— А почему нет?

— Не смеши меня! Этот обычай отброшен тысячи лет назад.

— Разве это доказывает, что он плох? Разумеется, речь не о том, чтобы всей Бакнии собраться… у дворца Расти. И орать. Или тянуть вверх руки.

— Это я понимаю, — уронил Ила Лес. — Можно придумать более цивилизованную процедуру. И однако…

— Однако?

Ила Лес помолчал, потом вздохнул.

— Знаешь, что? Давай поговорим откровенно. Сделай мне одолжение, скажи прямо: ты действительно не понимаешь или притворяешься?

— Чего я не понимаю? — Маран притянул к себе цветущую первым цветом благоухающую ветку каоры и с наслаждением, истинным или притворным, вдохнул ее аромат.

— Того, что устроить такого рода выборы для Лиги означает потерять власть.

— Почему же? — лениво поинтересовался Маран.

Ила Лес не ответил.

Маран резко выпустил ветку… та, изогнувшись, хлестнула огромный куст, частью которого была, засыпав мелкими белыми цветами садовый стол и грубую керамическую посудину с остатками таны, на деревенский манер смешанной с вываренным в растительном масле зерном… отодвинул тревожно скрипнувший табурет и встал.

— Не хочешь говорить? Тогда скажу я. — Он знакомым Дану решительным жестом засунул руки в карманы, и вся его высокая фигура выгнулась, как давешняя ветка, казалось, сейчас он распрямится и хлестнет. — Потому что Лига потеряла доверие народа. Потому что результатом ее правления явились всеобщее разорение, окончательное обнищание и голод, сотни снесенных айтов и взорванных дворцов, тысячи сожженных книг и картин, писатели и ученые, художники и музыканты, лишенные не только возможности творить, но и права дышать. Потому что Лига разрушила в стране все, что поддается разрушению. Потому что на совести Лиги жизни двух с половиной миллионов бакнов.

— Не на совести Лиги, а на совести Изия. Изия, Лайвы, какой-то части функционеров, но не на совести Лиги.

— Ошибаешься, Ила. Именно на совести Лиги. Разве не Лига отдала власть в руки Изия и его функционеров?

— Он захватил власть обманом и интригами. При чем тут рядовые члены Лиги? Они виноваты не больше, чем ты или я.

— А ты считаешь, что я или ты не виноваты? Счастливый ты человек! — Маран горько усмехнулся. — Лично я не могу о себе этого сказать. Правда, я тогда мало что значил, но в меру своих слабых сил я тоже помог Изию… хотя бы тем, что не помешал ему утвердиться во власти… Как, впрочем, и ты.

— А что я мог сделать? — проворчал Ила Лес. — И вообще, что сейчас об этом говорить. Есть вещи более насущные.

— Да?

— Да! Тогда, после смерти Рона все смешалось, ни я, ни тем более ты ничего не могли, но что касается Лайвы… У тебя в руках была судьба страны, будущее народа — а ты? Чистоплюй! Против совести, видишь ли, не пошел…

— Не против совести, а против закона, — зло прервал его Маран.

— Чепуха! Совесть спас, а дело погубил! А все было так просто. Арестовать Лайву и его приспешников, обнародовать их преступления и тут же казнить виновных. Убрать! Как они других убирали. И все.

— И все, — повторил Маран с иронией. — Так просто!

Ила Лес промолчал.

— Ну что ж, — сказал Маран сухо. — Мы поехали. Вставай, Дан.

— Погоди! Объясни мне еще одно: зачем тебе эти выборы? Лично тебе. Чтобы вернуть власть? Но она у тебя была. Ты сам ее отдал.

— Это совсем не та власть. Да и не во мне дело. Я сыт этой властью по горло, если хочешь знать. Мне она не нужна. Я не о себе забочусь… Нам пора ехать.

— Не морочь мне голову. Хочешь сказать, что ты проехал две сотни вент лишь затем, чтобы приятно поболтать со мной на теоретические темы?

Маран только улыбнулся.

— Маран! Ты же меня знаешь. Я многое могу вложить в дело, в которое верю. Чего ты добиваешься? Ладно, выскажусь до конца. Против Лиги и против идей, которые олицетворяет Лига, не пойду. В остальном — можешь на меня рассчитывать.

— Против идей, которые олицетворяет Лига, — задумчиво проговорил Маран. — Всех идей, Ила?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду тезис о Великом освободительном походе.

Ила Лес взглянул недоуменно.

— По-моему, эта тема неактуальна. Правда, Лайва много болтает по этому поводу, но пока в его руках нет реальной силы, которая позволит одолеть стольких противников.

— А если она появится, эта сила?

— Откуда? Ты о сверхоружии, о котором он недавно докладывал на правлении? Великий Создатель! И ты в это веришь?

— Так ты думаешь, это пустая болтовня? — спросил Маран.

— Конечно! Просто Лайве надо дурить народу голову.

— Народу, — заметил Маран, — он пока ничего не говорил. Только на закрытом заседании Правления… Хотя если ты о нем знаешь, могут знать и другие…

— У меня сохранились кое-какие связи… Словом, это ерунда. Выкинь ее из головы. Неужели у тебя нет забот поважнее?

— Есть, — согласился Маран и поднялся. — Мы поехали. Будь здоров!

— Погоди! Мы ведь не договорили.

— Договорим в следующий раз. Извини, нас ждут.

— Я поведу, — предложил Дан, когда от уютно расположенного на южном склоне холма домика Илы Леса, некогда министра или правителя, как их в Бакнии называли, а ныне отставника, удалившегося от суеты в деревню, они спустились к оставленному на обочине дороги мобилю.

— Нет, Дан. Мне надо подумать.

Это Дану было хорошо знакомо, он и сам любил думать за рулем, вернее, за пультом флайера — там, дома, на Земле. Правда, Маран имел скверную привычку, задумавшись, машинально выжимать акселератор до тех пор, пока машина могла на это реагировать, но опасность столкновения тут, на девственно пустых бакнианских дорогах, была минимальной.

Проехав развилку, Маран вдруг сбросил скорость, развернулся и покатил обратно. Потом, оглядевшись, с некоторыми колебаниями свернул влево, в направлении самого длинного отрога закрывавших весь горизонт не очень высоких гор.

— Куда мы едем? — удивился Дан. — Не в Бакну?

— Я же сказал, что нас ждут в другом месте.

— Я думал, ты просто слегка приврал. Чтобы прекратить разговор.

— Это тоже. Но нас действительно ждут.

— Где?

— Увидишь.

Дан только усмехнулся, к несколько театрализованной таинственности Марана он давно привык, привык и к его манере принимать рассеянный вид, чтобы отвязаться от расспросов.

— А почему ты прервал разговор с Илой? Надо было высказаться более определенно.

— Для Илы я сказал вполне достаточно. И потом, Дан, мне самому надо крепко подумать.

— Над чем?

— А над тем, что вся ваша атомная история была на Земле. А я облучился и валялся полумертвым на Перицене и в ее окрестностях.

— Ну и что?

— Откуда же на Торене узнают о гибельности ядерной войны? Особенно, в Бакнии. Ну узнать еще ладно — но прочувствовать, осознать… А?

Дан не ответил. Ему самому надо было подумать.

— Что касается Илы… — Маран покачал головой, — теперь я понимаю, почему Лайва и прочие предпочитали нам стариков.

Дан ожидал продолжения, но он больше ничего не добавил.

Около получаса ехали в полном молчании. Против обыкновения Маран вел машину спокойно, и позади осталось, наверно, не больше сорока километров, когда вдали показалось распластанное на вершине пологого холма черное зубчатое тело с задранной вверх маленькой круглой головкой на длинной тонкой шее. Крепость. Дан вопросительно взглянул на Марана.

— Крепость Тессила, — ответил тот на его безмолвный вопрос.

— Крепость Тессила и город Тессила, — пробормотал Дан, рассеянно глядя на обступившие подножье холма строения.

— Посмотри внимательней. — Маран сбросил скорость и въехав на возвышенность, по гребню которой была проложена дорога, затормозил.

На первый взгляд городок, прилепившийся к подножию холма, ничем особым не выделялся. Правда, на улицах не было ни одной живой души, но этим в Бакнии никого не удивишь. Ни одной живой души, ни одного дымка, ни одной… тут Дан понял. Городок был необитаем, более того, заброшен давным-давно. Провалившиеся крыши, покосившиеся стены, лишенные рам оконные проемы, похожие на беззубые разинутые рты, буйно разросшийся плющ, затянувший не только окна, но и двери…