— У нее походка королевы! — отозвался наконец Хенрики, не боявшийся банальностей.

Слава богу, молчание было сломлено! Г-жа Салливен с облегчением выпрямилась в кресле, и к ней тотчас же вернулась ее прежняя живость. По правде говоря, г-жа Салливен не любила королев.

— Да, так должны ходить королевы! — сказала она. Но те королевы, которых она видела в жизни, были такие же незначительные и заурядные женщины, как жены фабрикантов и сенаторов, и ничуть от них не отличались. — Настоящих королев можно увидеть только на сцене, директор! — добавила она. — Но все же вы правы, у нее великолепная походка! Зато ноги! Не находите ли вы, директор, что ноги у нее чуточку великоваты, как у большинства немок? Фигура, правда, все еще безупречна, хотя она уже не первой молодости. Сколько лет вы ей дадите, директор? — спросила она и засмеялась. И, не ожидая ответа, продолжала: — А кто этот молодой человек рядом с нею?

Директор Хенрики пожал плечами. В том, как шли эти двое, чувствовалась их близость. Он не знал спутника г-жи Кёнигсгартен, но собирался сейчас же навести справки, хотя бы для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство.

Госпожа Салливен ехидно улыбнулась.

— А он красив, этот молодой человек! — сказала она.

— Похож на грека! — вставила словцо и Китти. — У него классический греческий профиль.

Молодые спортсмены кивнули с видом знатоков.

— У него хорошая осанка, — заметил виконт Джей.

Госпожа Салливен вынула монокль и, прищурившись, обратилась к Хенрики. Она уважает в Кёнигсгартен подлинный талант. В ее доме бывают величайшие певцы и дирижеры и, конечно, Карузо. Но в конце концов это же ни на что не похоже: как только появилась Ева Кёнигсгартен, все стали сходить по ней с ума. Г-жа Салливен не могла удержаться, чтобы хоть немножко не позлословить.

— Я слышала, директор, — сказала она, — что Кёнигсгартен любит окружать себя красивыми молодыми людьми. Это верно? Какая-то доля истины в этом есть. Она, правда, в разводе, помнится, был какой-то скандальный процесс. Не застрелился ли в Вене один из ее молодых любовников?

Директор Хенрики пожал плечами и улыбнулся: это ему не известно. У каждого своя судьба.

Госпожа Салливен рассмеялась и дружески толкнула Хенрики в бок.

— Из вас ничего, ну, ровным счетом ничего не вытянешь! — подтрунивая, воскликнула она. Но тут же другие пассажиры дали пищу ее любопытству. — А вот появился и Харпер-младший! — провозгласила она. — Китти, появился Харпер!

— Ну и пусть. Он потерял мое уважение и не интересует меня, ты ведь знаешь, мама?! — холодно ответила Китти.

Госпожа Салливен зло рассмеялась, она помнила, как Китти месяцами изводилась из-за Харпера. Но тогда Харпер предпочел ей хорошенькую Лиззи Уистлер, и Китти была в таком бешенстве, что грозила застрелить Лиззи.

— А вот и та маленькая француженка, что вчера вечером успела уже вскружить голову Харперу. Деньги все-таки искуснейшая в мире сводня, о, один бог это знает!

Чтобы привлечь к себе внимание, Жоржетта Адонар появилась на палубе в матросском костюме «фантази» — в голубых брюках-клеш и с открытой шеей. Подставив ветру черные локоны, она дерзко стреляла глазами по сторонам, словно хотела покорить всю палубу. Легким, танцующим шагом Жоржетта шла рядом с Харпером, кокетливо покачивая бедрами, — казалось, она показывает ему танцевальные па, — и говорила, говорила без умолку. Но прелестной женщине общество дозволяет и прощает все, и Жоржетту нашли восхитительной. Харпер был совершенно очарован и горд ее благосклонностью.

Госпожа Салливен громко расхохоталась:

— Она, верно, думает, что гуляет по пляжу в Калифорнии. Здесь она живо насморк схватит!

Жоржетта поздоровалась с г-жой Салливен с такой почтительностью и смирением, что старая дама нашла ее даже очаровательной и простила ей крикливость ее костюма. Китти же, собирая в узел на затылке развевающиеся волосы, приветствовала Жоржетту обольстительной улыбкой.

Позади Харпера и Жоржетты, в обществе секретаря Харпера, задыхаясь и взволнованно жестикулируя, но стараясь не отставать, семенил превосходительный коротышка Лейкос.

— Политика, — трещал Лейкос, — требует определенной, ясной точки зрения на историческую картину мира…

Но вот они прошли.

— Ах, бедняжка, — с притворным состраданием в голосе сказала г-жа Салливен, глядя через монокль вслед Жоржетте. — Она, наверно, не знает, что Харпер обычно равнодушен к молодым дамам. Поглядите-ка на его секретаря! Он красив, как герой-любовник.

Китти бросила на мать негодующий взгляд я поднялась.

— Мама сегодня несносна, — сказала она. — Пойдемте, господа!

Старую Салливен ничуть не задело возмущение дочери. Злой огонек, ненадолго притухший, вновь жадно запылал в ее глазах.

— А, сюда идет Генри Бернард Миллер из Чикаго, — начала она снова. — Я расскажу вам историю, директор, которая случилась в лучшем игорном клубе Чикаго.

— Я нахожу, что ваша соотечественница прелестна, восхитительна, — обратилась Китти к французам. — Адонар из Комеди Франсез. Вам знакомо это имя?

Нет, французам это имя было незнакомо.

Китти задумчиво бродила по палубе, распахнув шубку, уперев тонкие, бледные руки в бедра и зажав в углу рта длинный серебряный мундштук.

— В ней чувствуется порода! — произнесла она как бы в пространство. — Настоящая порода! — Китти казалась взволнованной. Взгляд ее томных усталых глаз ожил. Она вдруг остановилась и сказала, обращаясь к своим кавалерам, но так, будто говорила сама с собой. — Она прекрасна! — Китти была словно в трансе, щеки ее зарумянились.

Она пошла дальше, и французы последовали за ней. Виконт Джей, замыкавший шествие, приотстал умышленно. У него был обескураженный, удрученный вид.

Китти вдруг словно подменили, и ее волнение встревожило его. Безумно влюбленный, он вот уже два года ездил за ней повсюду: из города в город, из отеля в отель, неотступно, как тень. Месяцами она вела себя вполне благоразумно, потом вдруг ее охватывало какое-то смятение, вот как сейчас. Он вспомнил, что однажды слышал, будто какая-то молодая актриса покончила с жизнью из-за Китти. Ему, наверно, никогда не понять эту женщину.

Немного погодя они встретили Харпера с Жоржеттой. Китти остановила их.

— Здравствуйте, Харпер, — игриво сказала она, не сводя глаз с Жоржетты, которая стояла, засунув руки в карманы. — Я вам не помешаю?

Харпер смущенно улыбнулся.

— Вы прекрасно декламировали в баре, мадемуазель Адонар! — уверяла Китти. — Это было чудесно!

Жоржетта покраснела.

— Боюсь, что я была немного пьяна, — ответила Жоржетта. — Харпер напоил меня.

— Мне нравится ваша французская речь, мадемуазель Адонар, — продолжала Китти. — И голос ваш мне очень симпатичен. Мне кажется, мы могли бы стать добрыми друзьями.

— О! — проворковала Жоржетта. И пожала Китти руку.

Китти обняла ее за плечи и увела вперед.

— Вы замерзнете! — сказала она озабоченно. — Возьмите мою шубку!

— О нет, мне совсем не холодно! — ответила Жоржетта, продрогшая до мозга костей.

Харпер с трудом скрывал свою досаду. Он предпочел бы остаться наедине с Жоржеттой. Вместе с виконтом Джеем мрачно плелся он за дамами. Французы незаметно удалились.

— Поищем лестницу на верхнюю палубу, — сказала Ева. — Здесь слишком людно. Ах, смотрите-ка, вот же она.

Поднимаясь по ступеням, Еве пришлось ухватиться за руку Вайта — с такой силой дул здесь ветер, он дико разметал ее волосы, пробивался сквозь платье, всем телом ощущала она приятную прохладу.

— Ах, какой ветер! — сказала Ева. — Я рада, что вы приехали, Вайт. Правда, я очень рада!

— Я счастлив, — ответил Вайт. Концы шарфа, которым Ева повязала голову, касались его лица, и он вдыхал аромат ее волос.

Они поднялись на шестую палубу. Далеко внизу перекатывались синие, сверкающие волны. Вдали, у самого горизонта, ползло суденышко, окутанное ржаво-коричневым дымом.