— Позвольте, Геннадий Васильевич, — возразил врач. — Как это просто у вас получается! Вспомните, какое расстояние отделяет Новгород от Аляски. И если мне не изменяет память, Аэрофлота тогда не было, и пар использовался только в банях, и «электрификацией» занимался один Илья-пророк, и дороги были не железные, и лошадиные силы были самые что ни на есть натуральные — лошадиные, с помощью которых и до Урала-то нелегко было добраться.

Очевидно, штурман был готов к подобной реакции слушателей. Во всяком случае, ответ последовал незамедлительно:

— Мой оппонент забыл некоторые детали отечественной истории. Придется ему напомнить, что владения Великого Новгорода простирались в свое время на восток за Северный Урал (Угорская земля) и ходили туда новгородцы морем, не дожидаясь услуг Аэрофлота. Как конкретно могло происходить упомянутое русское проникновение на Аляску? Давайте попробуем представить себе его мотивы и возможные пути.

Перенесемся в век XVI и вспомним, что творилось в славном Новгороде, о чем толковали жители его в домах и на площадях.

А толки эти были невеселые. Царь Иван Васильевич шел на город со своими опричниками. О том, сколь лют царь всея Руси во гневе и сколь неправеден суд его, новгородцы знали доподлинно. Было дело, посылали они челобитчиков в Москву с жалобой на притеснения великие и обиды от царского наместника. Вернулись те челобитчики в гробах московской работы. Именитые да богатые новгородцы надеялись блеском злата и серебра развеять гнев очей царских. Прочим мнилось, что их-то стороной обойдет гроза московская. А были и такие, что не желали дожидаться царских палачей. Не забыли еще в те времена новгородцы, как хаживали пращуры в дальние края, туда, где вдоволь рыбы и зверя, где воля вольная была людям простого звания. Одним словом, собралась лихая ватага, припас всякий взяли, лодьи снарядили, поклонились святыням новгородским, и прощай родная земля.

Ну а далее было хождение по морям и по землям, а более того по мукам в поисках земли обетованной.

И увидели однажды странники новгородские каменный нос, за коим земля пошла к югу, а море стало безледным.

Нежданно-негаданно взыграла тут непогода и разметало лодьи новгородские по морю-океану. Одну же из них вынесло к неведомой земле и выбросило на берег. Кто живы остались, к землице той пригляделись и видят, что богата она зверем и птицей, лесом и травами, а также рыбой в реках да озерах. Ко всему прочему зима в ней не столь длинная и морозы не столь лютые, как в Сибири. Многие тут голос подали: хватит-де по свету мытариться! Здесь останемся! И сказал тогда кормщик: «Быть того не может, чтобы земля сия безлюдной была! Аль не приметили, как зверь нас хоронится? Верная то примета — люди здесь есть, и перво-наперво поладить с ними надобно!»

На том и порешили новгородцы, а вскоре и с народом тамошним свиделись. Отряд воинов туземных обложил их на поляне подле ручья, и тогда крикнул кормщик: «Топоры да рогатины клади наземь!» Сам же пошел к тому, у кого наряд побогаче да шапка из перьев. Снял с пояса дедовский нож да подал главному туземцу. Бери, мол, дар мой. С миром пришли к вам. Хотим жить на земле вашей как братья и други.

А потом пошли люди русские в селение туземное. Собрались там лучшие люди племени и, поразмыслив о виденном и слышанном, понятом и непонятом, порешили: люди, из-за моря пришедшие, обличье да оружие имеют невиданное. С миром пришли они, не пролили крови — по всему видать, хотят жить с нами. Пусть же возьмут себе в жены дев наших и станут братьями нам. Так и осели новгородцы в земле той заморской. Пообвыклись, приглядели себе в жены туземок, и пошли от них корни русские.

Однако же годы шли, и состарились россияне. Ну а чада ихние, само собой, подросли. Белокурые да белолицые, средь туземных одногодков своих весьма приметные. Обличьем-то русские, а языком да обычаем — чистые туземцы.

Прошли еще годы, умер последний новгородский странник, и постепенно стерлись из памяти людей того племени воспоминания о бородатых пришельцах. Когда же временами рождались в их семьях младенцы с русыми прадедовскими волосами, волей богов объясняли родители сии диковинки. Как видим, растворились люди русские средь туземцев и только облик свой славянский потомкам передали.

Здесь Геннадий Васильевич опять сделал паузу, чтобы выпить свой компот. Его принесла кок тетя Аля (Алевтина Семеновна Никишина), восторженная почитательница таланта рассказчика, которым в совершенстве владел штурман.

Аудитория хранила молчание, лишь Семен Николаевич воспользовался паузой:

— Ой ты гой-еси, добрый молодец, удалой ты наш Геннадий свет Васильевич! Ты ответствуй мне по правде, по совести! На какой это лодье ледокольной сквозь студеные моря ледовитые новгородцы сии проломилися? И пошто бедолаг неприкаянных, словно сахар в компоте тети Алином, в иноземной среде растворил ты?

В кают-компании началось веселое оживление. А доктор продолжал: «Одним словом, уважаемый товарищ летописец, в обиде мы за предков наших. Подумать только, как это быстро и бесследно ассимилировались у вас русские люди в индейской среде! А почему бы им не научить своих краснокожих побратимов железо ковать, избы строить, а своих хозяек щи варить, в баню ходить, лоб крестить? И почему детей своих они не учили русской вере, грамоте, языку? И вообще, почему новгородцы — представители более культурного парода — не стали учителями индейцев?»

Наш эскулап хотел добавить еще что-то, но штурман перебил его:

— Вы хотите узнать, каким образом новгородцы преодолели льды полярных морей и почему они не создали в Америке Новый Новгород, подобно тому как французы создали там Новый Орлеан, голландцы — Новый Амстердам, переименованный англичанами в Новый Йорк, а русские в XIX в. — Новый Архангельск?

— Да, уж не откажите ответствовать по вопросу сему.

— Ну что же, извольте. Начнем по порядку, с ехиднейшего вопроса о «ледокольной лодье». Не знаю, как мой оппонент усвоил школьный курс отечественной истории. На всякий случай напомню ему, что новгородские зверопромышленники еще в XII в. проложили путь «за Камень» (за Урал). И ледоколы им для этого не потребовались. Они плыли на своих лодьях по рекам русского Севера: Северной Двине — Вычегде, затем волоком перебирались на Печору, плыли по ее притоку Щугору, очередным волоком перебирались на реки Сыгву и Сосьву и наконец достигали Оби.

В XV в. был проложен другой путь за Урал: по рекам Вологде, Сухоте, Северной Двине, Пинеге, волоком до реки Кулой, далее по Белому морю до реки Мезени, затем волоком до рек Цельмы, Печоры, а оттуда до Оби по вышеупомянутому маршруту.

Как видим, ничего нереального в новгородском хождении в Сибирь нет. Вполне реально и плавание сынов Великого Новгорода на восточном участке Северного морского пути. В этом районе неоднократно отмечались годы, когда устойчивые ветры с юга отгоняли ледяные поля и на значительной акватории расчищали путь судам. Но даже без такого благоприятного стечения обстоятельств плавание вдоль берегов Сибири для маломерных судов не такая уж нереальная задача.

Дело в том, что в летние месяцы во многих местах Сибирского побережья (между паковыми льдами и урозом воды) имеется полоса чистой воды. Для современных судов она недоступна — глубины не те. Но для новгородских лодей это был фарватер.

— А теперь позвольте перейти к вопросу о причинах растворения русских людей в туземной среде. Должен признать, что он вполне закономерен. В самом деле, почему это прочие европейцы не растворились в среде американских индейцев, а русские растворились? Прежде чем отвечать на этот вопрос, я вкратце напомню вам, как начиналось освоение Американского континента европейскими державами. Приведу конкретный пример — английскую колонизацию.

Всерьез она началась в 1619 г., когда из Плимута в Америку вышел корабль «Мейфлауер» с группой переселенцев-колонистов на борту. «Отцы-пилигримы», как их называют в Соединенных Штатах, имели запасы необходимого оружия, боеприпасов, орудий ремесел, сельскохозяйственного инвентаря, а также книги и прочие принадлежности тогдашней цивилизации. Они обосновались на землях, в общем-то известных европейцам, причем аборигены встретили их дружелюбно.