Шуи Мин Лунг, к непонятно откуда взявшемуся воспоминанию добавился ещё один штрих. Ким вздрогнул, испугавшись чуть сильнее. Шуи Мин Лунг! Словно кто-то, стоящий невидимым в этой пыльной сумрачной комнате повторил слова имени для него. Тем не менее он не услышал ничего; он услышал это как бы в своём мозгу! Но как можно слышать в своём мозгу!

Шуи Мин Лунг — спящий дракон. Но нет, снова этот странный голос в голове поправил его: «Дремлющий дракон!»

Что — или скорее кто — это за дремлющий дракон?

Ким опустился на стул и, ничего не пытаясь придумать, начал отбирать кусочки золотистого дракона, быстро переворачивая те из них, где на обратной стороне краснели части этого беспокоящего его слова: он не мог больше смотреть на него. Ага, этот вот сюда, а тот — туда, вот уже готова ступня императорского дракона с пятью когтями. А после — и почти вся голова, не хватало только одного кусочка — глаза. Но глаз этот был закрыт: дракон спал. Неужели? Разве вот это веко не приподнимается чуть-чуть? Может, дракон только притворяется, что спит?

Света четырёх ламп было недостаточно, чтобы освещать углы комнаты, откуда постепенно выползали дрожащие тени. Чин Му-Ти несколько раз моргнул, пытаясь заснуть. Похоже, министр совершенно забыл о нём, и на эту ночь его не отпустят спать на привычный соломенный тюфяк в зале стражи. Однако это великая честь — носить меч и быть слугой у Чуко Янга, дарующего жизнь: величайший почти никогда не отдыхал и, похоже, никогда не чувствовал усталости.

Его хозяин перевёл взгляд от окна к далёким тёмным холмам. Где-то там Ссума — генерал, командующий войсками Вей, — вёл двадцать вражеских полков. Размышляя об этом, Му-Ти почувствовал, как по телу пробежали мурашки, сотрясая его до самой глубины души. Да, совсем не просто будет отогнать людей Ссумы, враги не исчезнут, как мартовский снег под лучами солнца, или как осенние листья, унесённые порывами ветра.

Ещё раз он сонно моргнул, таращась усталыми глазами прямо в спину Чуко Янга. В этих комнатах первый министр не носил доспехов, а только просторную одежду, как и положено должностному лицу; его чёрный головной убор крепко сидел на голове. Это был худощавый человек, почти такой же тощий, какими становятся от недоедания в голодное время, высокий, как одно из деревьев, растущих в тех далёких холмах.

И ещё он был одним из тех, чьи мысли невозможно прочесть на лице. Однако сейчас всем и так было ясно, что надвигается на них. И хотя голова Чуко Янга — кладезь премудрости, также верно и то, что никому не удастся сбежать от этой тёмной силы, как бы быстро он ни бегал — будь даже он одним из трёх величайших героев, которые поклялись кровью служить императору Лю Пею.

Несмотря на то, что для империи Хан наступили смутные времена и разделена она была на три части, все знали, что именно Лю Пей — истинный Сын Неба, из Дома Хана, любимец богов. На небе не может гореть сразу два солнца, тем более три — как не могут три повелителя править над людьми.

My-Ти, изо всех сил стараясь не заснуть, принялся размышлять. Что восхваляют в героях? Их добродетели: мужество, справедливость, верность, взаимное доверие, искренность, великодушие, презрение к богатству — мысленно перечислял мальчик одно их качество за другим. И, как он вспомнил, мужество бывает трёх видов. Мужество в крови: лицо приобретает красный цвет — от гнева. Мужество в венах: лицо становится синим. Однако сильнее всего мужество духа: лицо человека не меняет своего цвета, только голос приобретает силу, а взгляд становится пронзительнее и…

Одна из ламп, исчерпав запасы тыквенного масла, замерцала. И в то же самое время во внешнем коридоре раздался глухой топающий звук. My-Ти выпрямился, чтобы принять вид полнейшего внимания, когда Чуко Янг отошёл от окна. У министра было лицо не воина — худощавое и бледное, с длинными опускающимися вниз кончиками усов, затемнявшими его уста. Он больше походил на школьника, чем на человека действия. Однако для Сына Неба он являлся и головой, дающей советы, и сражающейся рукой.

Дракон лежит на мече — когда вытаскивается клинок, дракон объявляет войну.

В ответ на полночный призыв их командующего пришли генералы Ма Су и Венг Пинг. Они явились в доспехах, их драконьи шлемы бросали демоноподобные тени на стены, а бронза, полускрывавшая лица, имела форму тигриных голов. Ма Су отличался полными щеками и короткой бородой; глаза его так сверкали, что он казался богом войны, явившимся из какого-то храма, чтобы воевать вместе с людьми.

И он шёл, гулко топая, впереди своего спутника, как обычно, когда за ним следовали его офицеры, держа руку на рукояти меча. Он многое знал об искусстве ведения войн, и он не позволял никому забывать об этом: он всегда первым выступал на военных советах, словно и жил ради того, чтобы его слова разносились как можно дальше и кто-нибудь на вершине холма должен был ударить в гонг. Но всё же он был удачливым полководцем с определённым умением, который одерживал победы, хотя, наверное, слишком много жизней было уплачено за подобную репутацию генерала.

My-Ти с враждебностью наблюдал за ним. Как хорошо, что мысли, появляющиеся в голове, невозможно читать — иначе бы он оказался в опасности. Его отец Чин Фанг заплатил своей жизнью за безрассудную вылазку, которую приказал совершить Му Су, и которая на самом деле ничего не дала войску, но это на всю жизнь запечатлелось в сердце мальчика. Об этом Ма Су, конечно же, не знал, да и ему наверняка было наплевать на это. Кто такой капитан отряда конных лучников для генерала императора? Но именно этим разнилось отношение к цене человеческой жизни для них: Чуко Янг никогда не рисковал людьми ради показухи, а впоследствии не забывал погибших.

— Вы вызывали нас, Ваше Превосходительство? — Ма Су даже не стал ждать, когда заговорит министр, демонстрируя бесцеремонные манеры солдата, с такой пылкостью служащего императору, что всегда бегом является по приказу предстать перед министром, с одной ногой уже засунутой в стремя, и готовый вскочить на коня. Неужели он никогда не слышал, что уста порою оказываются дверью, ведущей к беде?

Чуко Янг двумя длинными шагами подошёл к столу, на котором всё ещё лежало послание, которое прибыло меньше часа назад, и карта, которую он всё это Время внимательно изучал.

— Ссума совершил марш-бросок через долину Хсай. Если ему повезет, он может легко вонзиться в самое сердце By. Этого он не должен сделать никоим образом. И самое главное: он не должен захватить Янгпингский проход… — сообщая эти новости, министр ткнул своим длинным указательным пальцем в карту. Он говорил отрывисто, что было весьма необычно — резко, словно таким образом мог быстро передать слушателям всю степень опасности, которая угрожала им.

— Если враг достигнет Чихтьенга, то он отрежет от нас все необходимые источники. И после этого весь Шенси станет открытым для него. Мы будем вынуждены отступить в Ханчунг. Враг перережет дорогу, и через месяц голода… — тут министр сделал руками какой-то странный жест, словно он больше хотел схватить пишущее перо, а не рукоять своего меча, который My-Ти держал обеими руками, вынув из ножен и направив острием прямо в пол.

— Ссума не глуп: он знает, что мы должны во что бы то ни стало не допустить этого, иначе погибнет всё наше дело. Самое важное — удержать Чихтьенг. Но никто не должен знать, что наши шансы на это — мизерны, и что смерть ждет…

— Мы командуем армией воинов, а не актёров, готовых показать своё искусство обращения с мечами на каком-нибудь празднике, Ваше Превосходительство, — к Ма Су вернулась его самоуверенность, в которую он кутался, как в толстый плащ, чтобы защититься от зимнего ветра. — Ведь пока ещё стаи птиц By не пойманы в сети и рыба не брошена в кастрюли поваров. Дайте мне отряды воинов, и Чихтьенг будет в такой же безопасности, как и десять драконов, чьи тела украшают его стены!

Одна из худых рук министра приподнялась — гибкими пальцами он коснулся свисающего кончика усов и стал накручивать длинные волоски на указательный палец. Чуко Янг не смотрел на генерала, нет, он по-прежнему неотрывно взирал на карту.