Поиск
Птица башни
На кремлевской башне жил орел —
главы, когти, крылья…
Золотой сияющей корой
птицу зори крыли.
Будто башню он держал в когтях, —
вдаль глаза косые.
А под ним, ночной буран крутя,
Кремль, Москва, Россия.
Древний град с замоскворецких мест
дней тащил вериги.
И орлу покорный ясный крест
нес Иван Великий.
Будто не Иван, не Михаил,
но в порфире Павел,
а орел чугунной ширью крыл
старой Русью правил.
Рвы засыпало, замшел кронверк,
плыли кровли ржаво.
Думалось — не упадет вовек
скиптр, венец, держава…
И казалось, что орел живой
круглый глаз таращит,
Будто с вышки ждет сторожевой
птицы, вкось летящей.
Но когда орел на двух крюках
вниз пошел по брусьям —
он в рабочих поднятых руках
и не шевельнулся.
Не забился, не пошел на взлет…
Сняли, смыли, сдули,
посмотрели: в слое позолот
грудь пробита пулей.
И сказал рабочий, разобрав
герб, корону, чашу:
— Он, наверно, мертвый с Октября.
Пуля эта наша!
Так он явно, царственный, издох,
что под знаком тронным
ласточка свила себе гнездо
в глубине короны.
Птица башни утром умерла.
Ржавчину развеяв,
отвезите мертвеца орла
в светлый зал музея.
А теперь мы к башне вновь прильем
не орлов бесхвостых, —
привинтим к рассвету над Кремлем
звезды, звезды, звезды!
Озаряй Москву, и мир, и дом —
звездный коммунизм!
Даже ласточке и той найдем
место над карнизом.
Кратко о прожекторе
Из-за улиц, бросив яркость
из-за города-плеча,
протянулись, стали накрест
два прожекторных луча.
Разошлись и снова стали
на Большой Медведице,
двум полоскам белой стали
надо в небе встретиться.
Двух лучей светлы пути.
Я бы всем пожертвовал,
если б мог хоть раз пройти
по лучу прожектора!
Это так… вообще… поэзия…
А на самом деле для
того ли эти лезвия,
чтоб по ним ходили?
Я сказал бы: спишь ночами,
а зенитчик в ночь глядит,
чтоб схватить двумя лучами
птицу с бомбой на груди!
Музей гражданской
В музейном зале
в темной бронзе
мне показали
профиль Фрунзе.
И в залах сизых
в вечернем свете
стояли жизни,
витали смерти.
В знаменах дыры,
равнины в ямах,
а командиры
в спокойных рамах.
Конем в набеге
на блеск ружейный,
застыв навеки,
неслось сраженье.
И нам хотелось
ворваться в рамы,
в дым бросить смелость,
свист сабель в шрамы!
И каждый, с грустью
у стен ступая,
у уст почувствовал
ус Чапая.
Киров и Север
У полуострова Кольского,
где солнце поставлено косо, —
по мшистой окраине мира
прошел и задумался Киров.
И что ему делать на Севере,
где даже растения — серые,
как могут быть нами любимы
одетые в стужу Хибины?
Тут луч поскользнулся и тенью
бессильно пополз по растенью,
и край не мечтал о посеве,
где встретились Киров и Север.
И Север не выдал богатства,
он начал в снега облекаться,
магнитными двигать плечами,
шаманить косыми лучами.
Но Киров глазами просверливал
запретные прииски Севера,
окидывал взглядом Хибины,
входил в ледяные глубины.
Как Север ни прятал сокровища
в свои снеговые сугробища —
он вынул, зарытые в горы,
страны урожайные годы!
Не будет седого и сирого,
теплом обойденного края, —
здесь будут по замыслу Кирова
рождаться сады, расцветая.
Давайте поверим, что тропики
пришли на промерзлые тропки,
что ветер приносит оттуда
листочки лимона и тута;
что солнце поставлено выше,
что злаки качаются, выросши
на мшистой окраине мира,
где встретились Север и Киров.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: