На пути к объекту, к которому направился второй самолет, стояли огневые позиции ракетчиков. Ракетчики с помощью мощных локаторов внимательно следили за перехватом.

Они видели, как разделилась цель и один из самолетов пошел по направлению к зоне действия зенитно-ракетных войск. Они слышали команды, которые передавал летчику-перехватчику штурман наведения истребительного полка, слышали ответы летчика и ждали команды.

А рядом смотрели в небо остроносые ракеты — самое мощное и надежное оружие на земле. О силе и боевых свойствах его стало известно всему миру, когда первой же ракетой был сбит американский шпион Пауэре, пытавшийся на большой высоте проникнуть к нашим оборонным объектам.

Летчик Веряскин продолжал поиск второго бомбардировщика. И тут на КП истребительного полка поступила команда от вышестоящего штаба:

— Истребитель вывести из боя. Цель передана для уничтожения зенитно-ракетным войскам.

Штурман наведения продублировал команду перехватчику.

Веряскин отвернул от цели. Он представил на мгновение радиолокационную станцию и склонившихся над индикатором кругового обзора операторов.

Каким же мастерством надо обладать, чтобы не спутать эти отметки, одна из которых — электронная тень самолета Веряскина, другая — «противник», с огромной скоростью мчащийся на большой высоте и скрытый от взоров людей толстым слоем облаков!

Летчик был еще далеко от аэродрома, а на КП истребительного полка уже стало известно, что бомбардировщик «противника» «сбит» первой же ракетой.

Старшему лейтенанту Гусарову показалось, что на самолете вышел из строя бортовой радиолокатор. Вспыхнувшая на отражателе «птичка» — так летчики называют искусственное изображение цели — вела себя неустойчиво.

Саму цель Гусаров не видел, так как полет проходил ночью, а «птичка» все время перемещалась по отражателю, пропадала и снова появлялась. И это в самый ответственный момент, когда его навели на цель и он уже сблизился с ней на дистанцию открытия огня. Оставалось чуть-чуть довернуть самолет и нажать на кнопку фотопулемета…

Широкое и без того красное лицо летчика, стянутое у подбородка кислородной маской, теперь побагровело от досады.

А к цели уже подходил другой перехватчик, который должен был повторить упражнение Гусарова, как только тот выйдет из атаки и отвалит в сторону. Гусаров слышал команды с КП, передаваемые второму летчику.

«Что он с ума сошел? — подумал Гусаров о штурмане наведения. — Ведь этак перехватчик может перепутать меня с целью и обстрелять…»

Не мешкая, он сделал левый крен и с большим снижением стал уходить от цели в сторону.

На высоте одиннадцати тысяч метров по краям плоскостей вокруг красного и зеленого аэронавигационных огней появились ореолы, словно в лампочки поступило дополнительное электричество. Это признак того, что самолет попал в дымку.

Гусаров решил выводить машину в горизонтальный полет. Взгляд летчика случайно упал вниз, густые рыжеватые брови подпрыгнули кверху, глаза расширились: нет, это невероятно! Прямо под ним, в непроглядной черноте, сверкали звезды Большой Медведицы.

— Неужели я перевернулся вниз головой? — с испугом подумал Гусаров.

В следующее мгновение летчик посмотрел вверх и снова увидел звезды. Звезды окружали самолет со всех сторон. Гусарову казалось, что он попал в огромный черный мешок, набитый звездами. И теперь ему не выбраться живым из этого мешка.

Потеря пространственной ориентировки — что может быть страшнее для летчика в слепом полете? Тут верная гибель, Гусаров это прекрасно понимал.

Приборы! Вот когда он, наконец, вспомнил о них. Приборы! Только они расскажут, куда и как он летит.

Авиагоризонт показывал, что самолет шел с креном.

Летчик выровнял машину, но скорость продолжала увеличиваться, потому что самолет все еще снижался, точно спускался с огромной горы в темную пропасть.

«Надо немедленно уменьшить скорость», — подумал Гусаров и потянул на себя сектор газа. Двигатели натужно засвистели, сбавляя обороты.

Самолет хоть и продолжал скользить вниз, но уж не с такой быстротой.

Гусаров вспомнил вдруг об иллюзиях, которые иногда возникают у летчиков в сложных положениях из-за несовершенства вестибулярного аппарата или по каким-то другим причинам. Об этом неоднократно предупреждал их Бахтадзе. Он говорил, что в таких случаях нельзя доверяться своим ощущениям, следует всецело положиться на приборы.

«Может быть, я лечу вниз головой и не замечаю этого из-за иллюзии?» — подумал Гусаров и снова посмотрел на авиагоризонт.

— Ноль сорок. Ваше место? — спросил штурман наведения с командного пункта. Он словно почувствовал, что летчик потерял пространственную ориентировку, и спешил ему на помощь.

Гусарову в эту минуту было не до разговоров. Все свое внимание он обратил к авиагоризонту. Потому ли, что в кабине было темно и только лампы подсвета бросали на приборы рассеянные пучки синеватого света, а может быть, из-за сильного волнения, он видел на приборе лишь три линии — одну большую и две маленькие. Это показывало, с каким градусом самолет шел к земле. Цифр не было видно, и летчик не мог узнать, в каком положении находится.

«Главное — взять себя в руки. Спокойнее! — говорил себе Гусаров. — Ты не имеешь права волноваться. Ты — летчик-перехватчик…»

Летчик-перехватчик! Он стал им совсем недавно. Он только еще осваивал новый всепогодный истребитель. Штурман наведения знал это и очень беспокоился за Гусарова; и все, кто находился на КП, тоже беспокоились. Почему он молчит, почему продолжает удаляться от аэродрома в сторону моря?

Гусаров взял наконец себя в руки. Он принял решение — все это делалось очень быстро: перевернуть самолет в вертикальной плоскости на сто восемьдесят градусов и снова посмотреть на авиагоризонт.

И вот на приборе появились цифра 20 и слово «спуск», и все это «кверху ногами».

Летчик вернул самолет в прежнее положение. Теперь он знал, что летит вверх головой. Между тем высота упала до восьми тысяч метров. Нужно было вывести самолет из пикирования. Летчик взял на себя ручку, и самолет стал поднимать нос. Гусаров не удержался и снова посмотрел вниз. И опять увидел звезды и Большую Медведицу.

«Ну нет, теперь я тебе не поддамся, — подумал он об иллюзии, которая, как казалось, устойчиво держалась в его уставшем мозгу. — Приборы — вот мои путеводные звезды».

Летчик не отрывал взгляда от приборной доски. Он заставил себя думать только о показаниях приборов. Он был спокоен. К спокойствию примешивалось лишь чувство досады за то, что поддался мимолетному страху, и это чуть не стоило ему жизни…

Было по-прежнему темно. Гусаров не знал, что летит над морем, что звезды внизу — отражение их в воде.

С КП опять запросили:

— Ваши действия? Как слышите?

Но Гусаров ничего не слышал, он был очень далеко от точки, да и снизился порядочно. А в приемнике, как нарочно, потрескивали помехи.

Запрос с командного пункта продублировал Гусарову находящийся поблизости второй перехватчик — старший лейтенант Шкуров.

— Тебя слышу нормально, — отозвался Гусаров. — Разворачиваюсь. Иду на точку.

Чтобы удостовериться в правильности своего курса, летчик попросил наземные радиостанции запеленговать его полет и скоро убедился, что идет правильно. Через некоторое время он пробил облака и благополучно произвел посадку на освещенный прожекторами аэродром.

Товарищи поздравляли Гусарова с успешным завершением трудного полета, но летчик понимал: об успехе не может быть речи… И все-таки Гусаров был доволен полетом. Он научил его многому. В следующий раз летчик не растеряется. Только спокойные, хладнокровные действия могут служить порукой летчику в сложной обстановке.

Об этом же сказал на разборе полетов и командир полка.

— Все в сборе? — спросил собравшихся секретарь комитета ВЛКСМ лейтенант Хайкин. Он еще раз осмотрел каждого и остался доволен. Что ни говори, а ребята подобрались хорошие, посмотришь на таких и скажешь: есть кому защитить наше Отечество! Хайкину очень хотелось, чтобы именно так, если и не сказали бы, то подумали шефы, к которым сейчас они, воины авиационного полка, отправятся. — Поехали!