Примерно в эти же годы длинную оборонительную стену для защиты своих владений от северных варваров построил Улин-ван, правитель царства Чжао. Интересно, что он, как и циньская регентша, относился к варварам без свойственного китайцам высокомерия. Сыма Цянь пишет: «…чжаоский Улин-ван… изменил [существовавшие в его княжестве] обычаи, ввел хуские одежды, стал практиковать стрельбу излука с лошади [на скаку]» — то есть дополнил свою армию конными стрелками… Стену для защиты от хусцев возвело и княжество Янь. Известно, что это княжество посылало хусцам заложников.{47}
Позднее, при императоре Цинь Ши-хуанди, эти и другие оборонительные сооружения были объединены в Великую Китайскую стену.
Первое упоминание о сюнну, в котором они названы своим настоящим именем и встроены в исторический контекст, относится к 318 году до н. э. Сыма Цянь пишет, как в этот год «войска княжеств Хань, Чжао, Вэй, Янь и Ци, ведя за собой отряды сюнну, совместно напали на Цинь». Эта военная операция успеха не имела — войска союзников были разбиты и потеряли убитыми восемьдесят две тысячи человек{48}. Впрочем, есть мнение, что Сыма Цянь ошибся, заменив на сюнну этноним ицюй{49}. Но уже в событиях 314—312 годов до н. э. вновь упоминаются сюнну — на этот раз о них говорит Лю Сян, автор сборника «Шо юань». Он рассказывает, как яньский правитель Чжао-ван жаловался: «Мои земли утеснены, населения мало. Цисцы отобрали и уничтожили восемь [моих] крепостей, сюнну мчатся во весь опор на лоуфаней…»{50}
А в середине III века до н. э. сюнну уже предстают грозной силой, победа над которой дорого обошлась царству Чжао. Сыма Цянь рассказывает о том, как полководец Ли My сдерживал натиск сюнну на северных границах Чжао:
«Вдоль границы были поставлены башни с сигнальными огнями [и] рассылалось множество лазутчиков и разведчиков. К бойцам своим он (Ли My. — Авт.) относился хорошо. Ли My наставлял их так: “Как только сюнну вторгнутся в наши земли и начнут грабить, немедленно уходите в свой лагерь и обороняйтесь; всякого, кто осмелится захватить пленных, я казню”. Каждый раз, когда вторгались сюнну, зажигались сигнальные огни, и его отряды уходили в лагерь, занимая оборонительные позиции, и не стремились вступать в бой. Так продолжалось несколько лет, и [Чжао] не несло никаких потерь. Однако сюнну считали, что Ли My трусит; такого же мнения о Ли My были и войска, расположенные на границах княжества. Чжаоский ван укорял Ли My, однако тот вел себя по-прежнему. Чжаоский правитель разгневался, вызвал Ли My к себе и заменил его другим военачальником».
Новый полководец был «храбрее», но результат от этого получился самый плачевный: ему оказалось не под силу победить сюнну и после нескольких поражений чжаоских войск пограничные земли царства были разорены. Правитель Чжао вновь призвал опального Ли My и на этот раз предоставил ему полную свободу действий.
«Когда Ли My прибыл [на границу], он восстановил прежние порядки. В течение нескольких лет сюнну ничего не добились, но, как и прежде, считали [Ли My] трусливым. Стоявшие на границе воины [чжаоской армии], не участвуя в сражениях, постоянно получали поощрения и все рвались в бой. Тогда [Ли My] отобрал в своем войске 1300 боевых колесниц, 13 тысяч всадников, 50 тысяч храбрых воинов, достойных награды в сто золотых, кроме того — 100 тысяч метких стрелков из лука, и всех их стал тренировать, готовя к боям. Тем временем выросло поголовье скота, люди заселили все земли. Когда сюнну вторглись малыми силами, то он отошел, сделав вид, что потерпел поражение, потеряв при этом несколько тысяч человек. Узнав об этом, сюннуский шаньюй (правитель. — Авт.) вторгся в чжаоские земли с огромной массой своих воинов. Но Ли My, знавший многие удивительные способы ведения боя, развернул свои левый и правый фланги и ударил по армии сюнну, нанеся ей крупное поражение. Погибло более 100 тысяч сюннуских конников. Он уничтожил [племена] данъланъ, разгромил [племена] дунху, принудил сдаться [племена] линьху. Шаньюй спасся бегством. В последующие десять с лишним лет племена сюнну уже не решались приближаться к пограничным городам Чжао»{51}.
Китайские хронисты склонны были преувеличивать подвиги воинов Поднебесной, и число погибших сюннуских конников, возможно, не соответствует действительности. Но уже ясно, что сюнну к середине III века до н. э. располагали огромной армией. Они выступали в союзе с целым рядом племен, которые позднее войдут в состав сюннуской державы. У них имелся единый шаньюй — хотя не исключено, что в то время он был еще не полновластным правителем, а лишь военным вождем, возглавившим разрозненные племенные отряды в дни набегов на Чжао. Так или иначе, сюнну уже приблизились к созданию своего государства.
Китай в те годы тоже стоял на пороге централизации. Эпоха «борющихся царств» завершалась. В конце III века до н. э. правитель государства Цинь, по имени Ин Чжэн, объединил под своей властью разрозненные царства, на которые пятью веками ранее распалось Срединное государство, и принял имя Цинь Ши-хуанди. Новоявленный император очень быстро обессмертил это имя беспрецедентными реформами, приказав уничтожить на территории Поднебесной все книги, кроме тех, что повествовали о сельском хозяйстве, медицине и гадании, а недовольных конфуцианских ученых живыми зарыл в землю. Кроме того, император прославился активными поисками «эликсира бессмертия» — он собирался жить вечно, что не помешало ему с первых дней правления начать строительство своей грандиозной гробницы, в которой разместилась знаменитая «терракотовая армия».
Но были у Цинь Ши-хуанди и начинания иного рода: он потратил немало сил на завоевания северных земель и укрепление границ Поднебесной. Впрочем, историческая значимость этих побед уже в те годы вызывала сомнения. Ли Сы, советник Цинь Ши-хуанди, увещевал его:
«Нельзя [этого делать]. Сюнну не имеют для жительства городов, обнесенных внешними и внутренними стенами, у них нет запасов, чтобы защищать их; они кочуют с места на место, поднимаясь [легко] словно птицы, а поэтому их трудно прибрать к рукам и управлять ими. Если в их земли глубоко вторгнутся легковооруженные войска, им неизбежно будет не хватать продовольствия, а если войска прихватят с собой зерно, то обремененные грузом будут [везде] опаздывать. Приобретение принадлежащих им земель не принесет нам пользы, а присоединение народа не создаст возможности подчинить его и удержать под контролем. Если же, одержав победу, истребить их, то Вы не будете отцом и матерью для народа. [Война] утомит лишь Срединное государство и принесет радость сюнну, а это не дальновидный план»{52}.
Но видимо, император имел другое мнение о том, как быть «отцом и матерью» для своего народа. Посланный им военачальник Мэн Тянь разбил варваров и отвоевал земли к югу от северной излучины Хуанхэ. Вероятно, тогда же ему довелось взять в плен сюннуского вождя — Сыма Цянь вскользь упоминал пленение некого шаньюя войсками династии Цинь{53}.
Оборонительные стены, защищавшие отдельные царства от кочевников, были реконструированы и объединены в Великую Китайскую стену. Вдоль Хуанхэ возникли 44 уездных города, их заселили ссыльными преступниками{54}. Кстати, это отнюдь не означало, что на границе с кочевниками теперь обитали в основном люди с криминальными наклонностями — ведь по китайскому законодательству уголовному наказанию (вплоть до смертной казни!) могли подвергнуть не только самого осужденного, но и членов его семьи; в циньское время за государственные преступления казнили три поколения родственников преступника по линиям отца, матери и жены. Поэтому города на берегах Хуанхэ исправно заселялись хотя и ссыльными, но вполне благонамеренными китайцами.