Я просматриваю записки. Тут есть и длинные. Есть и короткие. Калейдоскоп тех дней. Начинаю старательно переписывать.

Из всех приближенных к Вашингтону людей Генри Нокс был самым преданным. Толстый, неповоротливый, хитрый — незаменимый для организации штаба, он был начисто лишен военного дарования и, хотя командовал нашей артиллерией с 1776 года и до завершения войны, так и не знал точно, с какого конца заряжают пушку. Зато из чего только он ни ухитрялся лить пушки — из церковных колоколов в Литчфилде, из остатков статуи Георга III в Боулинг-грин, а то просто крал их ночью у англичан.

Бывший книготорговец в Бостоне, Нокс был одним из немногих, кто знал книги (или хотя бы книжные переплеты) и с кем ладил Вашингтон. Он преданно служил в первом кабинете Вашингтона.

Я видел Нокса в деле — если можно так сказать — 15 сентября 1776 года, в тот день, когда континентальная армия потерпела сокрушительное поражение у Кип-бэй и бежала (или, по словам Вашингтона, «отступила») к деревне Гарлем. Я участвовал в рукопашной схватке вместе с двумя младшими офицерами. Мы поскакали в Ричмонд-хилл, думая найти там Вашингтона. Связь была полностью нарушена, если новые приказы и поступили, о них никто не знал. Сражались, как всегда — каждый за себя.

Покрыв половину пути, мы наткнулись на кое-как, в спешке сооруженное земляное укрепление, за которым укрылась целая бригада. Я предположил, что они либо не слыхали, либо не поняли приказа об отступлении к Гарлему.

— Кто здесь командует? — крикнул я часовому.

— Полковник Нокс! — последовал ответ. И тут же он сам, подобно жирному земляному червю, вылез из грязи. Я представился. Спросил, почему не отходит бригада.

— Невозможно, майор. Англичане перерезали остров. Но мы выполним свой долг. Мы будем удерживать форт до конца. — Молодой голос дрожал. Штабные офицеры нервно глядели на нас. Кому охота удерживать форт до конца, тем более если это не форт.

— Сэр, — сказал я уважительно, но настойчиво, — это укрепление не устоит и против одной гаубицы.

— Мы окопались, майор. — На мгновение мне пришло в голову, что Нокс не хочет быстро отвести бригаду просто потому, что он для этого слишком толст и неповоротлив.

Я обратился к капитану.

— У вас есть вода? Продовольствие?

— Нет, сэр, мы только что окопались.

— Тогда, полковник, я предлагаю вам подчиниться приказу Его превосходительства и отступить к Гарлему.

— Это невозможно! — Его всегда пронзительный голос перешел теперь в визг. — Англичане уже отрезали нас от Гарлема!

— Ничего подобного, сэр. — Офицеры Нокса окружили нас на прелестной осенней просеке, солнце сочилось сквозь желтые листья. Прохладный ветерок шумел ветками у нас над головами и доносил до моего носа запах — его ни с чем не спутаешь — напуганных мужчин: кому охота быть убитым. А смерть была совсем рядом.

— Моя разведка сообщает, что сегодня с трех часов пополудни англичане в полумиле от нас заняли позицию, протянувшуюся через остров Нью-Йорк. Прислушайтесь. Вы услышите, как они стреляют.

Нокс изо всех сил хорохорился перед офицерами своего штаба, но его слова не произвели никакого впечатления. Мы прислушались. С юга доносились отдельные мушкетные выстрелы. И все.

— Сэр, — сказал я, — я не могу определить, кто это стреляет, но я предлагаю вам уходить отсюда со всей поспешностью.

— Сэр, здесь я командую. — Круглое лицо надулось, как у лягушки в брачную пору.

Я обратился к офицерам.

— Джентльмены, если вы останетесь здесь, вы будете уничтожены врагом. У него больше людей и пушек. Тех, кто останется в живых, возьмут в плен и вздернут, как солдата Хики. — Я импровизировал, но ради благого дела. Офицеры заговорили все разом. Нокс не мог их перекричать. Стали голосовать. Бригада решила идти к Гарлему.

— Мы не можем идти! — бушевал Нокс. — Мы не знаем острова. Мы из Массачусетса.

— Я знаю здесь каждую тропку от Бауэри до Холмов. — Что правда, то правда: мальчиком я охотился на острове. — Я покажу дорогу.

Несмотря на протесты Нокса, бригада собралась и мы двинулись прямо на позиции английской пехоты, которая без единого выстрела бросилась от нас врассыпную, как от стаи диких зверей.

Две мили я проскакал впереди бригады. Нокс не разговаривал со мной, когда я вел людей через густые леса, глубокие болота и ручьи, столь характерные для острова, что теперь так любовно зовется Манхэттеном.

В одном месте нас обстреляли. Нокс растерялся. Но я не стал ждать, пока он отдаст какой-нибудь глупый приказ, и поскакал с двумя офицерами в направлении огня. На скалистом возвышении располагалась рота английских пехотинцев. С дикими криками мы помчались прямо на них, изображая авангард крупной части. Они убежали в лес. С полмили мы их преследовали, нескольких убили.

Солнце уже садилось, когда мы вернулись на дорогу и обнаружили, что бригада исчезла. Я боялся, что Нокс сдался первому же английскому патрулю, но, к счастью, он просто заблудился. Наконец мы нашли бригаду. Она торжественно шагала на запад.

Нокс был до смерти напуган, когда я сказал ему, что эта дорога в сторону заката неумолимо привела бы его в город Нью-Йорк и на английскую виселицу.

День угасал, когда мы увидели перед собой одинокий церковный шпиль деревни Гарлем, окруженной огнями американского лагеря. Нас встретили радостными криками. Полковник Нокс, введя бригаду в лагерь, не проронил ни слова.

Хотя о моем подвиге немедленно доложили Вашингтону, о нем никогда официально не упоминалось.

Через три месяца (в декабре 1776 года) полковника Нокса произвели в бригадные генералы и назначили командующим артиллерией.

В июле 1777 года я был в Пикскилле с генералом Путнемом, когда поступил приказ генерала Вашингтона о моем производстве в подполковники. С большим запозданием, на мой взгляд. Об этом я и написал в письме Его превосходительству, отметив, что предпочтение отдавалось офицерам, которые были младше меня по званию в Квебеке и на Лонг-Айленде. Как и все, я тогда придавал этим вещам большое значение. В те дни все жаждали почестей.

Ответ Вашингтона был составлен в высокомерных выражениях и не касался существа дела. Однако уже тогда стало известно, что я в дружбе с командирами, которых он недолюбливал, особенно с блистательным, хотя и неуравновешенным генералом Чарльзом Ли, служившим ранее в польской армии. Вашингтон взял за правило неуклонно возвышать бездарности, которые, как Нокс, его боготворили, и безжалостно принижать людей, подобных Ли.

Меня назначили заместителем командира полка, расположенного на реке Рамапо в графстве Орэндж в Нью-Джерси. Полк был детищем богатого добродушного нью-йоркского купца Малколма. Этот джентльмен лишь хотел, чтобы ему отдавали должное как отцу полка, и держался подальше от административных или военных обязанностей. У нас с ним сложились прекраснейшие отношения. Он (по-отечески заботливо) уехал на двадцать миль от нашего лагеря, снял громадный дом и жил в нем счастливо со своей семьей, пока я командовал полком.

Солдаты отличались недисциплинированностью, потому что офицеры — нью-йоркские джентльмены — больше интересовались вечеринками, чем ученьями. Я был строг, но редко прибегал к порке. Всегда приходилось быть начеку. Спал одетый, если вообще удавалось спать. Про меня говорили, что я все насквозь вижу. И это в двадцать один год. Славное было время!

А между тем Вашингтон вел войну в своей загадочной манере. Проиграв сражение за Лонг-Айленд, он был захвачен врасплох у Кип-бэй и оставил Нью-Йорк англичанам. Затем он потерпел поражение под Уайт-плейнс, после чего бо́льшая часть континентальной армии разбрелась по домам. С теми, кто остался, Вашингтон поспешно переправился через реку Норт. И все же, даже если бы Вашингтон в августе 1776 года отдал англичанам всю территорию к востоку от Гудзона, он смог бы сохранить армию, окопавшись под Филадельфией, и удержать город. Вместо этого он за целый год только и сделал, что потерял остров и город Нью-Йорк, продемонстрировав, что у него нет ни средств, ни способностей победить англичан. К зиме 1777 года Революция, в сущности, кончилась: она просто выдохлась.