Сергей Рудольфович Минцлов
Петербург в 1903–1910 годах
Предисловие
За всю свою жизнь я никогда не состоял ни в какой политической партии и не принимал участия в политических кружках и делах. Я всегда оставался свободным человеком и мои записи не подсказаны мне партийной дисциплиной, а являются точным отражением того, что совершалось перед моими глазами и тех настроений, которые с каждым днем все глубже и шире захватывали все слои общества и революционировали его. Мы жили на вулкане и постепенно отравлялись его газами: вот точка зрения, с которой должен будет смотреть на события этих лет историк-патолог нашего времени. Поэтому да простит мне читатель те, быть может излишние, резкости, которые он найдет в моих записях и которые свидетельствуют не о моих убеждениях, а о степени нервного возбуждения, какое мы переживали четверть века назад во дни первой революции.
С. Р. Минцлов
1903 год
4 мая. Угрюмые всегда петербуржцы повеселели: сегодня разрешено женщинам ездить на верхах конок[1]. Невольно улыбаешься, видя, как неумело, подобрав юбки, и сконфуженно, подымаются по крутым лесенкам барышни и дамы; глаз не привык встречать на империалах среди чуек и смазных сапогов нарядные жакетки и шляпы с цветами. Нынче обще-петербургское представление и первый женский дебют.
7 мая. Телеграф принес весть об убийстве уфимского губернатора Богдановича[2].
Весть эта принята обществом довольно равнодушно: смерть Боголепова и Сипягина[3] приучила уже к подобным событиям, да Богданович и не пользовался расположением.
В газетах, конечно, помещены трогательные некрологи, где он выставлялся в некоторого рода ореоле, но… чего не печатают в наших газетах!
8 мая. Дожди и дожди. Будет прискорбно, если празднование 200-летия Петербурга пройдет при такой погоде!
Городской голова Лелянов[4] возил к министру внутренних дел церемониалы торжеств для утверждения; Плеве[5], увидав их, замахал руками и произнес: «Короче, как можно короче!»
Есть слухи, что в юбилейные дни произойдут беспорядки; солдатам приказано выдать по 35 патронов на человека.
9 мая. П. П. Шенк[6], заведывающий библиотекой Императорских театров, рассказал мне любопытный случай с покойным Д. Григоровичем[7]. Он был председателем Литературно-театрального комитета и однажды явился в библиотеку, передал Шенку протокол заседания и ушел. Шенк пробежал протокол. Трактовалось о какой-то пьесе: разделывали ее, что называется, под орех: и не сценична, и деланна, и характеров нет, и т. д., и т. д.
Проходит несколько дней — в библиотеку ураганом врывается Григорович.
— Где протокол? где протокол? возбужденно спрашивает он у Шенка. Тот отдал ему бумагу, и старик Григорович стремглав бросился вон, как оказалось потом, опять в комитет.
На другой день является он в библиотеку и отдает Шенку протокол о той же пьесе. Читает он его и глазам не верит. Пьеса хвалится до небес — и сценична она и характеры выдержаны, и мастерски написана. Что за метаморфоза?.. Загадка скоро разъяснилась.
М. Г. Савина
Передав в библиотеку первый протокол, Григорович поскакал к М. Г. Савиной[8]: пьесу неизвестного автора представила она для своего бенефиса. У Савиной сидел А. С. Суворин[9].
— Помилуйте, матушка Марья Гавриловна, заговорил войдя Григорович. — Я сейчас из заседания, читали представленную вами пьесу: это, простите, черт знает что — никуда не годная вещь!.. — и пошел честить ее.
Д. В. Григорович
Марья Гавриловна молчала и улыбалась. Наконец, Григорович кончил.
— А вот позвольте вам представить автора этой пьесы, сказала Савина, указывая на Суворина.
Григоровича словно ужалило; он забормотал, залепетал, растерялся.
— Да вы про что, Марья Гавриловна? Про какую пьесу? Вы ведь представили их две… (пьеса была представлена ею только одна, и М. Г. усмехнулась). Так это я вот про ту… а эта, Алексея Сергеевича, она нет, она великолепна, она одобрена!..
Схватил шапку и убежал как мальчик, переделывать протокол[10].
Сегодня опубликовано высочайшее повеление об увольнении бессарабского губернатора фон Раабена за допущение им кишиневского погрома евреев[11]. Говорят, что истинный виновник погрома — Плеве, задумавший, якобы, его с целью отвлечения внимания общества от брожения и беспорядков, происходящих повсеместно на Руси.
10 мая. Петербург готовится к юбилею: не все их праздновать литераторам да чиновникам! На Невском и Литейном врывают в землю высокие шесты с орлами, сооружают арки и т. д. Погода прояснилась, тепло. По городу во множестве рассылаются и раскидываются прокламации, призывающие всех примкнуть к беспорядкам, предположенным во дни празднеств. Думаю, что именно вследствие этих прокламаций ничего не произойдет, и листки эти предназначены лишь для отравления спокойствия Плеве и градоначальника Клейгельса[12].
14 мая. Усиленно говорят, что рабочих на петербургские празднества не допустят и заставят работать под угрозой немедленной высылки. Сперва предполагалось торжествовать все три дня, теперь «юбилей» продлится всего один — шестнадцатого. В ночь на 17-е все украшения, флаги и пр. приказано убрать.
Стоило возводить и устраивать всю эту миллионную мишуру на один день! Лучше было бы не затевать совсем ничего и не приглашать заморских гостей за сто верст киселя хлебать!
15 мая. По фабрикам и заводам объявлено, что 16-го работы должны производиться; неявившиеся будут уволены и высланы немедленно.
Украшений мало. На Невском расставлены какие-то нелепые, плохо окрашенные красные шесты с гербами; часть их окружена как бы круглой решеткой, опирающейся на остовы кораблей; постаменты под этими кораблями зеленые. Недурна арка на Английской набережной; в основаниях ее два корабля со снастями и пушками типов петровской эпохи. Прочие части города, кроме Невского, Морской и Сенатской площади, в смысле украшений пусты. Неизвестно зачем и для кого — для провинции, что ли — газеты врут об этих украшениях. Прочитаешь их — кажется, сейчас выйдешь из дома — увидишь какую-нибудь сказку из 1001 ночи, а выйдешь — полное разочарование! С нетерпением ждут все вечера: 16-го предполагается феерическая иллюминация.
Настроение в городе тревожное, мало кто интересуется Петром Великим и юбилеем — до них почти никому дела нет, интересуются и говорят об ожидающихся скандалах. Кроме прокламаций рассылаются и подметные письма: один сенатор получил предупреждение, чтобы женщины и дети не выходили 16-го на улицу, так как помимо беспорядков будут производиться обливания серной кислотой[13].
1
На следующий день газетные телеграммы сообщали, что «4-го мая в Петербурге впервые были допущены на империал конок женщины. Особенный наплыв пассажирок на империал замечался на линиях заречных частей города».
2
Уфимский губернатор Я. М. Богданович (1856–1903), приговоренный революционерами к смерти за расстрел рабочей демонстрации в Златоусте в марте 1903 г., повлекший за собой десятки жертв, был застрелен во время прогулки в парке боевиком-эсером Е. О. Дулебовым (1883 или 1884–1908).
3
Министр народного просвещения Я. Я. Боголепов (1846–1901), рьяно подавлявший студенческие волнения, был смертельно ранен революционером П. В. Карповичем (1874–1917) в министерской приемной в феврале 1901 г. Министр внутренних дел Д. С. Сипягин (1853–1902), активно боровшийся против революционеров, был застрелен членом боевой организации эсеров С. В. Балмашевым (1881–1902) в помещении Государственного совета в апреле 1902 г.
4
П. И. Лелянов (1850–1932), выходец из купеческой семьи, купец I гильдии, крупнейший в СПб. торговец пушным товаром. Состоял городским головой с марта 1898 г., вторично назначен в 1904 г., уволен от должности в мае 1905 г. в связи с революционными событиями; в третий раз занимал пост городского головы в 1916–17 гг. Умер в эмиграции во Франции.
5
Плеве — В. К. фон Плеве (1846–1904) — государственный деятель, с 1879 г. прокурор, в 1881–1884 директор Департамента государственной полиции, с апреля 1902 г. министр внутренних дел, шеф корпуса жандармов, прославившийся жестким подавлением оппозиции; был убит боевиками-эсерами в июле 1904 г.
6
Я. Я. Шенк (1870–1915) — композитор, дирижер, музыкальный критик, автор опер «Актея», «Последнее свидание», «Чудо роз» и др.
7
Д. В. Григорович (1822–1898) — писатель, сотрудник «Современника», автор ряда повестей из деревенской и столичной жизни; наиболее известны его повести «Деревня», «Антон Горемыка» и «Гуттаперчевый мальчик».
8
М. Г. Савина (1854–1915) — выдающаяся актриса, прима Александрийского театра, организатор Убежища для престарелых артистов, в 1883–84 гг. председатель Русского театрального общества.
9
А. С. Суворин (1834–1912) — издатель, журналист, драматург, критик и фельетонист, сын выслужившегося в офицеры крестьянина. Публиковался в «Современнике», «Отечественных записках», «Русском инвалиде», в 1860-х гг. завоевал широкую известность в качестве фельетониста «Санкт-Петербургских ведомостей», с 1876 г. издатель ведущей консервативной газеты «Новое время» (просуществовала до 1917 г.), основатель одной из крупнейших в России книгоиздательских фирм. Оставил интереснейшие дневники.
10
Эта история рассказана П. Гнедичем в январской книжке (1911 г.) «Исторического вестника», но в несколько другой редакции. Думаю, что рассказ Шенка вернее: слишком уж он точный и положительный человек (Здесь и далее прим, в тексте авт.).
11
Р. С. фон Раабен (1843-после 1917) — кадровый военный, генерал от инфантерии, участник русско-турецкой войны, в 1889–1903 гг. бессарабский губернатор; печально прославился долгим бездействием в дни кишиневского погрома 6–7 апреля 1903 г. Погром, во время которого было убито 49 и ранено 586 человек и разгромлено более 1,500 еврейских домов и лавок, вызвал волну возмущения в России и мире.
12
Н. В. Клейгельс (1850–1916) — военный и государственный деятель, градоначальник СПб. в 1895–1903 гг., в. 1904–1905 гг. киевский, подольский и волынский генерал-губернатор.
13
Ввиду тяжкого времени, когда никто не гарантирован от обысков и арестов, никаких фамилий называть не буду.