Племена сяньюнь, упомянутые Сыма Цянем, тоже традиционно считались предками сюнну. Об этом, обобщая сведения китайских древних источников, сообщает Н. Я. Бичурин:
«Когда последний государь династии Ся умер в изгнании в 1764 году, то сын его Шунь-вэй немедленно с частью своего народа оставил Китай и поселился в Монголии. Потомки его известны были Китаю под названием сяньюнь, а потом под названием хунну. Они занимали нынешний Чахар, Ордос и пространство между ними вдоль Великой стены»{11}.
Напомним, что Великой стены во времена сяньюнь еще, конечно, не было. Что касается Ордоса и Чахара — эти территории, располагавшиеся за северными границами Поднебесной, сегодня входят в состав Внутренней Монголии; от собственно Монголии их отделяет пустыня Гоби.
В наши дни многие востоковеды возражают против того, чтобы отождествлять сяньюнь и сюнну, полагая, что особенности древнекитайской фонетики исключают возможность трансформации первого этнонима во второй{12}. Так или иначе, в течение многих веков это мнение преобладало. И уж во всяком случае, некоторые древние авторы возводили историю сюнну к легендарному Шунь-вэю (Чунь-вэю). Сыма Цянь пишет: «Родоначальником сюнну был потомок рода Ся-хоу по имени Чунь-вэй»{13}. А комментатор III века Чжан Янь отмечает, что в иньский период Чунь-вэй бежал и переселился на север{14}. Правда, Чунь-вэй сегодня тоже считается более мифическим, чем историческим персонажем, и китаисты очень невысоко оценивают теорию Л. Н. Гумилева, который из вскользь сделанного древними историками упоминания о группе китайцев, переселившихся на север, выводит схему зарождения народа сюнну{15}.
Династия Ся, потомком которой считался Чунь-вэй, была первой императорской династией Китая — предыдущие, мифические, императоры передавали власть не сыновьям, а наиболее достойным из своих подданных. Впрочем, правители рода Ся тоже относятся скорее к области мифологии, потому что никаких письменных свидетельств их существования не сохранилось — все, что о них известно, было записано значительно позднее. А вот сменившие их династии Шан, а затем Инь правили уже во вполне историческую эпоху, от которой до наших дней дошло множество документов — более двадцати тысяч.
Правда, документы эти были весьма своеобразными, в основном они представляли собой бараньи лопатки и панцири черепах — их нагревали раскаленным стержнем и по образовавшимся трещинам истолковывали волю духов и почивших предков. К счастью для грядущих археологов и историков, китайцы внесли в этот мистический ритуал присущую им любовь к бюрократическому порядку. К предкам обращались в письменном виде, причем на гадательных костях записывались вопрос или просьба, дата, имя гадателя, полученный ответ, а иногда сообщалось и о том, сбылось ли предсказание. Заодно предку могли пообещать, что в случае благополучного разрешения проблемы его почтят жертвоприношением, порою — весьма богатым, ведь многие вопросы носили важный политический или военный характер{16}. Поскольку таких костей сохранилось множество, мы можем довольно полно представить себе историю, быт и нравы эпохи Шан—Инь. Именно в начале этой эпохи и жил, согласно китайским хроникам, легендарный (или, скорее, мифический) Чунь-вэй, которого Сыма Цянь называет родоначальником сюнну.
В иньских гадательных надписях довольно часто упоминаются северо-западные соседи иньцев, цяны — это еще одно из названий предполагаемых предков сюнну. С цянами иньцы воевали, захватывали их в плен и даже охотно приносили в жертву. Богов в нашем понимании у иньцев практически не было, но их с успехом заменяли духи природы и почившие предки. Сохранилась, например, надпись: «Предку Гэну приносим в жертву триста человек из племени цян»{17}.
Надписи на гадательных костях сообщают о «лошадиных цянах» и «во множестве разводящих лошадей цянах»{18}. Отметим, кстати, что, хотя северные соседи Поднебесной славились своими лошадьми, верховой езды они в иньские времена, да и гораздо позже, еще не знали. В эпоху Шан—Инь на территории Китая и его окрестностей появляются первые запряженные конями повозки, а достоверные свидетельства верховой езды известны, как это ни удивительно, только с V века до н. э.{19}
Впрочем, цянам, равно как и прочим возможным предкам народа сюнну, далеко путешествовать и не приходилось. Кочевое скотоводство вовсе не обязательно предполагает масштабные передвижения по бескрайней степи — для того чтобы считаться кочевником, достаточно иметь разнесенные на некоторое расстояние зимние и летние пастбища. Археологи доказали, что у северных соседей Поднебесной это расстояние (по крайней мере в исследованном районе долины реки Хайнун-гол) со времен бронзового века равнялось примерно 5 километрам — именно так были в среднем разнесены летние стоянки в окрестностях рек и зимники в предгорьях. Интересно, что такая система актуальна для скотоводов этого региона и по сей день{20}.
Среди племен, которых китайцы отождествляли с сюнну или же с их прямыми предками, Сыма Цянь часто называет жунов (они же — цяны иньских гадательных костей) и ди{21}. Эти два племени (или, точнее, две группы племен) обитали на северных и западных границах Китая; они, вероятно, мало отличались друг от друга, участвовали в совместных военных операциях, и их иногда рассматривают как один народ — предшественник сюнну. Народ этот был весьма воинственным, недаром слово «жун» поначалу означало «военный», и лишь позднее так стали называть целые племена (кстати, не только кочевые){22}. Впрочем, многие современные китаисты считают, что жуны, ди и даже ху «не имеют никакого отношения к сюнну»{23}.
Отметим, что и Л. Гумилев возражает против отождествления сюнну с жунами: он ссылается на историка VII века Фан Сюаньлина, который называл сюнну северными дисцами, а про жунов лишь сообщал, что их земли граничат с землями сюнну{24}.
Фан Сюаньлин писал: «[Племена], относящиеся к группе сюнну, именуют общим названием бэй-ди — северные дисцы. Земли сюнну на юге соприкасались с землями [бывших] владений Янь и Чжао, на севере граничили с пустыней, на востоке примыкали к землям девяти иских племен, на западе доходили до земель шести [племен] жунов. Из поколения в поколение [племена] подчинялись друг другу и не принимали системы летосчисления, принятой в Срединном государстве»{25}.
Когда эпоха Шан—Инь сменилась эпохой Чжоу, основными письменными источниками о жизни Поднебесной стали ритуальные бронзовые сосуды, на которых было принято оставлять пространные записи о значимых событиях. И здесь снова под разными названиями упоминаются племена, которые считались предками сюнну. На рубеже XI—X веков пограничные стычки с северными варварами сяньюнь носили постоянный характер — сосуды сообщают о боях, захвате пленников и добычи. Известно, что некий доблестный китайский полководец Ши-гун «отрубал головы и пленял врагов». Сразившись с сяньюньцами, он добыл 5 боевых колесниц, 20 телег, 100 баранов, 30 металлических шлемов, 20 треножников, 50 котлов и 20 мечей{26}.