Тренировки начинались в девять часов утра и заканчивались в полседьмого вечера. Пять дней в неделю.

В первое утро, пока какие-то собаки на площадке делали послушку и прыжки, Херве, взяв на поводок недомерка по кличке Жоки, внешне больше напоминавшего питбуля, чем малинуа, пригласил меня пройти на небольшую огороженную часть площадки, где размещались разнообразные снаряды для аджилити. Отойдя от меня метров на десять, Херве пустил Жоки… Уже лежа на земле, я понял, что собака пришла в костюм. Такой скорости и силы удара на входе мне до сих пор видеть и ощущать не приходилось. Последующие пять-семь пусков имели столь же плачевный для меня результат. Собака преодолевала метры до меня с огромной скоростью, вбивалась живым снарядом, снося меня с ног. Через какое-то время падать я перестал, приловчившись к технике и скорости своего четвероногого учителя. Мы еще сотни раз работали с Жоки, но именно в те первые мгновения пребывания на площадке я понял смысл фразы: «Помощника учит собака».

Он действительно меня учил, этот маленький, крепко сбитый, скоростной, жесткий, великолепный, бескомпромиссный пес. Он, наказывая за малейшую неточность, учил меня читать собаку на фронтальной атаке, учил правильно ставить ноги, чтобы не остаться инвалидом, как великий Жакопит[34]. Он день за днем отдавал мне свои навыки, делая меня сильнее, быстрее, находчивее, внимательнее, грамотнее и выносливее. Этот пес в два с половиной года имел третий уровень и был продан к моему приезду на остров Мартиника за пять тысяч евро. Великолепный учитель и бесстрашный воин. По большей части именно ему я обязан своими достижениями и навыками.

Следующим моим преподавателем стал хороший техничный пес Абас. В отличие от Жоки он был более вдумчив. Возраст около пяти лет, участвовал во многих соревнованиях и изведал на своем веку не один десяток хороших помощников. Он не несся сломя голову на фронтальной атаке, а спокойно приближался, внимательно глядя на манипуляции ЧА. Как только человек делал обманное движение и ускорялся в обратную сторону, пес тут же превращался в живой снаряд, моментально нагоняя его. Более того, Абас был поставлен на все тело, и заранее угадать, куда пес сделает хватку, было практически невозможно. Именно он пришел мне в лицо на второй день наших занятий.

А дело было так. После первого пуска Абас пришел в правую ногу чуть выше колена. Я попросил повторить пуск, решив, что приторможу его трещоткой и сделаю манжет левой рукой, одновременно выдернув из-под него правую. Встал в низкую стойку, выставил перед собой трещотку, и… когда оставалось метра два, он, не ставя уши и не притормаживая, выпрыгнул в лицо. Шансов увернуться в таком положении не было никаких. Ударив в верхнюю губу, он не сделал хватку, а прошел у меня, к тому моменту сбитому с ног ударом, над головой. После чего схватил сзади за плечо в области подмышки. Это был первый пес, от которого я не успел убрать лицо. И, казалось бы, где? Во французском ринге, где бытует мнение, что собаки все честные и работают только в костюм.

Французы не привыкли работать на износ, поэтому рассечения губы было бы вполне достаточно французскому помощнику, чтобы минимум на месяц прекратить занятия. Но мы сделаны из другого теста, поэтому, заклеив рану простым скотчем, я продолжил тренировку. Смешно, но эти мои действия настолько поразили воображение французов, что, куда бы мы потом ни приезжали, все смотрели на меня как на диковинку: ну надо же, пропустил собаку в лицо и еще работает. Чудны они, в самом деле! Но Херве Мавуанга родом из Конго, и французские охи и вздохи его не трогали.

Потом понеслась круговерть: просто выходил на исходную, выслушивал задачу и работал. Мавуанга говорил, хорошо или плохо был выполнен элемент, и работа продолжалась.

Больше всего сил отнимали тренировки всухую, без собак. С них начиналось каждое занятие. Долго и нудно, причем в дресскостюме. Дыхания не хватало, ведь во время работы с собакой повторяешь элемент от силы два-три раза, а здесь — сотни раз без отдыха и перерыва. А хитрец Мавуанга, видя, что я работаю из последних сил, предлагал сделать паузу, но было видно, что испытывает на прочность. То водички принесет, то сока, а сам смотрит на реакцию. Хотелось сказать ему, что эти трюки я и сам неоднократно проделывал в армии, проверяя на прочность молодняк, но я лишь посмеивался про себя и продолжал тренировку.

Вернусь назад. В первый день Херве пригласил двенадцать собак третьего уровня. Наваляв меня с Жоки, он предоставил полную свободу действий. Это был живой конвейер, где одна за другой шли собаки и одно за другим шли мои падения. Столько раз в жизни от собак я не падал никогда. И падал лишь потому, что старался смягчить вход. Как в мондио. Но здесь была другая техника и другие задачи. Кстати, напропускал и напроваливал собак немало. Техника работы другая, им неизвестная, вот и пролетали они, обманутые, мимо одна за другой. Но собаки учились гораздо быстрее меня, а следовательно, падения мои продолжались.

Итак, проверив меня на прочность, Херве приступил к нормальным тренировкам. Теперь он стоял возле меня и внимательно следил за всеми действиями, подсказывая по ходу тренировки, на что обратить внимание, что сделано не так. Его манера тренинга была мне близка: он не говорил, что вот это опасное движение, а вот здесь можно покалечиться. Здоровье помощника никого не интересует. Примешь несколько десятков раз неправильно и больно для себя — и либо не встанешь в очередной раз, либо начнешь думать и работать, как надо. Отсюда и работа всухую, и отработка движений, их чистоты и скорости. Это правильно, на этом основаны многие единоборства. Сам Мавуанга занимался долго тайским боксом, поэтому мы хорошо понимали друг друга.

Через три дня что-то начало получаться. Но кое-что упорно не шло. Если я злился и раз за разом не мог повторить элемент, тренер в приказном порядке делал паузу, чтобы дать мне успокоиться и собраться с мыслями. В такие моменты я садился на траву, закрывал глаза и думал о чем-нибудь постороннем, например, о красивых русских девчонках, коих так не хватало в дождливой нерадостной парижской весне 2010 года. Десяти минут таких раздумий было достаточно.

Двигаясь гораздо быстрее Херве, я все равно не успевал. Никак не мог рассчитать момент выбега из-под собаки. Не видел собаку и не понимал, когда этот момент наступит. И вот, наконец, наступил миг, когда я пропустил на фронтальной атаке Атоса — собаку Херве, с которой он выступает. Очень скоростной пес, чем-то напоминающий Жоки, только более опытный и работающий по всему телу.

Я стоял до последнего мгновения на фронтальной атаке, потом начал смещаться немного влево. Сделал два небольших шага и увидел взгляд Атоса. Все происходило как в замедленной съемке. Атос не поверил, что я смещаюсь влево, и шел по линии, ожидая моего движения назад. Я же в последний момент просто сделал небольшой шажок по ходу своего движения, и он прошел мимо. Я сам не осознал, что произошло. Это было неожиданно для меня. Впервые на четвертый день тренировок я провалил собаку, видя ее глаза, и сделал это осознанно, не силой ног, а именно неуловимым движением.

Мы продолжили занятия, и на лобовой с пистолетом я снова проделал этот трюк. Здесь уже не выдержали нервы у Мавуанги, и он попросил повторить мою хитрость. Херве не мог поверить, что его сверхопытный Атос, участник финала Кубка Франции, два раза пролетел мимо. Последующие два пуска снова были для меня удачными. Херве развел руками и произнес: «Дмитрий, вери-вери гуд джоб (очень-очень хорошая работа)!» Потом мне не раз говорили хорошие слова разные тренеры и ЧА, но именно в это мгновение я был на седьмом небе от счастья. Произошедшее не было случайностью: я видел собаку и мог ее обмануть. Это был момент триумфа, победы над самим собой, над болью, над усталостью, над внутренним раздражением. Раздражением от сотен неудачных повторений, от собственной неуклюжести и неповоротливости, когда не хватало миллиметров, чтобы уйти от собаки.