особенно он любил затеять со мной ссору перед охотой, чтобы иметь возможность сказать: "Вот что! Посиди-ка ты дома. Охота не для детей". Солдаты тут же поднимали меня на смех, и я убегал к себе, а разодетый Галл отправлялся в лес, из зеленой чащи которого уже доносились лай собак и пение рога. Но в тех редких случаях, когда меня брали с собой, я был воистину наверху блаженства.

Однажды сентябрьским утром в Макеллу внезапно прибыл епископ Георгий. Мы не видели его уже несколько месяцев, потому что, как рассказывал нам диакон, "ходят слухи - только никому ни слова! (как будто мы, узники, могли с кем-то сплетничать) - что епископа Георгия вот-вот возведут в сан епископа Александрийского. Сейчас в Александрии епископом Афанасий, но лишь потому, что за него просил император Запада Констант. Теперь же император Констанций намерен вновь сослать Афанасия, и тогда мы поедем в Александрию!" От одной этой мысли у диакона кружилась голова.

Однако епископ Георгий, ожидавший нас в главном зале резиденции, ни словом не обмолвился о церковных делах: он привез гораздо более важные новости. От волнения его лицо потемнело, а пальцы резко пощелкивали в такт словам:

- Через десять дней вас посетит божественный Август. Он сейчас возвращается из Антиохии в Константинополь и специально заедет в Макеллу, чтобы с вами повидаться. - От испуга я онемел, а Галл не растерялся.

- Чего ему надо? - спросил он. Епископ раздраженно ответил:

- Он ваш двоюродный брат. Ваш опекун. Ваш государь. Он желает видеть вас, вот и все. Желает посмотреть, какими вы выросли, чему научились. Особенно его интересуют ваши успехи в богословии, поэтому я останусь в Макелле до его приезда. Мы повторим все, чему я старался вас научить, - это значит, тебе, Галл, придется изрядно потрудиться. Полагаю, от того, какое впечатление произведете вы на императора, зависит вся ваша будущность.

"И твоя, епископ", - помнится, подумал я про себя: мне очень хотелось, чтобы как можно больше людей разделили уготованную мне печальную участь. В том, что она именно такова, я был абсолютно уверен.

Начались тяжелые дни занятий. Целыми днями епископ гонял нас по всему Священному Писанию. К счастью, у меня отличная память и я могу с одного взгляда запомнить - хотя и не всегда понять - целую страницу текста. Между уроками мы пытались выведать, в каком расположении духа находится сейчас Констанций. Благосклонен ли он к нам? Оставят ли нас в Макелле? Но ответы епископа были неутешительными: "Божественный Август, как всегда, поступит наилучшим образом. Вам нечего страшиться, но только если он убедится, что вы преданы ему и покорны его воле". Однако мы, что и говорить, боялись всего на свете. До самого приезда императора я ни разу не сомкнул глаз.

За день до назначенного срока приезда Констанция в Макеллу прибыл императорский двор. Часть придворных находилась с Констанцием в Антиохии, однако большинство явилось прямо из столицы, из самого Священного дворца. Все первые государственные лица должны были разместиться в усадьбе, вокруг которой в поле разбили сотни палаток для тысяч писцов и чиновников, ведающих государственными делами.

Шествие началось на рассвете. Мы с Галлом устроились во внутреннем дворе и, разинув рты, подобно деревенским мальчиткам, глазели вокруг. В тот морозный день нам впервые довелось увидеть императорскую процессию и, захваченные великолепным зрелищем, мы забыли все свои страхи.

У парадного входа виллы стоял облаченный в сверкающую драгоценными камнями ризу епископ Георгий с серебряным посохом в руке. Справа и слева от него выстроился в почетном карауле гарнизон Макеллы; солдаты отдавали честь вельможам Римской империи, прибывавшим кто верхом, кто в крытых носилках. Каждого сопровождала свита из солдат, писцов, евнухов и рабов. Все царедворцы были облачены в военную форму разных родов войск: со времен Диоклетиана императорский двор сохраняет военизированный вид в знак того, что Римская империя со всех сторон окружена врагами.

Вскоре весь двор заполнился писцами и рабами, лошадьми и мулами, лишь на небольшую площадку около самого входа в виллу никого не допускали. Сойдя с коня, каждый вельможа приближался к дверям, и епископ Георгий приветствовал его, не забывая ни одного из его титулов. Большой знаток придворного церемониала, епископ знал на память, какую должность занимает каждый придворный и как его следует величать, - завидный дар, поскольку в наше время существуют сотни титулов и почетных званий, различия между которыми едва уловимы. Самую высокую ступень занимают "сиятельные" - это звание сохраняют пожизненно два консула, избираемые ежегодно, а кроме того, оно присваивается преторианским префектам и большинству сенаторов. За ними следуют вельможи, которых именуют "почтеннейшими" и, наконец, главы ведомств - "выдающиеся". Разобраться в этом не так-то просто, ибо такое важное государственное лицо, как квестор (советник императора по вопросам юстиции), именуется "выдающимся", а губернатор какой-нибудь захудалой провинции может быть "сиятельным". Еще большую путаницу вносит титул комита. В старину его носили все чиновники и высшие офицеры, которые входили в свиту императора. Константин, не меньше персидских царей любивший всяческие табели о рангах, стал этим титулом награждать за заслуги перед государством, и вышло, что одни комиты - "сиятельные", а другие - всего лишь "почтеннейшие". Диву даешься, насколько вполне здравомыслящие люди бывают одержимы желанием получить один из этих глупых титулов. Мне самому случалось сидеть в компании зрелых мужей, которые часами спорили только о том, что кто-то получил такой-то титул и почему он его недостоин. Тем не менее, присваивая эти ничего не значащие звания или отказывая в них, мудрый император может серьезно влиять на тщеславных людей; Констанций владел этим искусством в совершенстве. К сожалению, я просто не в состоянии удержать в памяти все титулы каждого из моих приближенных и, чтобы не ошибиться, зову их почти всех подряд на манер Платона "возлюбленный друг мой", что явно шокирует спесивых.

Первым прибыл комит государственного казначейства. Главная его обязанность - следить, чтобы все провинции выплачивали свои подати точно в срок, к первому марта каждого года. Кроме того, в его ведение входит надзор за государственной соляной монополией и провинциальными банками, государственными мануфактурами, рудниками и, разумеется, чеканкой монеты. Как правило, он не может похвалиться популярностью, но умирает богачом. Вслед за ним к епископу приблизился комит - хранитель личной императорской казны, ведающий личной собственностью императорской фамилии. Его сопровождали двадцать рабов, которые несли на плечах окованные железом сундуки из черного дерева, наполненные золотом и серебром, без которых императору не положено отправляться в путь. Поскольку хранитель личной казны головой отвечает за каждую монету, он постоянно чем-то встревожен и обеспокоен и все время пересчитывает свои сундуки. Затем появился комит Востока - правитель Сирии и Месопотамии. Затем гофмаршал - очень важная персона в государстве. Он начальник над всеми государственными дорогами и почтой, тайной полицией и охраной дворца; еще он устраивает императорские аудиенции. Ему епископ Георгий отвесил особо низкий поклон.